Попробуй угадай!

Андре Руссен

Попробуй угадай

АКТ ПЕРВЫЙ

Гостиная, в глубине которой застекленная дверь, выходящая в сад. Справа обычная дверь.

В начале действия Софи, развалившись на диване, болтает по телефону. За столом Эвелина набрасывает эскизы костюмов. На софе сбоку лежит мужчина, его лицо скрыто от зрителей.

Софи (с ленивой усмешкой). Ага-а-а… ага-а-а… Да ну-у-у? Ага-а-а… Да ну-у-у?!… Ну да-а-а!… Да ну-у-у?!… Неужели твой предок, в его-то возрасте, до сих; пор трахает мамашу?

Лежащий мужчина внезапно вскакивает как ужаленный.

Жорж. Ну нет! Ну нет, черт побери! Это уж слишком!

Софи. Нувот, здрасьте! (В трубку.) Это мой предок возникает.

Жорж. Да! Да! Возникает, если тебе угодно. А что мне еще остается, если моя дочь выражается, как последняя шлюха.

Софи (в трубку). Я его шокировала! Я, видите ли, выражаюсь, как последняя шлюха.

Жорж. «Трахает мамашу»! Нет, это просто неслыханно! Родная дочь, сидя у меня под боком, преспокойно несет такую мерзость! Есть же все-таки предел! Дерьмо поганое!

Софи (в трубку). Ладно, дорогуша, пока! Тут из-за меня буря в стакане воды, предок разоряется как ненормальный. Так ты скоро зайдешь?… Договорились. Да?… Что-что?… Да ну-у-у?! (Кладет трубку.)

Жорж. «Да ну-у-у»! «Да ну-у-у»! Я тебе задам, дрянь эдакая! Кто тебя только воспитывал?!

Софи. Ты!

Жорж. Слушай, ты что, измываться надо мной вздумала?

Смотри мне, а то как раз схлопочешь по физиономии. Это я тебе мигом устрою.

Софи. Ха-ха! Интересно было бы посмотреть!

Жорж (подскочив к Софи, дает ей пощечину). На, посмотри!

Эвелина. О, Жорж!

Софи. Негодяй! Ты просто негодяй!

Жорж. Давай, давай, не стесняйся, зарабатывай следующую оплеуху!

Софи. Сволочь, вот ты кто! Если ты так, значит, я тоже имею право огреть тебя по физиономии!

Жорж. А ну-ка, ну-ка, попробуй огрей! Посмотрим, как у тебя рука поднимется на родного отца.

Софи (презрительно). Ну конечно, сразу громкие слова пошли в ход.

Жорж. Какие громкие слова?! Я тебе отец или не отец, дерьмо поганое?!

Софи. Обращаю твое внимание, что ты выражаешься, как последняя шлюха.

Жорж. Как хочу, так и выражаюсь!

Софи. Тебе можно, а мне, значит, нельзя?!

Жорж. Да, нельзя, потому что одно дело – взрослый мужчина, доведенный до белого каления, и другое – семнадцатилетняя соплячка, которая преспокойно говорит мерзости по телефону в той же комнате, где находятся ее родители. Я просто удивляюсь, как ты не видишь разницы! Неужели нужно объяснять такие простые вещи!

Софи. Я уже знаю, как ты их объясняешь – хлещешь по морде!

Жорж. Да, хлещу – за твою наглость!

Софи. Ты спросил, кто меня воспитывал. Я ответила: ты! Где же тут наглость?! Какого ответа ты от меня ждал? Меня действительно воспитал ты. Сперва Пюс, потом ты. Вы оба постарались.

Жорж. Пюс за всю жизнь голоса ни на кого не повысила.

Софи. Зато ты… о-го-го! Да-да, ты меня хоть на части разорви, я от своих слов не откажусь. Разве я не права, мама?

Эвелина. И права и не права.

Софи. Ну вы даете! Я же еще и не права!

Эвелина. И твой отец тоже.

Жорж. Прекрасно, превосходно. Она, оказывается, права! Ну-ну, давай подбодри ее, похвали, пускай и дальше обсуждает при нас по телефону всякие…истории! У меня прямо руки чешутся надавать ей по заднице.

Софи. Вот-вот! Ты только послушай себя! Да у меня язык бы не повернулся выговорить такое даже при тебе!

Эвелина. На этот раз трудно не признать тебя правой.

Жорж. А ты там заткнись, сделай мне такое одолжение.

