Обитатели стен

Хотя, если задуматься, он скорее согласился бы, чтобы его называли «мальчиком», а не «одиночкой». Мальчик рано или поздно становится мужчиной, одиночка остается одиночкой. Быть одиночкой было почти так же недостойно, как быть ублюдком, то есть родиться от матери, не принятой в Женское Сообщество. Он подошел к дяде, который проверял в нише запас отрядного оружия.

— Скажи, а такое могло быть — то есть, могло ведь, не правда ли, — что мой отец имел еще детей от другой женщины? Ты ведь рассказывал мне, что он был одним из лучших похитителей, каких ты когда-либо знал.

Предводитель отряда повернулся, испытующе глядя на Эрика. Руки у него были сложены на груди, и мышцы вздулись, обнаруживая его мощь и силу. Бицепсы поблескивали в свете крохотной лампочки, привязанной ко лбу, которую имели право носить только настоящие воины. Томас помолчал, потом покачал головой и очень мягко заметил:

— Эрик, Эрик, не думай об этом, мальчик. Твой отец был великим человеком. Эрик Гроза Кладовок называли его мы, Эрик Смеющийся над Замками, Эрик-Взломщик. Он научил меня всему, что я зною. По женат он был лишь единожды. И если вокруг него и крутились какие-нибудь женщины, то они старались сохранить это в тайне. А теперь надень чехлы на все эти копья, а не то они отсыреют. Древки вместе, острия вверх, и подровняй их.

Эрик послушно принялся заниматься оружием, что входило в его обязанности. Покончив с копьями, он перешел к ранцам и флягам, которые использовались во время походов.

— Но если все-таки у него была другая женщина, — упрямо продолжил Эрик. — У моего отца могло быть два, три, даже четыре помета от других женщин. И многочисленных пометов. Если бы нам удалось доказать это, меня не называли бы одиночкой.

Капканолом вздохнул и задумался. Потом он вынул копье из ремня за спиной и взял Эрика за руку, увлекая его по проходу, пока они не оказались в центре коридора. Внимательно оглядев выходы с обеих сторон и убедившись, что рядом никого нет, он заговорил необычно тихим и сдержанным голосом:

— Нам никогда не удастся это доказать. А если ты не хочешь быть Эриком-Одиночкой, если ты хочешь быть Эриком кем-то другим, что ж, все зависит только от тебя. Ты должен совершить хорошую Кражу. Только об этом ты и должен думать сейчас — о своей Краже. Какую категорию ты намерен заявить, Эрик?

Эрик даже не задумывался над этим.

— Наверное, как всегда — первую. При большинстве инициаций выбирается именно она. Первая категория.

Предводитель поджал губы с недовольным видом.

— Первая категория. Пища. Ну что ж…

Эрик ощутил какую-то недосказанность.

— Ты думаешь, такой, как я, одиночка, должен поставить себе цель, достойную настоящего воина, чтобы прославить свое имя? Тогда я назову вторую категорию — Предметы, Полезные Человечеству. Мой отец поступил бы так?

— Знаешь ли, как поступил бы твой отец?

— Нет. Как? — с готовностью спросил Эрик.

— Он выбрал бы третью категорию. И я бы заявил ее нынче, доведись мне снова проходить церемонию инициации. Потому-то я и хочу, чтобы ты заявил именно ее.

— Третью категорию? Сувениры Чудовищ! Но уж сколько незапамятных времен прошло с тех пор, как никто не заявлял ее. Почему я должен это делать?

— Потому что твоя инициация — это нечто большее, чем обычная церемония, она может оказаться началом новой жизни для всех нас.

Эрик нахмурился. Что может быть важнее церемонии инициации и достижения им мужской зрелости?

— Многое сейчас происходит в Человечестве, — настойчиво продолжил Томас-Капканолом странно изменившимся голосом. — Великие события ждут нас. И ты станешь частью их. Твоя Кража, если ты все сделаешь правильно, если ты послушаешься меня, поможет раскрыть многое из того, что утаивает вождь.

— Вождь? — смутился Эрик: ему казалось, что он движется по незнакомому коридору, лишенному всякого освещения. — А какое отношение имеет вождь к моей Краже?

Его дядя снова оглядел оба конца коридора.

— Эрик, что самое главное для нас, для тебя, для любого человека? Для чего мы живем? Что нам предназначено сделать?

