Демон Сократа

– Меня это не интересует, – в тон ей ответил я. – В принципе история не может быть вне тематики, даже в вашем институте. Так что жду.

И повесил трубку.

И заказал кофе.

И стал ожидать Валечку.

Кофе мне принесла пожилая дежурная. Мы с ней совсем подружились. Конференция кончается, сообщила мне дежурная доверительно, скоро иностранцы пить начнут.

Я понимающе кивнул.

А книгу принесла все же не Валечка. Книгу принесла худенькая, совсем юная лаборантка, коротко стриженная, в очках, и смотрела она на меня так пугливо, что я сразу ее отпустил.

Я подержал в руке тяжелый, прекрасно изданный том.

«Все до сих пор в России напечатанное, ощутительно дурно, недостаточно и неверно», – так в свое время сказал по поводу публикаций исторических материалов в России немец Шлецер. Хорошо, что мне не надо было отвечать на его вызывающие слова, это прекрасно сделал в свое время Ломоносов. «Из чего заключить можно, – ответил Ломоносов на слова Шлецера, – каких гнусных гадостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная к ним скотина!»

Я наугад открыл книгу.

Северо-восток России, путь к океану, полярная ночь. Некий стрелец Мишка отчитывается: «А как потянул ветер с моря, пришла стужа и обмороки великие, свету не видели и, подняв парус, побежали вверх по Енисею и бежали до Туруханского зимовья парусом, днем и ночью, две недели, а людей никаких у Енисейского устья и на Карской губе не видели…»

Бородатые казаки, огненный бой, дикующие инородцы, ветер, снег, над головой сполохи.

«А соболь зверок предивный и многоплодный и нигде ж на свете не родица опричь северной стране в Сибири. А красота его придет вместе с снегом и опять с снегом уйдет…»

Я вздохнул.

Я успокаивался.

Это был иной мир, я им занимался много лет.

Где-то среди этих документов следовало искать следы неизвестных мне предков Козмина-Екунина.

Я раскрыл именной указатель. Тут были десятки, сотни имен, но я знал, где искать нужное, и медленно повел пальнем по узкой колонке.

Елфимов Томил Данилов, промышленный человек… Елчуков Степан Никитич, дьяк… Емгунт, юкагирский князь… Ерастов Иван Родионов (Велкой), казак, сын боярский… Ерило Денис Васильев, казак…

Фамилии Екунина в этой колонке я не нашел.

И сразу почувствовал разочарование.

Впрочем, фамилия Екунина могла в свое время писаться и через Я.

Яковлев Алексей Усолец, торговый человек… Яковлев Данила, промышленный человек… Яковлев Иван, казак… Яковлев Кирилл, енисейский воевода… Яковлев Яков, промышленный человек… Ярыжкин Петр, сын боярский… Ячменев Иван, казак…

Сколько сапог стоптали в сибирских и в северо-восточных тундрах и на горах никому не ведомые Яковлевы и Ярыжкины, пробиваясь к Великому океану, – томящему, зовущему, тонущему в туманах и преданиях…

За Яковлевым Яковом, промышленным человеком, я обнаружил имя Якунина Воина, подьячего.

«См. стр. 220».

Я перелистал том.

«Наказная память якутского воеводы Ивана Акинфова козаку Федору Чюкичеву о посылке его на реку Алазею для сбора ясака и роспись служилым людям, посланным с ним вместе, а также товарам и запасам, выданным на подарки иноземцам».

Алазея.

Я вздохнул.

Алазея и Чукотка – это вовсе не рядом.

Я быстро нашел нужное место.

«…Аля письма ссыльный подьячий Воин Якунин, Ивашко Ячменев, Любимка Меркурьев, Лучка Дружинин. Да ему ж, Федьке, на Алазейке реке принять служилых людей: Левку Федотова, Лаврушку Григорьева, Ивашка Перфирьева. Да ему ж, Федьке, дано ясачным юкагирем за ясак на подарки: 7 фунтов одекую синево, да в чем аманатам есть варить, котлы меди зеленой весом 6 фунтов…»

И так далее.

Ссыльный подьячий Воин Якунин не ходил на Чукотку. Если какое-то родство и связывало его с Козминым-Екуниным, мне оно ничего дать не могло.

