Троя

Сын Марины не знал ответа, однако преисполнился благодарности за своевременное чудо. Кое-как поднявшись (бок и спина отозвались болью там, куда при падении подвернулись угловатый рюкзак и арбалет), он стянул бечеву обратно. Можно было бы оставить ее на месте: в запасе оставалось еще сто футов, да и вдруг на обратном пути придется спешить, а трудное восхождение по ледяному утесу задержит его? Но Даэман подозревал, что еще до исхода этого дня полностью использует веревку. Направляясь на северо-запад по пути, который он привычно именовал про себя Променадом Плант, хотя знакомый бамбуковый переход и нависал теперь в шестидесяти футах над головой, весь в голубой паутине, мужчина снял со спины оружие, убедился в том, что оно заряжено и готово к действию, и продолжал шагать по невероятной здесь траве к сердцу Парижского Кратера.

Променад Плант, вот как местные жители величали подвесной бамбуковый мостик там, наверху. Это было одно из редких старинных названий, родившихся до появления всеобщего земного языка, над значением которых никто, насколько знал Даэман, и не пытался ломать голову. И вот теперь, нисходя по зеленой тропе в глубину темнеющего каньона среди голубого льда и потревоженных развалин, кузен Ады впервые в жизни задумался, уж не был ли окрещен известный с детских лет переход в честь этой древней, забытой дороги, погребенной под городом на века, пока божеству Калибана вдруг не взбрело на ум разворошить прошлое многочисленными руками?..

Мужчина шагал осторожно, с нарастающим ощущением тревоги. Он сам не знал, чего ожидает: главным, по его мнению, было найти Сетебоса, если это вообще Сетебос, и желательно поведать своим товарищам в Ардис-холле, что происходит с городом после вторжения. Но, глядя на войниксов, вмерзших в стены ущелья, на груды человеческих черепов и новые развалины, столетиями не видевшие солнечного света, бывший любитель бабочек чувствовал, как у него увлажняются ладони, а в горле пересыхает.

Даэман пожалел, что не взял пистолет или винтовку из привезенных Петиром. Он явственно помнил, как Сейви выпустила целую тучу дротиков по Калибану там, в подземной пещере на орбитальном острове Просперо. Правда, чудовище от этого не погибло. Ревя от боли, обильно истекая кровью, монстр умудрился схватить старуху своими длиннющими лапами, затем, громко щелкнув могучими челюстями, прокусил ей горло и скрылся вместе с телом, нырнув в болото, в глубинах которого таились ходы разветвленной системы сточных труб и затопленных туннелей.

«Я пришел сюда, чтобы найти Калибана», — впервые осознал мужчина.

Зубастый уродец с перепончатыми ногами — его враг, его Немезида. Это слово кузен Ады выучил месяц назад и сразу же понял, что может назвать им одно лишь существо на свете. Мало того, после яростной драки, после того как искатель приключений оставил неприятеля умирать, разрушив остров Просперо, логично было бы предположить, что и Калибан считает Даэмана воплощенным возмездием.

Сын Марины от души надеялся на это, хотя при мысли о новой стычке во рту совсем пересохло, а ладони взмокли еще сильнее. Но потом он вспомнил, как держал в руках голову мертвой матери, мысленно увидел оскорбительную пирамиду из черепов — подобное унижение мог нанести лишь сын Сикораксы, творение Просперо, поклонник божества своенравной жестокости Сетебоса, — и продолжал шагать, держа наготове тяжелый арбалет, заряженный парой грубо сделанных, зато наточенных и заостренных болтов.

Оказавшись в густой тени огромного навеса, Даэман увидел вмерзшие в голубой лед фигуры. Нет, не войниксов; они скорее напоминали людей, великанов с развитой мускулатурой, искаженными лицами, серовато-сизой плотью и пустыми, обращенными внутрь глазами.

Вскинув оружие, Даэман оцепенел на тридцать секунд, прежде чем осознал, на что же он смотрит.