Эвелина. Я заткнусь только тогда, когда сама сочту нужным.

Софи. Нет, это просто произвол какой-то! Только попробуй слово поперек сказать, тебе тут же кричат: «Попробуй дай пощечину родному отцу!» Ничего себе житуха!

Жорж. Действительно, а почему бы тебе и не дать пощечину отцу?! Нормальное явление!

Софи. Нет, ненормальное. Но бить родную дочь– – это тоже ненормально. Я взрослая женщина. Мне уже семнадцать лет, а не четыре годика.

Жорж. Вот именно! В четыре года я тебя и пальцем не трогал. Ну, а в твоем возрасте самое время начинать получать затрещины. Женщины для этого и созданы, хорошая затрещина прочищает им мозги.

Софи. Мама, признайся честно, и часто ты от него получала затрещины?

Эвелина. Ни разу. Видимо, мои мозги не нуждались в прочистке. Во всяком случае, получи я от него хоть одну пощечину, я тут же отблагодарила бы его парочкой своих.

Жорж. Хотел бы я на это посмотреть!

Эвелина. Можешь не сомневаться, я бы так и поступила. Потом ты мог бы переломать мне руки и ноги или задушить, но твоя пощечина, помноженная на два, непременно вернулась бы к тебе, уж поверь! Я никогда и никому не позволяла бить себя по лицу. Однажды, когда мне было восемь лет, моя гувернантка вздумала ударить меня по щеке, но в ту же секунду получила от меня такой пинок, после которого ей пришлось месяц пролежать в гипсе. Я ей сломала берцовую кость. Тогда-то все и поняли, что со мной шутки плохи. Та пощечина была первой и последней в моей жизни. Так что будь спокоен: за свою ты получил бы сторицей.

Жорж. Говори, да не заговаривайся.

Эвелина. У меня слово с делом не расходится.

Софи. Значит, так! Жена может вернуть оплеуху мужу, а дочь отцу не может? Но почему? Ах, это, видите ли, такой позор! Родной отец! Родной отец? Подумаешь, отец! Чем отец лучше всех прочих мужчин?

Жорж. Для других – ничем, а вот для дочери – лучше, поняла? Хочешь – не хочешь, а это ты должна будешь вбить себе в башку.

Софи. Хоть умри, не пойму почему.

Жорж. И хватит засорять нам уши всякой похабщиной!

Софи. Нет уж, давай раз и навсегда разберемся в этом деле, раз уж ты влез в мой разговор. Обсудим все спокойно и по порядку.

Жорж. Только не воображай, что ты на университетском диспуте.

Софи. Дело обстоит так: в один прекрасный день или в одну не менее прекрасную ночь мужчина и женщина занимаются любовью, и вдруг – бац! – они зазевались, и он заделал ей ребенка. В восьми случаях из десяти оно так и бывает – как снег на голову. Деваться некуда – готово: ее уже и мутит, и выворачивает наизнанку, и пора заготавливать пеленки. Ладно, будущая мамаша терпит, мается целых девять месяцев, пока чадо растет и шевелится у нее в пузе и пинает изнутри; боится всяких там выкидышей, дрожит перед родами, мучается с дыхательными упражнениями… и так далее и тому подобное. И она через все это проходит. Да, да, факт есть факт, она через все проходит. Я слышала, это далеко не сахар, но это еще цветочки, главная мерзость ждет ее впереди: роды, кормление, мокрые пеленки, фу, гадость, даже говорить не хочется!

Эвелина. Вот и помолчала бы!

Софи. А потом подваливает следующий тур: прививки, коклюш, краснуха, свинка, ангины, сегодня у него болит живот, завтра зубы, послезавтра еще что-нибудь. И так счастливая мамаша развлекается лет пятнадцать подряд. Сдохнуть можно! Ну, а папаша? Этот знаменитый отец, он-то тут при чем? А ни при чем, просто это именно он занимался с ней любовью, подарил, так сказать, минуту счастья. Минуту счастливого забвения. И все! На этом его роль закончилась. Все остальное время он просидел у себя в конторе. Ну так что, я вас спрашиваю? Только потому, что мсье пять, двенадцать или семнадцать лет назад получал удовольствие в течение полуминуты, он имеет право называть себя отцом, и перед этим самым отцом не дай бог заикнуться о постели, и вообще – слова ему не скажи, а если он хлестнет тебя по морде, так не вздумай дать ему сдачи?! Нет уж, извините, это ни на что не похоже. Это надо перетряхнуть.