Нф-100: Уровни абсурда (СИ)

- Тьфу на тебя еще раз! - сказал дедок. - Я пришел, чтобы отомстить попу.

- Ха-ха! Давно пора, - Митька веселился вовсю. - Только как? Морду ему не набьешь. Этот толстопуз тебя одной левой уделает, потом епитимью наложит и заставит крышу чинить, гы-гы! Убить его? Дак тебя в каторгу сошлют, а жена твоя после этого будет к тому же попу постоянно ездить на лечение, га-га-га! Ты на каторге - а детки прибавляются!

- Зачем же кого-то убивать? - как-то тихо и подленько произнес дедок.

Митька перестал смеяться и с любопытством поинтересовался:

- Как же тогда?

Дед перевел свой взгляд на Прохора и медленно сказал:

- Вон, у солдата опыт богатый. Спрятан мною в овраге небольшой бочонок с порохом. Эдак, с пудик весом. Засунете его под алтарь, поднесете огонь, и церкви не станет.

Прохора как громом ударило! От деда смердело именно порохом! Но - не готовым к применению, а отработанным! И еще горелой серой... Сразу же всплыла мысль о том, что

дед как-то не так говорил. То есть - вроде бы по-деревенски, но все равно прорывались в его речи слова, ничего общего не имеющие с говором обычного крестьянина.

Прохор медленно поднял вверх правую руку, намереваясь осенить деда крестным знамением. Но лицо старичка вдруг перестало быть блеклым и безобидным. Глаза его широко распахнулись и обдали инвалида волной черного холодного мрака. Рот деда обнажился крепкими белыми зубами и свистящим страшным шепотом произнес:

- Опусти руку, солдатик. А то уйдет она туда, куда нога ушла...

Прохор послушался.

Митька, широко раскрыв глаза, молча смотрел на преобразившегося дедка и икал, только уже не с перепоя, а от страха. Дед медленно повернул голову к углу, где хозяйственная Груня развесила домашние иконки, криво усмехнулся и вновь посмотрел на Прохора. Но - уже обычным взглядом. Опять перед мужиками сидел самый распоследний деревенский дедок. И создавалось впечатление, что предыдущей страшной минуты не было вовсе.

- Так я и говорю, - продолжил старичок, как ни в чем не бывало, - подложите бонбу под алтарь, и - Вася кот. Пущай этот поп-греховодник радуется, чтоб ему ни дна - ни покрышки.

- Почему именно мы? - тяжело спросил Прохор.

- А кто, я? - удивился дед. - Да у меня и сил-то таких нету, чтобы бочонок по деревне таскать. Да и в церкви вашей мне ни разу побывать не довелось. Вы ж лучше знаете расположение внутри...

Митька все еще не пришел в себя, а Прохор промолчал.

- Ах, да! - вспомнил о чем-то дедок.

Его рука нырнула вниз, и на столе оказался мелодично звякнувший мешок. Старичок развязал тесемку и закатал края мешковины так, чтобы всем было видно содержимое. И тут Митька сразу же вынырнул из прострации, потому что на столе горой засверкали золотые монеты! Даже у мрачного Прохора из груди непроизвольно вырвался вздох:

- Оп-ля!

- Вот видите? - ласково сказал дедок. - А вы думали, я вас задаром попрошу? Задаром ничего в этом мире не бывает.

- Церковь, говоришь, взорвать? - спертым голосом спросил Митька и облизнул пересохшие враз губы. - И все?

- И все, милай ты мой! - подтвердил старичок и тоненько засмеялся.

Он запустил руку в кучу золота, и принялся пересыпать монеты между пальцев, нежно при этом приговаривая:

- И червонцы здесь есть, и гинеи аглицкие, и даже турецкие динары имеются. И все это богатство - ваше. Здесь ровный счет. Поделите пополам...

Прохор завороженно смотрел на игру золота, пересыпающегося в руке старичка, и не понимал, на каком свете он находится. Зато Митька прекрасно осознал, что от него требуется.

- Когда надо сделать? - деловито осведомился он.

- А можно и сегодня, - ответил дедок, придурковато улыбаясь. - Чего время тянуть?

- Стой, - сказал Прохор. - Это что ж ты, хрыч старый, души наши погубить хочешь?

