Сокровища града Китежа<br />Невероятное, но правдивое происшествие с предисловием издательства, прим

Профессор тянул полоненную пуговицу книзу и жертва падала в кресло.

— Старушка наша сейчас покрыта твердью, то есть землей…

Тут Оноре впадал в глубокий пафос и дальше уже не говорил, а вещал, потрясая сединами и пальцем.

— Милый друг! (Или: — Юный друг!) Сейчас наша старушка больна артериосклерозом. Да, да — склерозом! Все эти ваши хваленые материки ни что иное, как болезненные наросты старости. Да-с, наросты! А в дни своей юности, в дни далекой невозвратимой юности, наша старушка-планета была прекрасна и газообразна! Понятно? Молодая она была, юная, газовая, то есть, я хотел сказать, газообразная. Вот такая! Вот видите, в этой пробирке клубится нечто неопределенное и полупрозрачное, — вот такой была в дни юности наша земля. Тысячелетья, миллионолетья шагали себе да шагали, и вот постепенно…

Заблудшая душа, попавшая в кабинет № 2, измученная и усталая, только к вечеру освобождалась от профессора.

Утром уборщица выметала из кабинета очередную «открученную» у посетителя пуговицу, а Оноре опять чертил на доске каббалистические знаки, бегал от примуса к спиртовке и от спиртовки к доске.

Теоретические изыскания и лабораторные опыты по воссозданию первоначального хаоса, первичного космоса захватили и увлекли седовласого юношу и он ни о чем больше не думал.

Сокровища града Китежа? Ха! Они придут к нему неизбежно. Гениальный мозг (а в этом Оноре Туапрео не сомневался) сумел пустить и поставить на рельсы нужную машину, она работает исправно и бесперебойно. Она в конечном итоге положит к его ногам заслуженную часть сокровищ града Китежа. Это бесспорно, это не подлежит сомнениям. Усомниться в этом можно, только разве будучи Бартельсом, но и Бартельсу даны неопровержимые доказательства. Итак — сокровища града Китежа идут, а пока займемся первичным хаосом.

— Мой юный друг! (Или: — Мой милый друг!)

— Знаете ли вы, что такое земля? Нет, вы не знаете… Очередная пуговица жалобно попискивала в мощных пальцах ученого. Неизбежно уборщица выметет ее утром.

Главный директор господин

ДЭВИД БАРТЕЛЬС

Входить только с разрешения ведающего технической или научно-экспериментальной частью.

Жюлль Мэнн выдержал изрядную баталию с рабочкомом и за господина, и за приписку мелким, но четким шрифтом. Но в рабочкоме погорячились, а потом плюнули.

«Ну и черт с тобой, — господин так господин, лишь бы остальное по кодексу о труде!»

В стенной газете карикатуристы и рабкоры для «господина директора» не пожалели ни красок, ни рифм.

Господин директор расстроился, взбеленился и срочно вызвал Жюлля Мэнна.

— Вы видели эту гадость в коридоре?

— Гадость?

— Ну да, как же вы это иначе назовете?

— Я не понимаю…

— Ну вот, вы вечно не понимаете! Я тоже не понимаю, почему, собственно говоря, вы ведаете технич…

— Господин Дэвид!

— Господин Жюлль!

— Я вас попрошу, господин Бартельс…

— Да перестаньте вы! К черту! Я не об этом! Я возмущен! Я не допущу! Я не могу допустить! Хамье какое-то! Чумазые, грязные как свиньи, малограмотные рабочие и вдруг!.. Да что вы таращите на меня глаза? Вы видели эту самую газету, с позволения сказать? Вы смотрели карикатуры? Вы стишки читали?

— Да что вы молчите, в самом-то деле, что вы молчите? К черту! Довольно!

Бартельс с грохотом повалился в кресло и трахнул по столу кулаком.

— Господин ведающий технической частью, предлагаю вам немедленно выяснить, чьи это художества, и в 24 часа уволить виновных! В противном случае я…

Жюлль осторожно выглянул в коридор, поплотнее прикрыл дверь, запер ее и уселся в кресло напротив Бартельса.

— В противном случае вас, господин главный директор, осторожно возьмут вот за это место, приподымут и легонько поддадут вот под это место. Чуть-чуть, — только так, чтобы вы в кратчайший срок вылетели из пределов России. И это будет действительно противный случай!

