Троя

Даэман вздохнул, опустился на корточки у входа, который зиял над самым полом, отстегнул наплечные лямки рюкзака и, проталкивая его перед собой заряженным арбалетом, пополз в нору.

Пробираться было утомительно и временами очень больно — космический холод и сквозь термокожу обжигал колени и ладони. Меньше чем через сотню ярдов тоннель раздвоился; мужчина повернул налево: ему показалось, будто там светлее. Еще пятьдесят ярдов спустя коридор слегка пошел под уклон, заметно расширился и затем уже выпрямился, как струна.

И вот путешественник уселся на льду (холод кусал за ягодицы даже через термокостюм и теплую одежду) и достал из рюкзака бутыль. Долгие часы странствий по факсу и тревожных бесед с перепуганными людьми вконец изнурили его, породив настоящую жажду. Хотя Даэман бережно расходовал воду, половина оказалась истрачена. Впрочем, это не имело значения: от холода питье затвердело, точно камень. Убрав бутыль под тунику, поближе к молекулярной термокоже, мужчина стал осматривать ледяную стену.

Гладкой она отнюдь не была, как и вообще голубая паутина. Повсюду темнели загадочные борозды; некоторые из них тянулись горизонтально или чуть косо, так что сын Марины почти ожидал увидеть отпечатки пальцев и даже ног. Стена уходила вверх почти на сто футов, после чего слегка изгибалась и совершенно исчезала из поля зрения. Однако где-то вдали над головой Даэману померещился более яркий солнечный свет.

Кузен Ады вытащил из рюкзака два одинаковых ледоруба, которые накануне по его просьбе выковал Реман. Мужчина усмехнулся: еще до Падения он бы умер от скуки, услышав о каких-то там орудиях труда. Он и слова-то такого не знал: «ледорубы», пока не «проглотил» его в одной из пожелтевших книг. А нынче от этих железок зависит его жизнь.

Каждый инструмент был четырнадцати дюймов в длину, причем одна его сторона оставалась прямой и гладкой, а другая — изогнутой и зазубренной. Кузнец научил Даэмана плотно обмотать рукояти крест-накрест кожаными ремнями, так чтобы находить опору даже сквозь молекулярные перчатки. Острия были старательно заточены на лучшем шлифовальном станке Ханны.

Путешественник поднялся, взглянул наверх, закрепил респиратор, так чтобы тот закрывал и рот, и нос, взвалил на спину рюкзак, проверил на прочность лямку тяжелого арбалета, забил ледоруб в стену и подтянулся на четыре фута. На этом участке туннель был не шире трубы главного камина в Ардисе, и мужчина уперся ногой в противоположную стену, дабы немного передохнуть, потом забил второй ледоруб и повис на нем, опираясь подошвой на первый. «В следующий раз, — подумал он, отдуваясь и сам не веря, что этот раз когда-нибудь наступит, — надо будет снабдить ботинки шипами».

Даже пропущенное сквозь респиратор, его дыхание замерзало на лету. Объемный рюкзак в любую минуту грозил утянуть хозяина вниз. Даэман прорубал очередную опору, подтягивался и ставил на нее носок ноги, забивал ледоруб еще выше, подтягивался, переносил вес тела на другую ногу… Одолев двадцать футов, мужчина повис на двух ледорубах, заколоченных в синюю стену, и, запрокинув лицо, посмотрел вперед. «Пока все не так уж и плохо, — подбодрил он себя. — Колено трубы начинается через сотню футов. Еще пятьдесят шагов, и я доберусь до поворота…» «И обнаружу тупик», — в мыслях шепнул предательский голос. А более мрачная часть рассудка тут же прибавила: «Или свалюсь и сломаю шею». Сын Марины тряхнул головой, отгоняя зловещие думы. Руки-ноги дрожали от напряжения и усталости. Для следующей остановки надо бы прорубить опору поглубже, так будет удобнее. А если придется возвращаться… Ну что ж, для этого в рюкзаке и сложена кольцами длинная веревка. Достаточно ли он захватил? Скоро станет ясно.

