Нф-100: Уровни абсурда (СИ)

- Ну как?

- Жить можно, - ответил Митька, и, сморщившись, выплюнул изо рта несколько ненужных более зубов.

Он занял сидячее положение и, кряхтя, поведал:

- Ох, и тварь! Я таких отродясь не видывал! Голова вроде кошачья, но огромная и с гривой, крылья - как у летучей мыши, и еще руки имеются, у которых кулаки - не приведи боже! Она мне как дала по сопатке, так я и топор выронил. А потом не помню, что дальше было, но, кажется, потешилась она всласть...

Митька, шатаясь, встал, посмотрел на волосатый зад, застрявший под потолком, и крикнул:

- Эй, Навуходоносор чертов! Топор верни, он денег стоит!

С чердака гулко донеслось:

- Верну, не переживай! В темечко. Вот только спущусь, и сразу верну...

- Вот сволочь! - подвел итог Митька. - Чем же теперь сражаться-то?

- На, - протянул ему табуретку Прохор. - Становись у окна.

Митька занял место рядом с Грунькой. Но - не напротив окна, а как бы из-за угла. И случилось это вовремя. Потому что во дворе раздался басовитый хриплый рев и послышался звук сдвигаемой с места кадки. Прохору подумалось, что тот, кто смог справиться с многопудовой емкостью, должен был обладать поистине чудовищной силой.

Поэтому он прислонился спиной к печке, отстегнул свою деревянную ногу и, взяв ее в руку, взмахнул протезом в воздухе, пробуя баланс. Новое оружие весило внушительно и ничего успокоительного врагам не сулило. А если и сулило, то только состояние полного покоя...

Раздался мощный удар в дверь, ведущую к горнице. Подпертая прохоровым чудо-костылем, дверь выдержала натиск. В ту же секунду в окно всунулась волчья морда. Но выглядела она не так, как в первый раз. Мало того, что в пасти явно не хватало клыков, еще и правый глаз оборотня был закрыт впечатляющих размеров опухолью. Вурдалак рявкнул:

- Эй, ты! Лавкометатель! Слышишь стук в дверь? Это стучится твоя нелегкая и короткая судьба!

Дверь застонала от очередного удара, и костыль выгнуло дугой.

Волк хотел еще что-то добавить, но у него не получилось. В воздухе резко и неотвратимо мелькнула табуретка, направленная рукой Митьки. Поданная из-за угла, она совершенно неожиданно возникла перед мордой злобствующего оборотня и, не дав тому продолжить речь, с хрустом врубилась в плюющуюся негодованием пасть. С громким воплем вурдалак вылетел вон!

Митька вернул табуретку на исходную позицию и приготовился к встрече новых врагов. И они не заставили себя ждать.

В окно просунулась прежняя кабанья харя, которая крикнула:

- Сдавайтесь, и мы вас сразу убьем перед тем, как сожрать! А то - будем есть живыми, откусывая помаленьку...

Уже натренированной рукой Митька прицельно послал табуретку по дуге, и она впечаталась сиденьем прямо в кабаний пятак. Возник звук, похожий на последний хлюп засосанной болотом коровы, и кабанье рыло исчезло из окна вместе с прилипшей к его пятаку табуреткой. Во дворе опять возник многоголосый вой, и во входную дверь прекратились удары.

Прохор поставил протез на пол и захлопал в ладоши, крикнув при этом:

- Да ты герой, Митька! Молодец!

Зять, выпятив грудь колесом, отобрал у Груньки ухват и заявил:

- Да, я таков! Ну-ка, баба, на печь лезь! Мы, мужики, и сами справимся!

Он тут же выставил ухват перед собой и занял место напротив окна. Грунька же на печь не полезла. Она опять упала на колени перед уголком с иконами и принялась тихо молиться.

Прохор, воспользовавшись передышкой, положил на плечо свой тяжелый протез и решил допросить пленного, в которого превратился неведомый враг, застрявший в чердачном лазе. Держась рукою за стену, инвалид допрыгал до лестницы и, легонько стукнув протезом по нависавшему заду, громко сказал:

- Эй, ты! На чердаке который! Ну-ка, отзовись!

От легкого прикосновения протеза, нашпигованного увесистыми золотыми монетами, зад воздушного диверсанта подпрыгнул вверх, а ноги, потеряв опору, уперлись в бревенчатую стену и воткнулись в нее когтями. Из-за этого изменения опоры зад неизвестного создания выгнулся дугой и представил собой округлый волосатый барабан, прямо-таки созданный для битья. Чем инвалид и воспользовался.

