Жнецы Грез (СИ)

Входная дверь хорошо прогретого буржуйкой домика с размаху ударилась о перила крыльца, выпустив столп горячего пара. Он моментально остыл, став частью сочельника.

...Иди к нам...

Колян, исступленно рыдая, повернулся лицом к косяку. Его постаревшая деревянная фактура отпечаталась на сетчатке и молниеносно придвинулась к глазам! Он очень хорошо помнит ее рисунок...

...и звук! И внутри головы, и снаружи...

БАМ!

Так же быстро отдалилась и опять...

БАМ!

Умри... - не стихали голоса.

Из рассеченного лба хлынула струйка горячей крови...

БАМ! БАМ!

Убей себя! Иди к нам! - срывался на стон шепот призраков.

Кровь остается на косяке и жирные капли ее разлетаются от следующего

БАМ!

Потом еще раз! И еще! А когда глаза застило полупрозрачное алое поле крови и на нем вспыхнули пышным цветом черные розы... он помнил, каково это - терять сознание:

- Нет! Нет, я не могу! - остановился и стек по противоположному косяку на порог. Но не смог удержать равновесия и повалился на низкое крыльцо. Оттуда по инерции сполз на утоптанную дорожку, ведущую к мелкой синей калитке в аккуратном заборчике и дальше к огням деревни. Колька, бессильно рыдая, перевернулся на спину, схватил горсть снежного пуха, кинул себе в лицо. Еще горсть. Растер двумя руками, смешав с кровью и слезами. С трудом сел, оглядывая руки и щедро орошая дорожку кровью. Медно-соленая смесь потекла вниз по шее. Безрукавая тельняшка расползалась красным пятном по груди и животу. Перевернувшись на четвереньки, он попытался встать. Но слишком резко выпрямился, вновь упал навзничь и заплакал. Отчаянно. Как, проснувшись в ночи от кошмара, зовет маму младенец...

Слезы окончательно смыли пурпурную пелену с глаз, открыв взору великолепие зимнего ночного неба, и он ощутил страх захлебнуться сиянием пролитого кем-то великим миллиарды лет назад звездного молока. Пораженный такой внезапной сменой картинки, Колян затих и... успокоился!

И в этом спокойствии... Секунда. Всего одна, которую он помнил лучше других. Мгновение, на которое он увидел звезды иначе. Они все будто изменили свое сияние в левую сторону спектра - до густого фиолетового. Но самое главное - он почуял это - звезды тоже видели, обнаружили его! Но как-то злобно, словно исподлобья... Колян помотал головой. Она отозвалась дикой болью, вернув небу привычные краски.

Он уловил свист стелющегося по сугробам, несущего с собой ледяной порошок, пронизывающего ветра. Дверь, скрипнув, ударилась о перила... Пара саморезов в петлях выскользнули из трухи косяка и покатились по окрашенным ступенькам.

- С-с-скользкие, заразы! - продрожал он. - Холодно. Как же х-х-холодно, - переворачиваясь. - Хватит с м-меня этого.

Пошатываясь, он заволок себя в домик, попытался закрыть дверь - не тут то было. Засов-защелка провалился внутрь замка и застрял.

- Да и х-хрен с-с-с ним! - он взял с лакированного шкафчика при входе лист газеты, сложил в несколько слоев и сунул в щель между косяком и полотном двери. Махнул рукой:

- Д-держится вроде.

Устланный крашеными листами фанеры пол сиял посередине расплывчатым бликом от единственной во всем домике лампочки. Отвратительно-болотного оттенка обои по всему периметру покрыты желтоватыми потеками от потолка до пола. Жалкое подобие тюли на окне напротив иногда колыхалось при порывах ветра. В метель тут было, мягко говоря, страшновато - стены ходуном ходили. Слева в углу орал компрессор "Орска" (тоже подарок одного из местных), рядом на столе воняла открытая с утра, так и не тронутая, банка шпрот. Он поднял упавший стул, отряхнул и напялил китель, что висел на спинке. Прошел пару шагов к буржуйке. Открыл и положил в тлеющие угольки пару полешек из импровизированного склада справа. Встал, оглянулся, и, чуть помявшись, проследовал к зеркалу.

