Демон Сократа

– Годы, – сказал я твердо. – Ведь я даже не знаю, что именно надо искать.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Юренев, – а я сделаю это в считанные часы.

– Кому-то здорово достанется…

– Может быть. У нас нет другого выхода. Мы не можем держать Андрея Михайловича в яранге многие годы.

Я взглянул на Ию. Она виновато опустила глаза. Я их не убедил.

– С чего они начались, ваши эффекты? – хмуро спросил я.

Ия улыбнулась:

– Со случайностей. Возможно, что-то происходило и во время первых экспериментов, мы этого попросту не знали. Одно время нам здорово не везло, вместо определенных результатов НУС выдавала галиматью. Юренев прямо взбесился, сутками не вылазил из лаборатории, однажды утром притащился ко мне злой, голодный. «Сделай омлет…» – Ия улыбнулась. – У меня в холодильнике лежало одно-единственное яйцо. «Все равно жарь!» Не поверишь, я что-то такое чувствовала, я несла яйцо к сковороде осторожно, а оно все равно вывалилось. Прямо на пол, – синие глаза Ии потемнели. – Я слышала, я видела, как оно шмякнулось. Всмятку! А Юренев выпучил глаза: «Назад!» Я даже взвизгнула, когда яйцо – целое! – снова оказалось в моей руке. Теперь я уже выпустила его из страха. И опять: «Назад!» – и яйцо в руке. Мы это проделали раз двадцать, до остолбенения, а потом я это яйцо все же изжарила.

Ия вспомнила и другой случай.

Они возвращались в Городок. Машину вел Юренев. Он никогда не был хорошим водителем, а тут самое что ни на есть паскудное сентябрьское утро с моросящим дождем, а над железнодорожным переездом густой туман, фонарей не видно. Какая-то машина в кювете, того смотри, сам там окажешься. Ну хоть бы на минуту окошечко! Это Юренев выругался. И тут же обозначилось в тумане какое-то смутное шевеление. Шум какой-то, вихревой толчок. В течение трех минут машина шла в центре вихря, прорвавшего туман до небес. Можно представить: сырой переезд, уходящий в туман поезд и солнце, брызжущее на оторопевшую дежурную у шлагбаума!

– Вот тогда мы и взялись за эти загадки. Андрей Михайлович завел особую тетрадь, куда мы стали вносить подробные описания всех необычных событий, случившихся в районе Городка. Был такой клоун-канатоходец Бим, очень известная среди детворы личность. Творил чудеса. Плясал на канате, делал стойку, вертелся как белка – без страховки, на любой высоте. И вдруг что-то случилось с ним прямо на представлении, – Ия с отвращением передернула плечами, обтянутыми вязаным платьем. – Нет, он не сорвался с каната, он просто повис на нем. Он орал на весь зал, он был полон ужаса и перепугал и детей, и взрослых. Естественно, карьера его на этом закончилась. И если бы только это… – Ия вздохнула. – Был период, когда мы спокойно предугадывали события. Лаборатория провидцев. Тот выигрывает в лотерее, этот находит тугой кошелек. Мелочи, но эффектные. Обком додумался использовать нас в своих целях, но это, к счастью, не затянулось. Предсказать неприятности мы могли, повлиять на них было невозможно. На нас махнули рукой. И зря. Потому что как раз к тому времени мы научились и воздействовать на события. Но одновременно пошли странные вещи Помнишь Леньку Кротова? Осенью в Тюмени, где уже шел снег, он схватил тяжелейшую форму тропической лихорадки. Или вдруг дед один стал получать письма десятками, как бы от родственников… – Ия явно что-то не договаривала. – Мы проанализировали все факты, ставшие нам известными. Получилось так: любое наше воздействие на события вызывает некий обратный эффект.

Ию прервал Юренев.

Он неожиданно приподнялся и хрюкнул, как сарлык, есть на Алтае такие животные, помесь быка и яка. Лаже с бородами, кстати. Юренев нас не видел, что-то там такое пришло ему в голову, он даже глаза закрыл, отыскивая на ощупь карандаш.

– Не мешай ему, – шепнула Ия.

– Чем я ему мешаю?

Юреневу действительно ничто не могло помешать, он быстро писал что-то в блокноте, снятом с полки.

Я мрачно заметил:

– И ничем нельзя оградить себя от этих эффектов? Скажем, фотографии… – Я вспомнил лежащего на лестничной площадке Юренева, и Ия, кажется, меня поняла. – Нельзя же просто ждать.

