Застывший Бог (СИ)

Бегу по улицам, без труда расхожусь с редкими встречными машинами. Дед говорит, когда-то машин в городах бывало столько, что они ехали сплошным потоком, и было невозможно перейти улицу. Говорит, что в разрушенных крупных городах машины до сих пор так и стоят на улицах непрерывными вереницами одна за одной, будто персональные склепы для своих водителей... Мне трудно поверить, чтобы машин было столько как рассказывает дед. Ведь нет никакой логики чтобы заставить машины дорогами до такой степени, чтобы по дорогам было не проехать. Но раз дед говорит – значит правда.

Добегаю до школы, бегу мимо старинной, литой чугунной ограды, на воротах прохожу через очередной пост вооруженных стражников. Детей охраняют. Ну вот, я и в школе. Новый учебный день. Когда дед впервые привел меня в школы, меня там стали испытывать. Я к этому с пониманием отнесся – раз варяги для вступления в свои ряды испытывают, то школа-то чем хуже? Старался, отвечал. Деду сказали, что я для своего возраста развитый, и сразу меня определили в четвертый класс. Это конечно здорово, но не так чтобы очень. Всего-то классов девять. Сейчас мне осталось еще четыре...

С математикой у меня все хорошо, математичка меня хвалит. Зато по русскому языку я сперва двоек нахватал. До школы я был уверен, что у меня с русским языком все отлично, потому что меня дед учил. Оказалось – плохо... Вот эти приставки, “пра” и “про”. Как в каком случае писать? Учителка мне говорит что слова “прабабка” надо писать через “а”, а “пронзить” – через “о”. Я ей пытался было объяснить, что в обоих этих словах приставка “пра-про” это строго говоря одно и то же слово, которое в старинном русском языке означало “через”. Пра-бабка, это суть “Через-Бабка” твоя старшая родовица, отстоящая от тебя в роду через бабку. А про-н-зить, значит что ты “зити” – ударил врага чем то острым, например ножом или копьем так, что твое оружие прошло через тело врага... Зачем же одно и то же слово писать в разных случаях по-разному? Надо договориться, и писать одинаково, так ведь и людям будет проще запомнить. Мне казалось, что это логично, но учителка сказала, что я в русском языке ничего не понимаю, и в доказательство своих слов влепила мне двойку... Еще одну двойку я получил за “льзя” и “неможно”. Мне сказали, что таких слов в русском языке нет...

По литературе тоже сперва не заладилось. Учительница сказала, что русский народ с самого своего рождения всегда был очень миролюбивым... А я ей в ответ привел слова славянского вождя Добренты, которые мне очень нравились: – “Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой землей, а не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи”.

Учителка мне тогда сказала, что Добрента еще был не совсем русский... А я ей тогда выдал князя Романа Галицкого, который тоже так неплохо сказанул – “Имею меч мой от Бога данный, и доколе есть при бедре моей, не имею нужды иначей покупать, токмо кровью, как отцы наши и деды распространили и умножили землю Русскую”.

Тут у меня в дневнике образовалась очередная двойка.

Почему-то за поведение...

Помню, как я показал дневник деду, и поведал о своих школьных обидах.

Дед вздохнул, подумал, и сказал:

- Ты прав по факту, но не прав по сути. Учитель все равно будет учить как его научили, а ты если будешь спорить, – будешь получать двойки. Кто ничего не знает, – туп. Но умен ли тот, кто делится знанием, когда оно не приносит пользы?

- А чего ж тогда делать? – Спросил я деда.

Дед задумался.

- В древней Греции, – покрутив ус сказал он, – был период, когда многими городами правили самовластные правители, которые носили титул “Тиран”. Поскольку не всем гражданам нравилось, что тираны тиранили их единолично, тем приходилось постоянно бороться за сохранение своей власти. ... Однажды Тиран из города Коринфа по имени Периандр, отправил посла спросить своего друга, – тирана из города Милета, Фразибула, о лучших способах управления людьми. Фразибул повел посла в поле, и долго, методично сбивал свой тяжелой тростью те колосья которые подняли головы выше других. А потом отпустил посла, так ничего и не сказав... Понял?

- Кажется, понял, – кивнул я.

- Во время наших тренировок, ты же не жалуешься, что я сильнее тебя. Жаловаться в бою и в жизни бесполезно. Во время тренировок ты учишься ускользать от ударов. Будь так же гибок и в школе. Научись избегать “трости Фарзебула”. Это не самая бесполезная вещь.