«Ах да, статуи». Подобия человека, сделанные из камня или иного материала. В Парижском Кратере никаких «статуй» не было, да и во всем мире факсов, где прошла его юность. Впервые такая штуковина попалась ему на глаза у Золотых Ворот на Мачу-Пикчу около десяти месяцев назад. В зеленых пузырях, гроздьями обвивших мост, располагалось нечто вроде музейной коллекции. Какой же дикой показалась тогда ему, не знавшему искусства, затея отливать человеческие фигуры! Вот Ханне, которая всегда интересовалась работами по металлу, было проще понять. Изваяния, по всей видимости, создавались только для того, чтобы порадовать глаз. Даже сейчас мужчина не мог сдержать улыбки, вспомнив, как друзья приняли Одиссея, именуемого в последнее время Никем, за одну из искусно сделанных статуй, пока тот не пошевелился и не заговорил.

Даэман подошел поближе и опустил арбалет. Фигуры не двигались.

Высокие, в два человеческих роста, они словно тянулись к незваному гостю изо льда, потому что древнее здание, украшенное ими, накренилось вперед. Похожие, точно близнецы, каменные и бетонные серые статуи изображали безбородого мужчину с густой копной кудрей, обнаженного, не считая маленькой безрукавки до пояса. Левая рука — на затылке, массивная десница, согнутая в локте и запястье, покоится на голом животе, под грудью, стягивая бетонные складки одежды. Левой ноги было не видно, правая изгибалась, уходя внутрь фасада — не то уступа, не то небольшой полки, протянувшейся над рядом небольших окон, пересекая бедра одинаковых изваяний.

Кузен Ады шагнул вперед. Глаза начинали свыкаться с полумраком под сенью навеса из голубого льда. Голова мужчины — вернее, «статуи», — была склонена вбок, так что пепельная щека почти касалась серого плеча. Выражение на скульптурном лице — сомкнутые веки, губы, напоминающие изогнутый кверху лук, — озадачило случайного зрителя. Агония? Оргазм? И то, и другое сразу? А может, и более сложное чувство, известное людям Потерянной Эпохи, но утраченное с тех пор?.. При взгляде на длинную шеренгу похожих, точно близнецы, изваяний, возникающих из синего льда и фасада старинной развалины, сыну Марины почудилось, будто бы мужчины жеманно раздеваются в танце перед невидимой публикой. «Интересно, что это за постройка? Зачем она понадобилась Древним? К чему эти украшения?»

А, вот… После нескольких месяцев увлеченного «глотания» книг Даэман не мог ошибиться: перед ним были самые настоящие буквы.

Читать путешественник так и не научился, но по привычке, опустив обтянутую термокожей ладонь на стылый камень, вообразил пять голубых треугольников в ряд. Никакого результата. Бывший любитель бабочек усмехнулся сам над собой. Разве можно «глотать» не со страниц, а с камня? Да и действует ли новая функция сквозь молекулярный слой термокостюма? Кто знает?

Впрочем, цифры Даэман различать умел. Один-девять-девять-один. Слишком большое число, чтобы оказаться кодом факс-узла. А вдруг это разгадка тайны серых статуй? Или некая древняя попытка упрочить их положение во времени, раз уж оно неизменно в пространстве. «Выразить время с помощью цифр?» — удивился собственной мысли мужчина. Один-девять-девять-один… Он попытался представить, что бы это могла быть за дата. Наверное, годовщина правления могущественного древнего царя вроде Агамемнона или Приама из туринской драмы. А вдруг таким образом творец непонятных статуй заявлял о своем авторстве? Почему бы людям Потерянной Эпохи не пользоваться цифрами вместо имен?

Даэман покачал головой и спешно покинул синюю ледяную пещеру. Время не ждет, опомнился он. К тому же все это было слишком странно: и здание, и «статуи», которым следовало оставаться погребенными под землей; думать о предках, столь не похожих на его привычное окружение, представлять себе человека, способного приписать потоку времени численные значения, казалось так же странно и дико, что и вспоминать Сетебоса, явившегося через небесную Дырку в виде раздутого, вынутого наружу мозга на семенящих, точно крысы, руках.