— Ка-ак? Что! Да чтобы я… Да чтобы мне!..

— Господин главный директор, успокойтесь! Нервы — это дамская привилегия. Выпейте воды.

— Нет, позвольте!..

— Не позволяю, господин главный директор.

Этакого еще не бывало. Бартельс не привык к такому тону и от недоумения опешил.

— Вы плохо проштудировали, господин главный директор, наш концессионный договор.

— Не понимаю, при чем здесь договор?

— А вот вы потрудитесь достать его. Ну вот. Вот этот пункт вы прочтите и вдумайтесь в его смысл:

«Концессионеры подчиняются всем действующим в пределах Советского Союза законам и узаконениям. Любое нарушение настоящего пункта договора может повлечь за собой расторжение настоящего соглашения».

— Ну, и?..

— Ну, а вот вам книжечка о правах рабочих и их организаций. Я никогда с ней не расстаюсь. Почитайте, господин главный директор, — крайне занимательно.

Пауза.

— Ага!

— Да, господин главный директор, — ага!

Пауза.

— Надеюсь, вы поняли все, господин Бартельс?

— Да! Благодарю вас, Жюлль, — вы свободны!

Бартельс крепко сжал протянутую руку. Жюлль Мэнн вышел.

— А, черрт! — в негодовании Бартельс заметался из угла в угол.

— Ну ничего!

Главный директор застыл на минутку, затем на цыпочках подошел и запер двери, поплотней задернул занавеси на окнах и остановился в заветном углу.

Окованное медью, запертое сложными замками, висело там сооружение, схожее с иконостасом.

— Сокровища града Китежа даждь нам днесь! — молитвенно прошептал Бартельс и вложил ключик. Мелодично пропели замки. Створки иконостаса раскрылись. На голубом бархате, изъеденный временем и водой, красовался обломок древнего китежского ларца. Бартельс вынул его и, любовно поглаживая, поднес поближе к свету. В углублении, в самом углу обломка, на специальной шелковой подушечке лежал причудливой формы золотой слиток. Он тускло поблескивал жадным желтым цветом. Бартельс сощурил глаза в узенькие щелки.

Исчезла куда-то комната и перед глазами уже не ларец, а длинный, бесконечный коридор и в нем золото. Золото, золото — без конца. Миллионы причудливой формы слитков, — это древние китежские монеты. Они льют призрачный желтый свет. Он ласково греет бартельсово сердце. Ему становится тепло и уверенно. Блаженная улыбка растягивает губы. Рука нежно, нежно, чуть слышно поглаживает и слиток, и обломок ларца.

— Верую, господи! Верую! Но помоги моему неверию!

В молитвенном экстазе, высоко возносясь над всеми обидами и горестями, шепчет умиленно Бартельс. А бесчисленные золотые слитки града Китежа желто и мягко подмигивают ему, бодрят.

Телефонный звонок нарушает идиллию.

Бартельс возвращается на землю. Поспешно кладет он на шелковое ложе монету и в бархатный иконостас обломок ларца. Поют мелодично замки и, спрятав ключ, Бартельс подходит к телефону.

— Алло! Да, это я! Главный директор.

Опять уверенно и бодро движется Бартельс вперед к своей цели, к своим сокровищам. Он тщательно проштудировал концессионный договор и детально ознакомился с интересующими его статьями советского законодательства. Он твердо идет к намеченной цели. Он уверенно и не задумываясь подписывает чеки. О! Он получит на каждый выданный рубль проценты, каких еще не видывал мир!

А когда приходят минуты слабости и одолевают сомнения, — господин главный директор запирается в кабинете и священные реликвии из медного иконостаса снова и снова возвращают ему бодрость и уверенность.

18

Под грохот экскаваторов, тоннами заглатывающих землю, под однообразные и всегда заунывные песни грабарей — уходили дни. Работы росли и ширились. Отводные каналы уползали все дальше от озера. Их чудовищные земляные щупальца все ближе подбирались к реке, которой суждено было выпить воды озера.

В работе никто не заметил, как мелькнула рыжим хвостом осень и ударили первые заморозки. Озеро подернулось ледяной корой. Вчера еще тонкая и хрупкая, — сегодня она уже выдерживает тяжесть человека.