Демон Сократа

Изящно.

«Когда нам не мешали…»

Ночь в звездах, ветер, настоянный на чабреце, молчание высоких небес, далекие вершины, покрытые снегом.

«Когда нам не мешали…»

Я хорошо помнил последнюю ночь в нашем алтайском лагере. Первым услышал ломящихся к нам сквозь кусты людей, кажется, Юренев. Да, он. Он же и первым вылез с фонарем из палатки.

– Хвощинский!

Я бежал вслед за ним, оскальзываясь на мокрой траве. Никогда еще посторонние не подходили так близко к нашему лагерю. Мы сперва услышали их, потом увидели – два алтайца, в сапогах, в неизменных телогрейках. Они вели за собой лошадей. Лошади испуганно шарахались от бьющего им в глаза света.

– Ну, помогай, – облегченно выдохнул пожилой алтаец, стаскивая с круглой головы шапку, заслоняясь ею от света. – Вот бабе надо рожать. Тухтур-бухтур! Помогай.

Второй для вящей убедительности хлопнул себя кнутом по голенищу.

– Нельзя сюда! – заорал Юренев. – Туда возвращайтесь! Туда!

Юренев задыхался.

– Почему нельзя? – удивился старший алтаец и почесал рукой редкую бороденку. – Почему возвращаться? Однако роженица у нас.

– Какая к черту роженица, с ума сошли! Нельзя сюда! – Юренев отталкивал, оттеснял алтайцев к дороге. – Туда идите! Там тракт.

Из темноты вынырнула полуодетая Ия.

– Баба, однако, – обрадовались алтайцы и потянулись к ней, волоча за собой упирающихся лошадей. – Ну, роженица у нас. Ну, совсем рожает. Дай машину, повезем роженицу в поселок.

– Нельзя! Нельзя! – отталкивал, оттеснял алтайцев Юренев, и тот, что был помоложе, рассердился:

– Помогай, однако. Машины нет, трактора нет, тухтур-бухтур, ничего нет. Как роженицу в больницу везти?

– Нет машины! – рычал, наступая на алтайцев, Юренев.

Он явно был не в себе, я смотрел на него с удивлением. Как это не дать машину роженице?

Но Юренев ревел:

– На тракт идите, на тракте много машин.

– Нельзя сюда, – подтверждала Ия. – Совсем нельзя. И нельзя на наших машинах возить людей.

– А «газик»? – подсказал я.

– Заткнись! – прошипел Юренев, зло отбрасывая меня к ручью. Я чуть не упал. – Заткнись! Тебя, дурака, не просят выступать.

– Там же роженица! Ты с ума сошел!

– Молчи! – Ия быстро зажала мне рот узкой ладошкой.

Она знала.

Я увидел расширенные зрачки Ии:

– Молчи. Прошу тебя, молчи. Машины – это не твое дело. Тут и так… Все к черту…

Испуганные, ошеломленные алтайцы все-таки отступили. Какое-то время мы слышали в ночи перестук копыт, потом перестук смолк.

Я презрительно сплюнул: ага, штопор нам нужен!..

Я не мог смотреть ни на Ию, ни на Юренева.

Звезды.

Дивная ночь.

Вечность. Плазмоиды.

В ту ночь я ушел из лагеря.

Глава XIII

Козмин насон, покрученник

Белка цыкала за окном на ветке сосны. Я отмахнулся: вали, белка! нет у меня ничего.

Горячий асфальт.

Июль.

Дымок сигареты легко выносило в окно, он тут же растворялся в душном воздухе.

Эти фотографии, эти эффекты второго порядка. Как они поступают с такими штуками? Прячут в архив? Уничтожают?

«Не делай этого…»

Демон Сократ, когда его хозяин принимал важное решение, всегда запрещал ему поступать иначе, как он поступил… Наверное, Козмин не случайно ввел меня в систему – осторожность далеко не всегда вредна… В общем, на Козмина я не держал обиды, как, впрочем, и на Юренева… Но Ия!.. Туйкытуй… Сказочная рыба, красивая рыба…

Я понимал, я несправедлив к Ие, но ничего не мог с собой поделать.

Чукча Йэкунин, рвущий мясо руками, это и есть великий математик Козмин, создавший НУС, систему, которая может дать все? И что, кстати, значит это все? Что по-настоящему может НУС? Загонять людей в какое-то чужое время?

«Не делай этого… Уезжай…»

Я вспоминал.

Как там сказал чукча Йэкунин?

