Плавающая Евразия

- Это и подозрительно, - промолвил Байбутаев, но тут же спохватился, боясь раньше времени выдать свое соображение на сей счет. - Простите, я бы никогда по собственной инициативе не беспокоил вас, тем более в теперешнем вашем положении, когда вы уволились и вкушаете одни лишь сухари на сладкой воде... Но мой старший инспектор... Кажется, я вам говорил, какой он вредный старикашка. Он объявил мне на виду всего управления выговор за то, что я не ступил дальше вашего двора и не осмотрел комнаты...

Что-то показалось в его словах неубедительным, и Давлятов раздраженно прервал его словоизлияния:

- И вы не менее подозрительны со своей излишней словоохотливостью... ступайте за мной!

- Этика нашего учреждения не позволяет ходить угрюмо-молчаливыми, чтобы не навлекать на себя еще большее подозрение, - ответил ночной непрошеный гость, переступая порог спальни, где царил полный беспорядок.

Байбутаев лишь глянул, чуть приподняв прибор-чемоданчик, и вышел, отметив очередное:

- Спальня...

- Гостиная, - открыл следующую дверь Давлятов.

Инспектор и сюда лишь глянул, провел бегло взглядом вдоль старого дивана и ступил назад.

- Это - кабинет, судя по чертежам на столе и книгам на полу. Вы, должно быть, работали, когда я постучал, - виновато проговорил Байбутаев, выходя во двор. - Всего три комнаты - странно. Такой большой двор создает иллюзию, будто в доме, по меньшей мере, семь или восемь комнат...

- Тогда пройдите еще раз по дому, чтобы завтра не возвращаться с подозрениями, - раздраженно сказал Давлятов.

- Нет, нет, подозрений насчет количества комнат - никаких... Только есть одно "но"... В паспортном столе мне дали справку о том, что в доме прописаны только вы одни. Диван же, который стоит у вас в гостиной... по заметным только моему глазу признакам можно утверждать, что здесь часто... проводят время еще двое граждан, точнее, гражданка и гражданин, правда, небольших росточком, но довольно толстых, - словом, они уютненько устраиваются на диване, судя по следам: приходят сюда исключительно как в дом свиданий... Я, конечно, далек от мысли, что вы, человек интеллигентный, сдаете сомнительным парочкам свое жилье за плату, но наш старикашка начальник страшно привередлив, и если сие дойдет до него, то он снова погонит меня к вам, не ограничившись просто выговором, - то ли нарочито путано излагал гость свои соображения, то ли из-за сложности умозаключений... словом, высказался.

- Что за нелепые обвинения! - воскликнул возмущенный Давлятов, но в ту же минуту вспомнил о маленьком человечке, который, подхватив на руки свою подругу, вбежал в дом.

- Вы побледнели, - зевнув, сказал Байбутаев. - Ладно, давайте сейчас не будем отвлекаться на это... Я не думаю, что вы укрываете членов ОСС... Они почти что все уже в наших руках. Есть и материальная улика в живом весе той верблюдицы, которую они прирезали... Каракалпак - хозяин верблюдицы обратился к нам с жалобой...

- И я могу подтвердить... Видел собственными глазами, как во дворе дома по улице Староверова кривыми ножами отрезали от туши лакомые куски...

- Давайте и на это не будем сейчас отвлекаться, чтобы не нагромождать одно на другое. - Байбутаев снова открыл свой журнал. - Распишитесь в осмотре ваших комнат... - И, удовлетворенный то ли быстротой, с которой поставил свою подпись в журнале Давлятов, то ли самим очертанием его подписи в журнале, инспектор миролюбиво добавил, выходя за ворота: - Такой поздний час, и почти всюду во дворах на вашей улице свет... Только у вас его нет, и мне даже, признаться, было неловко вас тревожить...

- Свет оттого, что деньги поглубже закапывают, золотишко, - шутливо проговорил Давлятов. - Я же сплю спокойно по причине неимения сих сокровищ... Занялись бы вы лучше этим, одна облава - и все наши современные князьки в руках правосудия, вместе с их гаремами... и розовой водой, в которой купаются красавицы. Господи боже мой, а вы толкуете о двух маленьких толстеньких шутниках, якобы приходящих сюда, как в дом свиданий... И не стыдно вам?!

