Власть подвала

ишком высока, и стал прыгать в длину с разбега. Напряжением мышц всего туловища мне удавалось поддержать медленный планирующий полет метров на десять, над самой землей. Я дрыгал ногами, пытаясь придать себе лишний импульс, и это в самом деле помогало. К вечеру этого дня я сумел бы пролететь довольно большое расстояние по прямой – но мне постоянно требовалась махать руками и ногами в воздухе чтобы поддерживать равновесие. И с каждым махом я поднимался на десяток сантиметров выше, а потом снова начинал медленно опускаться. Такой полет можно было показывать лишь в цирке, но я был счастлив. Я не знал чем себя занять этой ночью и около двух часов, в самую темень, пошел тренироваться снова. В этот раз я уже сумел обойтись без лишних движений ног, я только выставлял руки вперед и медленно плыл над самой травой. Я был очень напряжен, а особенно напрягались мышцы шеи и нижней челюсти. Как только я их расслаблял, сразу начинал опускаться. К утру я научился плавно поворачивать и подниматься в высоту на несколько метров. Это требовало значительных физических усилий. Вначале я разбегался, затем прыгал головой вперед и «ложился» в воздухе на грудь. Если я не оказывался на траве к этому моменту, но начинал медленно подниматься, потом резким напряжением всего тела взлетал на несколько метров вверх и снова продолжал скольжение. Когда мне удалось пролететь между ветвями деревьев и выйти в свободную пустоту предрассветной ночи, я почувствовал, наконец, что могу летать.

Я продолжал тренировки еще много дней, но так и не научился расслабляться в полете или взлетать высоко. О мертвых петлях, полетах быстрее скорости звука и прочем подобном я даже не мечтал. Моим любимым развлечением в этот период стало – взлететь, на высоту метров пятнадцать двадцать, разогнаться до той скорости, когда ветер режет глаза, и лететь, повторяя своим движением контуры лесов или озер. Я продолжал летать ночью, потому что все это, по сравнению с виртуозной техникой скарелов, было просто лягушачьими шлепаниями в луже.

Однажды я пролетал над большой каменной плитой. Скорее всего, это был остаток какого-нибудь древнего плато. Я вспомнил Экзюпери, который в подобных местах находил метеоры – и снизился. Я заметил несколько круглых камней, но приблизившись, узнал в них черепа. Я стал на ноги и огляделся. Плато безжизненно простиралось на два-три километра в каждую сторону и оно было усыпано черепами. Дальше их было так много, что местами они даже лежали в несколько слоев. Но, если скарелы не умирают, то это могут быть только человеческие черепа. Останки сотен тысяч, если не миллионов людей. А вот об этом я уже не буду расспрашивать никого. Это именно та разновидность спроса, которая бьет в нос, и бьет пребольно.

Я спрятал эту информацию как можно дальше, на самое дно памяти и поставил сильный экран. С этого момента я перестал доверять скарелам.

16

Изучив влияние, я занялся установлением преград. Суть предмета была в том, чтобы установить невидимую, но непроходимую преграду. Причем преграда