Не теряя времени, я заказал телефонный разговор с Москвой. Если кто-то мне мог помочь, то, прежде всего, Ярцев – В.П.Ярцев, Василий П.Ярцев, как он любил расписываться, короче, Вася Ярцев, мой старый друг. Он, Вася Ярцев, вхож в любой архив, он знает родословную любой более или менее известной семьи в России.

Ожидая звонка, я раскрыл именной указатель на букве «к».

Проверка, собственно, больше формальная.

Кабалак Люмбупонюев, юкагир… Казанец Иван Федоров, промышленный человек… Казанец Любим, целовальник… Кайгород Федор Иванов, казак… Калиба, чукчанка… Камчатый Иван, казак… Каптаганка Огеев, якутский тойон… Катаев Второй Федоров, сын боярский…

Не имена – музыка.

Келтега Калямин, юкагир… Кетев Леонтий, гонец… Кобелев Родион, сын боярский… Ковыря, юкагир… Кожин Иван, пятидесятник… Козинский Ефим (Еуфимий) Иванов, письменный голова…

В самом конце столбца я увидел имя, сразу остановившее мой взгляд.

Козмин Насон, покрученник.

Глава XIV

Эффекты второго порядка

– Оставь чашку в покое, дай Хвощинскому осмотреться, он не был у тебя два года.

Было странно видеть Юренева расслабленным.

В шортах и знакомой футболке «Оля была здесь» он завалился в кресло. Потом вскочил, прошелся по комнате.

Оказывается, у Юренева появилось новое увлечение: раковины.

Семейный портрет с обнаженной женщиной в центре висел прямо надо мной на стене, сквозь раскрытую дверь я видел старинный застекленный шкаф в коридоре, оттуда Юренев время от времени приносил удивительные раковины, но меня вдруг заинтересовала небольшая черно-белая фотография, взятая в металлическую рамку.

Робкий взгляд, длиннокрылая мордочка, в огромных круглых глазах мохнатого создания растворено неземное страдание.

– Лемур?

Юренев неопределенно хмыкнул. Концом салфетки он пытался осушить лужицу пролитого на стол кофе:

– Тупайя.

Я глянул на Ию, она подтверждающе кивнула.

– Разве тупайи не вымерли?

– Вымерли. И даже давно, – Юренев неожиданно обрадовался.

– Тоже эффект второго порядка? – спросил я сухо.

Юренев кивнул. Он загадочно усмехался. Меня все больше и больше охватывало неприятное чувство зависимости.

– Зачем НУС эффекты второго порядка? Она пугает?

– Пугает? – Юренев в негодовании надул щеки. – Разве можно говорить про смерч, что налетая на город он кого-то собирается пугать? Или цунами.

Он тяжело вставал, разминал отсиженную ногу, хромал в коридор и появлялся с какой-нибудь раковиной в руках.

– Взгляни, Хвощинский, – его голос становился доброжелательным, на мгновение он обо всем забывал. – Это ципрея… – Он показывал волнистую розовую раковину, похожую на полуоткрытые женские губы. – Хороша?.. А эта? – он осторожно поднимал длинную узкую раковину, похожую на спиралью завитый гвоздь… – Редкая штучка. Это Силичжария кюминчжи. Или вот, – он восхищенно поднимал над собой красноватую раковину, похожую на половинку растрепанной хризантемы. – Спондилюс красивый! Я ни слова не придумал. Именно так она и называется!

Он ставил раковину в шкаф и возвращался.

– Видишь, как они разнообразны? Та же ципрея может быть грушевидной, пятнистой, тигровой, она умеет изумлять, Хвощинский. Но разве изумляет она осознанно?

– Где ты берешь их?

Вопрос Юреневу не понравился. Он даже моргнул, но отвечать не стал. Гнул свое:

– Природа не может действовать осознанно. Может быть, целеустремлен но, но никак не осознанно.

– А разве цель не следует осознать?

– Ты осознанно тянулся к материнской груди?

Юренев не желал принимать меня всерьез.

Он явно нуждался во мне, но принимать всерьез не хотел, а я устал от его антимоний.

Ия почувствовала разлад.

Разливая кофе, она положила руку мне на плечо. Она пришла к Юреневу в вязаном платье, которое мне так нравилось, но я не был уверен, что она сделала это ради меня.

– Ты не очень подробно рассказывал мне про НУС.

Юренев выпятил губы:

– А я не собирался рассказывать. Зачем тебе это? Твое дело творить мифы. Это можно делать, не влезая в суть проблем.