Обросшая черной щетиной красная морда с усталыми глазами была обрамлена черными, пропитанными кровью, патлами. Лоб - сплошной кусок синей горной породы со вскрывшимися жилами рубедо. Ставшая красной в коричневую полоску, тельняшка стекала выправленным краем на форменные брюки. Тонкие, по локоть в крови, плети рук висят по бокам...

- Трус! - с отвращением бросил он отражению. - Не можешь даже сдохнуть достойно, слабак! Что будешь делать теперь? Травить себя? И все вокруг?

- Да... - к удивлению ответствовало оно и скосило взгляд к лавке слева. - Отметим?

Колян проследил за его глазами.

- Наливай...

С того Рождества это стало его девизом по жизни.

Отец Илия через какое-то время опустил руки (и кулаки) в попытках достучаться до Николая. Всему миру и уж тем более жителям городка тоже было все равно сколько он пьет, чем питается и где достает сырье для своего самогона.

Черт с ними, со всеми! И со мной.

***

На заваленном стеклотарой, ветошью и прочим хламом заднем сидении "шестерки", лежал, положив морду на передние лапы, трехцветного окраса беспородный кобель и с грустью следил за хозяином. Сегодня пса тоже целый день мучают вспышки из прошлого.

Он не помнит, как очутился в воде тогда.

Помнит, что неведомая сила несла его дальше и дальше, крутила.

Помнит, как отчаянно молотил пухлыми лапками в ледяной воде. До боли в жилах вытягивал шею, задрав нос, чтобы тот ни в коем случае не ушел под воду. Окуда-то он точно знал, что должно делать его тело.

И еще помнит, как пищал и скулил все время, пока кто-то не схватил его в охапку, сжав цепкими пальцами маленькое тельце. Он продолжал извиваться всеми окоченевшими от холода конечностями, в глазах не было четкой картинки.

Потом короткое падение, глухой удар о что-то твердое и темнота... Его накрыло сверху чем-то теплым и по всему телу пошла приятная высушивающая шкуру возня.

Тогда он вспомнил маму, ее приятно мокрый теплый язык, ее заботливые зубки, нежно сомкнутые на загривке, вкус ее молока. И толкотню братьев и сестер по бокам. Совсем недавно они были все вместе. Что произошло?

А потом темнота исчезла

Во внезапно вспыхнувшем свете стали понемногу вырисовываться черты его спасителя - и как же он рад его видеть!

Он бесподобен!

Нет, пес просто должен его облизать! Что и делает, подавшись всем своим существом к небритой щеке. Он вдыхает запах его кожи и влюбляется в него сразу же. Человек отрывает сырой комок любви от лица и на вытянутой руке с презрением разглядывает его. Щенок, поджав хвост, со страхом смотрит на воду внизу. Неужели выбросит?

Нет! Лишь швыряет его на дно лодки и говорит:

- Везучий ты, псина... Мне нужен сторожевой пес, ясно? Так что, давай без этих нежностей!

С этих слов и началась его собачья жизнь во второй раз.

Холодная будка, цепь, часто пустующий желудок, ни единого ласкового прикосновения или даже слова. Будь у него другой хозяин, его молодая шерсть сияла бы на солнце, в пасти хватало бы зубов, в миске косточек и сосисок, а в повседневных играх веселью не было бы конца и края.

Но ни о каком мытье, помимо боязненного купания летом в речке и валяния в снегу зимой, он и не подозревал. Косточки иногда удавалось найти на свалке за поселком. Сосиски можно было попробовать выклянчить у сердобольных детей односельчан или добродушных старушек. Но и в том, и в другом случае можно было нарваться на неприятности с другими собаками. Сельские детишки любили его, а пес, несмотря на жестокое обращение дома, любил играть с ними и слушать их звонкий смех. Это если везло вытащить голову из ошейника на цепи и убежать за забор. Хотя, о каком везении можно говорить, если рано или поздно ему приходилось возвращаться и хорошенько огребать?

Он не мог не вернуться!

И не потому, что некуда было идти. Он любил его! Самой преданной собачьей любовью любил своего хозяина! Он спас его!

А еще у него обязательно было бы имя. Будь у него другой хозяин. Пес вздохнул и исподлобья продолжил наблюдать профиль своего человека.