- Какие души, Прошка? - взвился Митька. - Да я за эти деньги надел выкуплю и

стану совсем свободным! И никакой Двоепупов мне тогда не указ! И пороть меня никто не посмеет, потому что я вольным стану! Не на бумаге, а взаправду! И еще останется! И можно будет снова землицы прикупить! А поп что? Да козел он! Пусть мается без прихода!

- Нет, - сказал инвалид. - Поп - попом, а храм - храмом. Поп - человек. А церковь - совсем другое дело...

- А ведь правду говорит твой зять, солдатик, - недобро оскалившись, вмешался дедок. - Сам подумай, ну зачем тебе за харчи на барина писарем работать? Поедешь в город, купишь себе баржу какую-нибудь, наймешь бурлаков, и - торгуй по белу свету. Купцом станешь!

- А откуда ты узнал, что я писарем работать буду? - глядя исподлобья на деда, спросил Прохор.

- Сорока на хвосте принесла, - ухмыльнувшись, ответил тот.

Прохор вдруг понял, что надо срочно что-то делать, иначе будет поздно. Поэтому он, не раздумывая, приподнялся с лавки и со всего маху двинул старичку кулаком в ухо. Дедок вылетел из-за стола и грохнулся спиной на пол. Шапка, отделившись в полете от его головы, покатилась по столу, болтая ушами.

- Ай, что ты наделал?! - вскричал Митька и схватился руками за голову.

- Солдата русского нипочем не купишь! - сказал Прохор, вставая с лавки.

Он схватил мешок с золотом и, обойдя стол, подошел к лежавшему на полу деду. Голова старичка вдруг дернулась и начала приподниматься. Прохор взмахнул мешком и со всей силы опустил его на спутанные седые волосы искусителя. Голова старичка со стуком впечаталась в пол, а мешок порвался, и монеты, звеня, рассыпались по всей избе.

Митька охнул и, упав на четвереньки, принялся собирать золото, запихивая его себе в пазуху. Ползая по полу, он приговаривал:

- Прошка, дурак блаженный! Рази ж можно так-то с благодетелем поступать? Зачем же бить-то его? Ой, еще один... Надо ж, куда закатился, бедненький мой... Золотой ты мой... Не бойся, у меня ты будешь в целости...

Прохор тем временем приложил ладонь к шее старичка и с некоторым сожалением убедился, что искуситель мертв. Бывалому солдату не надо было задумываться над такими вещами. Поэтому он начал действовать.

Рассмотрев внимательно мешок, Прохор нашел порванное место и завязал ткань таким образом, что мешок опять был готов принять в себя прежнее содержимое. Посмотрев на Митьку, вставшего с колен, он указал пальцем на его рубаху, распираемую спереди от обилия засунутых в пазуху монет, и сказал:

- Ну-ка, быстро выложи все в мешок!

- Не отдам нипочем! - исступленно взвыл зять.

- Сейчас сниму свою ногу и так дам ею по твоей жадной башке, что глаза вылетят напрочь! - грозно и внушительно рявкнул Прохор.

Митька затрясся всем телом и заскулил:

- Ты что? Раз в жизни повезло! Давай поделим золото...

- То бесовское золото, - сказал Прохор, глядя в оловянные митькины глаза.

- Послушай, - горячо заговорил зять. - Все равно, чье это золото было. Теперь оно - наше. Ежли кто-нибудь узнает о том, что ты убил старого хрыча, то тебе - прямая дорога на каторгу. Ведь никто не поверит, что он якшался с нечистой силой. Потому его надо зарыть в укромном месте. А золото куда девать? Закопать вместе с ним? Для этого нужно быть чистой воды дурнем и остолопом! Золото не может быть ни бесовским, ни ангельским. Потому что золото - просто золото. И все!

Прохор, собиравшийся уже отстегнуть ногу для того, чтобы вразумить ею Митьку, передумал это делать. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что зять полностью прав. Поэтому миролюбиво предложил:

- Хорошо. Ссыпай деньги в мешок. Спрячем его. А пока ты мне поможешь вынести упокойника.

Митька тут же повеселел лицом и с легкостью принял предложение инвалида.

Мешок с монетами они спрятали в холодную по случаю лета печку и принялись возиться с трупом, который оказался странно тяжелым. Решено было засунуть покойника в стог заготовленного на зиму сена, который стоял на заднем дворе рядом с хлевом, что и было сделано. Присыпав, как следует, травой место тайника, Митька, тяжело ворочая языком, сказал:

- Пусть полежит до вечера. А как начнет темнеть, оттащим его к оврагу и зароем поглубже.