С тех пор я стал в школе почти отличником.

И все же, когда я задумывался, система обучения в школе пугала меня. Благодаря деду, я научился видеть и чувствовать родной русский язык могучим, красивым, гибким, – словно бы живым существом. Каждое слово наши предки создавали не просто так, оно имело живое значение, и если предки складывали новое сложное слово из более простых слов, это сложение кристально ясный смысл. Понимание этого смысла рождало изумительную четкость и красоту изложения, и в то же время поразительное многообразие и свободу формы. Русский язык был языком творцов!

Но в школе я видел другой русский, – бездумно зафиксированный, схваченный, словно бы могучая река, вольное течение которой вдруг оковали стылым морозом. Изучая эту реку застывших форм дети лишались права вольно творить своим языком. Дошкольный ребенок интуитивно чувствовавший свой язык еще мог спокойно сказать о каком-то предмете что он его “ложит”. Но в школе умудренные опытом учителя его тут же давали вольнодумцу по голове, и объясняли, что глагола “ложить” в их окостенелом русском языке не существует, а есть только глагол “класть”. Вместе в тем в педагогической версии русского языка “ложить” все же использовался, но только обязательно с какой-нибудь приставкой. По-, под-, в-, у-, за-, при-, пере-, про-, об-, до-, с-, низ-, из-, раз- ...ложить.

Наши предки когда-то образовали все эти слова прибавляя бесчисленное количество приставок к глаголу “ложить”, которого оказывается не существует. От этого же несуществующего глагола предки образовали слова “ложа” и “ложка”, но... – кому какое дело? Не чувствуй свой родной язык, – заучивай застывшие формы. Вместо “ложить” нужно обязательно говорить “класть”. Можешь сказать “положить” но сказать “покласть” – даже не вздумай. Да, существительно “поклажа” в академическом русском есть, но кто сказал, что ты имеешь право перевести его в форму глагола? И есть существительно “ложе” – но и оно в виде глагола не допустимо никаким образом. Почему? Да по кочану. Не вздумай чувствовать свой язык, – укладывай в голову застывший цемент, ибо так ПРАВИЛЬНО.

В школьном русском существовало слово “человек”, но не было его множественной формы – “человеки”. Для множественного числа было слово “люди”. Но это же слово в единственном числе – “людина”, кто-то очень академический когда-то признал неправильным, и ему посчастливилось уцелеть только в украинском ответвлении русского... Многие старые русские слова уходили в соседние славянские языки, болгарский, белорусский, украинский, и жили там словно звери спрятавшиеся от руки жестокого охотника в спасительные заповедники.

Позже, уже ближе к выпускным классам, я иногда думал, – кто же этот злой человек, который в какой-то момент решил украсть у русского языка его вольную гибкость? Кто вырвал из него по живому многие слова, и оковал оставшиеся своей академически-неживой “правильностью”? Уже тогда я понимал, что этот человек был не один, что их “деятельность” была разнесена на годы, даже столетия, но все же иногда он представлялся мне в виде какого-то собирательного образа сухого, мрачного, мертвого душой старикана в пыльной академической мантии и по происхождению иностранца; ибо ни один русский не мог быть таким неслухом, чтобы так произвольно объявлять исконно родные своему народу слова “неправильными”, и резать свой язык буквально по живому. Для этого надо было обязательно быть иностранцем – хотя бы душой.

Но что меня поражало более всего, те же самые учителя “русского языка и литературы”, которые на уроках русского вбивали в головы учеников застывшие сваи закованного “правильного” русского языка, – те же самые учителя на уроках литературы восхищались могучим и вольным слогом русского языка Пушкина. Того самого Пушкина, который вольно крутил существительными и глаголами, то прибавляя, то отбрасывая от них приставки, того, который изменял окончания слов, чтобы они встали в его идеальный размер стиха. Все эти Пушкинские “Слилися речи”, “Тигр нейдет”, “стелается равнина”... Учителя русского и литературы на одних уроках учили детей восхищаться Пушкиным, а на других делали все, чтобы из этих детей никогда не вырос новый Пушкин. Это попахивало шизофренией – расщеплением разума. Но сами учителя этого не видели, и ощущали себя вполне органично. Их самих точно так же воспитали с детства, это въелось в самую их суть, и они лепили детей по своему образу и подобию.