Я осмотрелся.

Конечно, все это я уже видел на той странной фотографии – семейный портрет с обнаженной женщиной в центре, зеленое кресло старинного рытого бархата, книжные стеллажи.

– Можно, – ответила Ия. – Если знаешь конкретно обстановку предстоящего события, обстановку следует изменить.

– Как?

– Ну, скажем, переставить мебель, – Ия явно думала сейчас все о тех же фотографиях, побывавших у Славки. – Убрать, вынести из квартиры некоторые предметы.

– Шарф, к примеру…

– Шарф, к примеру, – кивнула она.

И вдруг спросила у Юренева:

– У тебя есть красный шарф?

Юренев, не отрываясь от записей, отрицательно покачал головой.

– И этого достаточно?

– Вполне.

– Но если это так, – я не мог понять, – если все так просто, то что вас, в сущности, пугает?

– Мы не обо всем узнаем вовремя.

Ия улыбнулась, но я бы не назвал ее улыбку веселой.

– Скажем, эти фотографии не обязательно могли попасть в твои руки.

Глава XV

Сквозь века

Двое суток я был предоставлен самому себе.

Тревогой были наполнены эти сутки.

Я боялся спать и почти все свободное время проводил в Доме ученых или в коттедже Козмина-Екунина. Как-то само собой случилось знакомство с Роджером Гомесом («Знаем теперь, какая там мафия!»), колумбийцем. Держался он непринужденно, с достоинством посматривал по сторонам красивыми карими глазами, хорошо говорил по-русски и всегда был не прочь подшутить над окружающими. Чаше всего объектом его шуток становились голландец Ван Арль и некий Нильсен, скандинав по происхождению и бразилец по гражданству. Обычно я с ними обедал. С невероятным упорством Нильсен все разговоры сводил к институту Юренева (никто не говорил – к институту Козмина-Екунина). Похоже, доклад, прочитанный доктором Юреневым на международном симпозиуме, что-то стронул в мозгу Нильсена. Роджер Гомес этим беззастенчиво пользовался. Подмигнув тучному Ван Арлю, и мне, он утверждал: этот русский доктор Юренев умеет вызывать северные сияния.

– Северные сияния? – Белобрысый, но дочерна загорелый Нильсен щелкал костлявыми пальцами. – Я верю. Я заинтригован.

– Представляете, Нильсен, – заводился Роджер Гомес, сияя великолепной улыбкой, – вы и Ван Арль, – он подмигивал тучному голландцу, – вы плывете на собственной яхте по Ориноко…

– Я небогатый человек, – честно предупреждал Нильсен. – У меня нет собственной яхты.

– Ну, на яхте Ван Арля. Это все равно.

Ван Арль добродушно улыбался. Похоже, он мог иметь собственную яхту.

Откуда-то со стороны выдвигался острый профиль австрийца – доктора Бодо Иллгмара. С сонным любопытством он прислушивался и моргал короткими светлыми веками.

– Так вот, Нильсен, вы плывете на собственной яхте Ван Арля по Ориноко…

– Ориноко – это в Венесуэле, – возражал бывший скандинав.

– Ну, хорошо… – Гомес начинал терять терпение. – Вы плывете по Амазонке на собственной яхте Ван Арля…

– Вы своим ходом пересекли Атлантику? – вмешивался ничего не понявший в нашей беседе доктор Бодо Иллгмар. – Это нелегкое дело. Снимаю шляпу.

Мы смеялись.

Гомес громче всех.

Ему многое прощалось: он считался лучшим другом доктора Юренева.

Потом в гостиницу позвонил Ярцев.

Тихий, незаметный человек, он и говорил тихо, не торопясь. Козмины-Екунины древний род. Не очень богатый, не очень известный, но древний.

– И интересный, – несколько занудливо убеждал меня Ярцев. – Вот сам смотри. Отец Андрея Михайловича служил в штабе адмирала Колчака. Как ни странно, не ушел в эмиграцию и дожил до тридцать седьмого. Один из предков, Николай Николаевич, дед, участвовал в кампании против персов и турок, усмирял Польшу, был лично отмечен императором Николаем I. Судя по всему, отличался резко выраженной верноподданностью. Когда англичане взяли Бомарзунд, Аландские острова, вышли в Белое море, на Дунай и Камчатку, подвергли бомбардировке Одессу, высадились в Крыму и разбили русскую армию под Альмой, престарелый Николай Николаевич Козмин-Екунин покончил с собой выстрелом из пистолета в сердце.