Единоборец

аю я, – Условный противник уничтожен.

– Ты уже оторвал ему яйца, сынок? – вопрошает голос.

– Оторвал вместе с потрохами. Через пять минут возвращаюсь на базу. Конец связи.

Меня резко бросает на стену кабины: машина автоматически выходит из пике, потому что падение слишком затянулось. Я сползаю на прозрачный пол. Перегрузка приличная. Именно поэтому пилот не может отстегнуться от противоперегрузочного кресла. Сейчас зубочистка сама повернет на базу, если только не получит другую команду. Я кладу ладонь на панель управления, как делала Клара во время аварии в метро. Блок прямой связи должен сработать. На экране появляются два абзаца текста, написанные на незнакомом мне языка. Может быть, это язык страны-производителя этой системы. В конце текста вопрос и несколько вариантов выбора. Я приказываю «да», и строчки гаснут.

В моем мозгу разворачивается объемная многомерная схема, лист за листом, срез за срезом, блок за блоком, информация расползается во все стороны, заполняя все пространство – так делится бактерия под микроскопом, выстраивая из единой клетки целый мир, кишащий жизнью. Вначале я еще понимаю значение схем и символов, но уже через несколько секунд они становятся столь сложны, что мне остается лишь следить за тем, как катится, ускоряясь, информационная лавина. Кажется, это никогда не закончится. «Хватит!» – приказываю я и схема замирает стоп-кадром. Легкий всплеск моей воли, легкий и быстрый, как движение лап водомерки, – и машина, встряхнувшись, начинает скользить в нужном мне направлении. Я управляю ей так же просто как собственной рукой или собственным голосом.

Пилот открывает глаза и смотрит на меня с откровенным ужасом.

– Мальчик уже проснулся? – спрашиваю я.

– Роботы не должны были участвовать в учениях, – заявляет он. Я подам протест в электронном виде.

Он может говорить, это значит, что я не сломал ему челюсть. И то хорошо.

– Я не робот. Я ангел мести, спустившийся с небес. Мой девиз: «не убий, да не убитым будешь». Сейчас готовься к самому страшному наказанию. Молись, если умеешь.

– Применение галлюциногенного поля в мирное время запрещено статьей двести восемь тысяч сто четвертой сводного военного кодекса, – отвечает он. – Я приобщу это заявление к протесту.

– В таком случае помолчи. Ты мне надоел.

Но он не замолкает.

– Я приказываю вам вернуться. Машина сможет сесть только на базе.

Только приказов мне и не хватало. Но теперь я просто не обращаю на него внимания. Подо мной уже лес. Тот самый лес, куда я направил машину. В ста метрах от цели я зависаю, расправляю крылья и бросаю машину на верхушки елей. Она ложится мягко, как на ковер. Путешествие окончено. Моторы с тихим визгом затихают.

– Вы убили ее, – шепотом говорит пилот, – теперь она не сможет взлететь.

– Послушай, братишка, – говорю я, – бросай ты это дело и иди домой, к маме. Она тебя заждалась. Воевать – не мужское дело. Это не занятие для настоящих мужчин. Я знаю, что в твоих генах три миллиарда мегатонн наследственной памяти