А, да… «Что, собака настигла суслика?..»

Именно так спросил чукча Йэкунин, а сам странно смотрел при этом на Юренева. И эта внезапная вспышка: «Не сиди! Не стой! Ударю тебя!».

Туйкытуй…

Сказочная рыба…

Бедный Козмин…

Уехать? Остаться? Я же для них всего только часть системы, некий инструмент для достижения их целей. Вчера космические плазмоиды, сегодня чукча Йэкунин.

Не чукча, возразил я себе, Андрей Михайлович.

Но сразу лезли в голову – вязаное платье Ии, телефонные звонки, мерзкий швейцар, хор женских голосов…

Отвлекись.

Не думай об этом. Думай о Козмине!

Козмин…

Юренев прав, это несколько странно: почему чукча?.. Если включился механизм генной памяти, то почему чукча? У Андрея Михайловича были в роду чукчи?

Екунин…

Йэкунин…

Близко лежит…

Впрочем, это не доказательство.

Что, кстати, говорил Юренев о ключевых фразах? Они, кажется, собираются разговорить чукчу Йэкунина?

Как, интересно, видит нас чукча Йэкунин? Как он видит комнату, зелень поляны под окном. Как он видит Юренева, Ию? Как он справляется с этим двойным миром, ведь между нами почти ничего нет общего?

Большой червь живет, вспомнил я. В стране мертвых живет. Червь красного цвета, полосатый и так велик, что нападает на моржа даже, на умку даже. Когда голоден, опасен очень. На олешка нападает – душит олешка, в кольцах своих сжав. Проглатывает жертву целиком, зубов не имея. Наевшись, спит. Крепко спит. Где поел, спит. Так крепко спит, что дети мертвецов разбудить не могут, камни в него бросая.

Как там сказал Чалпанов?

«Выговор не пойму какой… тундровый, оленный он человек или с побережья?..»

Что-то там еще было.

Это Чалпанов потом шепнул, когда мы поднимались по лестнице. «Он не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, ярангу замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова!»

Большой огонь… Сполохи… На севере говорят: уотта юкагыр убайер – юкагиры зажигают огни…

ЦВЕТНАЯ МЫСЛЬ: ЛУННЫЙ СНЕГ СЛЕЖАВШИЙСЯ, УБИТЫЙ ВЕТРАМИ. НИЗКАЯ ЛУНА, СМУТА НОЧИ. БОЛЬШОЙ ОГОНЬ СНОВА ЗАЖИГАТЬ НАДО.

«Что, собака настигла суслика?..»

О чем я?

Я не знал, но что-то уже томилось в мозгу, что-то толкалось в сознании. Козмин-Екунин фамилия древняя. Если предки Андрея Михайловича когда-то ходили в Сибирь, где-то их путь мог пересекаться с чукчами.

Я, наконец, впервые набрал телефон ноль шесть ноль шесть.

– Я слушаю вас, – тут же ответил вышколенный женский голос.

– Юренева, пожалуйста.

– Юрия Сергеевича?

– У вас есть другой?

– Нет, – секретаршу Юренева, похоже, трудно было смутить. – Что передать Юрию Сергеевичу?

Я помедлил секунду. Странная штука мстительность. Есть в ней что-то недоброе.

– Передайте: Хвощинский ждет звонка. И срочно.

И повесил трубку.

Я был уверен, Юренев не позвонит. А если позвонит, то далеко не сразу. Но звонок раздался незамедлительно.

– Зачем ты пугаешь Валечку? – Юренев хохотнул. – Она не привыкла к такому обращению.

– Пусть привыкает.

– Ага, понял, – обрадовался Юренев. – Не тяни. У меня мало времени. Что там у тебя?

– Книга мне нужна.

– Книга? – Юренев удивился, но он умел ценить юмор. Я слышал, как он там крикнул: «Валечка! Сделай все так, как просит Хвощинский!».

– Слушаю вас, – Валечка и виду не подала, что минуту назад уже разговаривала со мной.

Голос у нее теперь был обволакивающий, ведь я явно входил в круг интересов ее шефа, она уже любила меня. Я не мог и не хотел этого допустить:

– Записывайте.

– Записываю.

– «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах». Это сборник документов. Издание Главсевморпути, год, кажется, пятьдесят третий. Почему-то при вожде народов любили географию. Книга нужна мне срочно.

– Простите, но данная книга вне тематики нашего института, у нас вряд ли найдется такая книга.