После нескольких секунд воздействия деревянной ногой допрашиваемый диверсант проорал сверху:

- Ну хватит уже! А то сейчас сложу крылья и свалюсь вниз! Узнаете тогда, что такое анатомия! В-частности, человеческая...

- Кто ты такой? - спросил Прохор, опустив протез.

- Грифон, - ответил голос сверху.

- Чего-чего? - удивился инвалид.

- Не понял, ну и не надо, - сказал голос. - Объясняй тут всякому быдлу, кто я есть...

Прохор, догадавшись, что его оскорбили, поднял протез вверх, намереваясь проучить наглый зад, осмелившийся издеваться над ним, но тут вдруг неожиданно затрещала дверь, и костыль, подпиравший ее, вылетел в сторону. Дверь распахнулась настежь и хлопнула о стену. В проеме возник огромный бурый медведь, стоявший на двух задних лапах. Головой он упирался в косяк, а на груди его болталась дугообразная ножка от лавки, примененной Прохором немного ранее для вышибания из окна двух представителей от сообщества нечистой силы.

Медведь обвел налитыми кровью глазами горницу и остановил свой взгляд на Прохоре, застывшем с занесенным над головой протезом возле волосатого зада грифона.

- Это ты, что ли, лавками кидался? - взревел он.

- Да я, как бы, это... не нарочно, а от безвыходности, - миролюбиво ответил Прохор, кладя протез на плечо.

- Это тебя не спасет! - заявил медведь и шагнул в горницу.

Пол скрипнул под тяжким шагом зверя. И тут же у него промеж ног заструилась какая-то непонятная труба. Прохор от неожиданности чуть не выронил свое тяжелое оружие. Медведь, споткнувшись о трубу, заорал дурным голосом:

- Какого ты рожна поперек меня лезешь, кишка библейская!

Кишкой оказался толстый и длинный змей черного, как уголь, цвета с гребенчатой спиной. Ни Митька, ни Прохор никогда раньше не видали таких больших гадов. Голова его по величине ни в чем не уступала башке взрослого барана и потому выглядела достаточно грозно. Кроме того пасть змея сверкала двумя дугами хищных и длинных зубов. Митька, млея от страха, повернулся грудью к двери и выставил перед собой ухват. Инвалид же, упершись спиной в стену, приготовил к бою протез. Лишь Грунька никак не отреагировала на появление новых врагов, продолжая самозабвенно молиться.

Змей приподнял голову, взглянул снизу вверх на медведя и сказал:

- Я тоже имею право на ужин. Лавочник - мой!

- Как бы не так! - взревел медведь.

И здесь, совершенно неожиданно для всех участников ночной битвы, откуда-то из-под самой крыши донесся звонкий крик петуха! Медведь со змеем замерли. А петух, не

останавливаясь, впал в непонятное состояние неугомонности. Его крик стал неким непрекращающимся попурри. Он, выпуская из глотки душу, орал и орал без остановки:

- Кукареку! Кукареки! Кукарекувон!

Медведь неловко ступил назад и всем своим весом придавил змея. Тот, взвизгнув, выстрелился из-под тяжелой лапы и, промелькнув в воздухе толстой лентой, врезался аккурат в волосатый зад грифона. Челюсти гада резко сомкнулись, и грифон получил силовой импульс, связанный с неожиданно произведенным задоукусыванием.

Под крышей раздался леденящий душу хриплый вопль, крылья с бешеной силой ударили по потолку (отчего сверху посыпались щепки), кожистые лапы оттолкнулись от стены и грифон с силой ядра, выпущенного из пушки, исчез из горницы, унося с собой змея, сверкнувшего напоследок вытаращенными от удивления глазами.

Медведь, оскалясь, всхрапнул, и, глядя на Прохора, рявкнул:

- Я завтра снова приду! И деревянной ногой сделаю себе из твоей туши

большую отбивную котлету! С косточками!

- Приятного полета, - ответил Прохор медведю, явно намекая на судьбу его недавнего товарища, взмывшего с грифоном ввысь.

И здесь петух испустил одухотворенную трель:

- Кукар-трулюлю!

Медведь развернулся и тяжело застучал лапами в сенях.