— О, это просто, — засмеялся Эрик. — Это — самый простой вопрос. Ответ на него знает даже ребенок. — Он процитировал: — «Отомстить Чудовищам. Изгнать их с нашей планеты, если удастся. Вернуть Землю Человечеству, если удастся. Но превыше всего — отомстить им. Заставить их мучиться так, как они заставили нас. Дать им знать, что мы все еще здесь, что мы боремся. Отомстить Чудовищам».

— Отомстить Чудовищам. Верно. А каким образом мы это делаем?

Эрик-Одиночка изумленно уставился на своего дядю. В катехизисе следующий вопрос звучал иначе. Наверное, он не расслышал. Дядя не мог ошибиться в ритуале.

— «Мы добьемся этого, — перешел Эрик ко второму ответу, соскальзывая на речитатив еще детских уроков, — овладев наукой и ноухау наших предков. Когда-то человек был господином вселенной: наука и ноу-хау сделали его совершенным. Они то нам и нужны, чтобы отомстить Чудовищам».

— Послушай, Эрик, — мягко остановил его дядя. — Скажи мне, пожалуйста, что такое это ноухау?

Этого он никак не ожидал. Это уже никак не укладывалось в нормальный порядок катехизиса.

— Ноу-хау — это… ноу-хау — это… — он, запинаясь, вступил в незнакомую словесную область. — Ну, это то, что знали наши предки. И то, что они делали при помощи этого. Ноу-хау — это то, что требуется для изготовления водородной бомбы или самонаводящихся ракет, для всего того мощного оружия, которым владели наши предки.

— И что, помогло им это оружие? Я хочу сказать — в борьбе с Чудовищами? Разве им удалось одержать над пришельцами победу?

Эрик на мгновение совершенно смутился, но вдруг его осенило. О! Он знал, где выход. Он знал, как вернуться в русло катехизиса:

— «Внезапность атаки…»

— Перестань! — оборвал его дядя. — Нечего молоть всю эту чушь! «Внезапность атаки, вероломство Чудовищ…» Неужели ты сам в это веришь? Если честно? Если бы наши предки действительно были хозяевами вселенной и обладали таким мощным оружием, неужели Чудовища смогли бы покорить их? Я руководил своим отрядом в сотне вылазок, и мне известно, что такое внезапная атака: поверь мне, мальчик, если имеешь дело с превосходящими силами противника, после молниеносного удара неизбежно следует отступление. Ты можешь сбить человека с ног, когда он не ожидает этого, но если он сильнее тебя, то не останется лежать. Верно?

— Наверное. Не знаю.

— Зато я знаю. Исходя из немалого боевого опыта. Важно то, что, оказавшись поверженными, наши предки не смогли снова подняться. А это означает, что их наука и ноухау но так уж много из себя представляли. А из этого следует… — он повернул голову и посмотрел Эрику прямо в глаза, — из этого следует, что наука наших предков беспомощна против Чудовищ и, стало быть, нам не нужна, и пусть катится к предкам.

Эрик-Одиночка побледнел. Он умел различать ересь.

Дядя похлопал его по плечу и глубоко вздохнул, словно наконец избавившись от чего-то очень неприятного. Потом он наклонился ближе, глаза его заблестели в свете лампочки, и он перешел на хриплый шепот:

— Эрик. Когда я спросил тебя, как мы мстим Чудовищам, ты рассказал мне, что мы должны делать. На самом же деле мы ничего не делаем. Мы не знаем, как восстановить Науку Предков. У нас нет ни инструментов, ни оружия, ни ноухау — что бы это ни было, — и даже если бы все это имелось, то не принесло бы нам никакой пользы. Потому что после того поражения они стали бессмысленны. И незачем пытаться их восстанавливать.

Теперь Эрик понял. Он понял, почему его дядя говорил шепотом и почему весь разговор был таким напряженным. Дело касалось кровопролития, кровопролития и смерти.

— Дядя Томас, — прошептал он ломающимся голосом, который, несмотря на все его усилия, то и дело срывался, — и давно ты стал приверженцем Чуждой Науки? Когда ты отрекся от Науки Предков?

Прежде чем ответить Томас-Капканолом инстинктивно погладил рукой свое копье. Рука мягко и непроизвольно скользнула вниз по древку, но Эрик обратил внимание на то, что оно не зачехлено и находится в боевой позиции. Все мощное обнаженное тело Томаса, если не считать охватывавших бедра кожаных лент и легких ремней за спиной, было напряжено и готово к мгновенному отражению атаки с любой стороны.