- Это не по нашему ведомству, - чопорно ответил Байбутаев и пошел, часто помаргивая от света, просачивающегося через щели в соседних воротах.

В шутке Давлятова насчет закапывателей сокровищ была не то чтобы доля, а изрядная доля правды - и здесь он оказался ясновидцем. Хрусталь, фарфор и иную дорогую посуду складывали поверх ковров в железные сундуки, цена на которые в последние дни резко поднялась. Всюду их ковали, даже в мастерских, традиционно работавших с деревом. Кое-кто из влиятельных умудрялись доставать и железнодорожные контейнеры малых и больших размеров. В них подвешивали и одежду из мехов, втискивали даже мебель из красного дерева, антиквариат шахских времен, кресла наподобие тронов. А во все полое металлическое засовывали ювелирное, бриллиантовое, в ход шли обрезки труб с дном, подкрашенные для эстетики мастеровыми, и казанки-чугунки, спаянные вместе в форме шара, со вделанными отверстиями... Казалось, что всю прочность защиты слижет, смахнет внезапный удар коварной стихии и пощадит лишь ими нажитое для новой, более бодрой их жизни...

Длинные очереди выстраивались у сберегательных касс. Шахградцы, так любившие вкладывать туда честный рубль, теперь требовали сбереженное обратно. Срочно переводили деньги на счета московских и ленинградских сберкасс, в адреса родственников и доверенных знакомых всюду по Союзу, подальше от Шахграда. Казалось также разумным хранить деньги у себя (закопав в палисаднике во дворе), а не в сберегательных кассах, под которые, как в насмешку над самим понятием звонкого рубля, были отведены по всему граду приземистые, невзрачные и непрочные с виду домики. Разумнее было во время болезни отлеживаться у себя дома, чем в больнице, где санитарки в случае тревоги сделают все, чтобы не успеть вынести тебя на носилках... Кривая болезней, на языке статистического отдела градосове-та, ползла вверх день ото дня - инфаркты, инсульты, комы, дурнота, тошнота, слабость и головокружение. Градосовет разослал во все лечебные учреждения циркуляр с требованием к ВКК быть строже и придирчивее и не освобождать легко заболевших от работы, ибо и деловая активность в граде заметно ослабла. Директора заводов и фабрик, руководители трестов уже сейчас предвидели провал месячного плана и просили в градосовете послабления, а самые дальновидные из них и расчетливые, обученные экономике, пророчили и общее недовыполнение годового плана, если деловой ритм и дальше будет скатываться...

Телевидение объявило о предстоящей передаче телефоновопросов и ответов сейсмосветил. Ввиду создавшейся в граде нервозной обстановки академики добровольно изъявили желание остаться с шахградцами до конца, чтобы вместе посмеяться над лжепророком и мошенниками из ОСС. В общем же градосовет твердо властвовал в граде, издавал указы, рассылал циркуляры, и все они неукоснительно принимались к исполнению. Разве что кроме стихийных всплесков и слушков, наподобие того, что город чем-то обижен на своих жителей, готовит для них кару и надобно-де град чем-то умилостивить, хотя бы песнями и плясками...

И вот уже в толпе, которая собралась сегодня вечером на знакомой нам квартальной площади, объявился массовик - песенник-бессребреник, который, поднявшись на камень выше голов, энергично размахивал руками, чтобы в такт его дирижерским движениям все слились в единый хор.

- Начали! - скомандовал массовик и затянул: - "На Востоке добрый город... Светлый город наш Шахград".

Поначалу вяло, в несколько голосов, затем все больше воодушевляясь, толпа пела:

На Востоке добрый город, Светлый город - наш Шахград, Каждый камень здесь нам дорог, Каждый житель словно брат. Утром, вечером, зимою И в палящий летний зной, Город милый, ты со мною, Не нарушишь мой покой.

От этого слова "покой" толпа внезапно пришла в необычайное возбуждение и закачалась в такт мелодии.

Так храни наш сон ночами,

В полдень бодрость духа дай,

Будь, Шахград, навечно с нами,