За поворотом туннель выровнялся, а шестьдесят с чем-то футов спустя путника встретили две развилки, за которыми начиналась просторная, словно ущелье, расселина. Дрожащими руками убрав ледорубы в рюкзак, Даэман снял со спины арбалет. У входа в провал мужчина поднял глаза — и увидел синее небо, залитое ярким солнечным светом. Расщелина простиралась вправо и влево, изборожденный трещинами пол нырял иногда на тридцать — сорок футов и более, над провалами, как и между стен, заросших сталактитами и сталагмитами, перекинулись ледяные мосты. Из голубоватой матрицы тут и там возникали, чтобы вскоре опять погрязнуть в ней же, секции зданий; взору Даэмана представала обнажившаяся кладка, рамы без стекол, ослепшие от мороза окна, бамбуковые башни, углеволоконные добавления к постройкам древней Потерянной Эры, сравнявшиеся с ними в объятиях синего льда. Бывший любитель бабочек понял, что вышел на улицу Рамбуйе неподалеку от факс-узла Охраняемый Лев, только шестью этажами выше над улицей, по которой всю свою жизнь гулял и катался на дрожках и в экипажах, запряженных войниксами.

Впереди, на северо-западе, дно расселины медленно понижалось почти до самой дороги. Путешественник дважды оступался на скользком склоне, но успевал вонзить в борозду искривленный коготь ледоруба, который и удерживал его от падения.

Спустившись ниже, к посиневшему солнечному свету и воздуху, рвущему холодом легкие, на дно двухсотфутового ущелья, чьи стены сплетались из бесчисленных волокон (мужчина все отчетливее подозревал, что это живая ткань), кузен Ады обнаружил еще одну мощную трещину. Туннели пересекались строго по диагонали. Даэман сразу признал авеню Домансиль. Еще бы ему не помнить места, где играл ребенком, где в юности соблазнял красоток и в более зрелом возрасте гулял под ручку с матерью!

Стоило повернуть направо, на юго-восток, и расщелина вывела бы его прочь от городского центра, к лесу под названием Венсен. Однако путник вовсе не думал удаляться от Кратера: ведь небесная Дырка явилась на северо-западе, рядом с обиталищем Марины. Значит, следовало идти по трещине авеню Домансиль в сторону бамбукового рынка под названием Опрабастель, что прямо напротив заброшенных, увитых плющом развалин, именуемых Бастилией. В детстве Даэман и другие сорванцы из башни у Кратера устраивали на руинах настоящие бои, швыряя камни и комья земли в мальчишек «с запада», которых невесть по какой причине обзывали «радиоактивными бастилятами».

Правда, именно в том направлении толща голубого льда принимала угрожающий вид, но выбирать не приходилось: в прошлый раз кузен Ады засек Сетебоса в центре.

Траншея, по которой двигался мужчина, сворачивала на восток прежде, чем пересечь более глубокую авеню Домансиль. Даэман решил не тратить время на спуск, а пошел по ледяному мосту. Где-то внизу раскинулись руины знакомых улиц, однако трещина уходила гораздо ниже, вскрывая под Кратером железные и каменные слои неких древних строений. Сын Марины с ужасом вообразил, как розовато-серый мозг роет землю бесчисленными руками, раскапывая останки города под городом. «На кого же он охотится? — подумал бывший любитель бабочек и вдруг похолодел. — Вернее, что же он там спрятал?»

Синеватые сталагмиты, растущие над авеню Домансиль, не позволяли продвигаться по ней на северо-запад, но, к удивлению Даэмана, параллельно дороге тянулась полоска зеленой травы. Мужчина загнал саморез в ледяную глыбу и, затянув на нем петлю, осторожно принялся спускаться по веревке. В таких местах немудреный перелом ноги мог бы стоить ему жизни. В десяти футах над нелепым травянистым дном ущелья искрился голубоватый навес. Даэман раскачался и скользнул вниз.

В тени навеса его поджидала дюжина войниксов.

От изумления Даэман отпустил веревку, чтобы выхватить арбалет. Упав на скользкую траву с высоты четырех футов, мужчина не удержался на ногах и рухнул на спину. Он так и не успел достать оружие и теперь полулежал с пустыми руками, глядя на воздетые стальные руки, острые убийственные лезвия и крепкие тела чудовищ, застывших в прыжке за восемь футов от неудавшейся жертвы.

Заледеневших. Каждую из двенадцати тварей почти целиком покрывала синяя корка; наружу торчали фрагменты клинков, конечностей, панцирей. Ноги войниксов не опирались на землю: ледяная волна захватила чудовищ на бегу или в прыжке. А ведь они передвигались очень стремительно. «Как же эта штука могла так быстро застыть?»