Нечто подобное

— Должно быть, уже была предрасположенность, — сказал Джадд, — чтобы реклама Нитца могла так на вас подействовать.

— Наоборот, — сказал Конгротян. — И, кстати, я собираюсь возбудить дело против агентства Нитца. Дело на миллионы — я полностью готов начать судебный процесс. Но это не касается нашего разговора. Что вы можете сделать, мистер Джадд? Вы ведь уже почувствовали этот запах? Признайтесь, и мы сможем обдумать возможности терапии. Я посещал психоаналитика доктора Эгона Саперса, но благодаря вашему картелю с этим покончено.

— Гм-м, — произнес Джадд.

— Это все, что вы можете сделать? Послушайте, я не могу покинуть этой комнаты в больнице. Вы должны что-то решить. Я вам доверяюсь. У меня ужасное положение. Если оно ухудшится…

— Интригующая просьба, — сказал Джадд. — Мне надо немного подумать. Я не могу вам сразу дать ответ, мистер Конгротян. Как долго длится это отравление рекламой Нитца?

— Приблизительно месяц.

— А до этого?

— Смутные страхи. Беспокойство. В основном депрессия. У меня были мысли о передаче на расстоянии, но я их подавил. Очевидно, я борюсь с внутренним шизофреническим процессом, который постепенно разрушает мои способности, притупляя их остроту. — Он вдруг стал мрачным.

— Возможно, я заскочу в больницу.

— А, — сказал довольный Конгротян. Так я могу быть уверен, что заражу тебя, подумал он. А ты, в свою очередь, заразишь всю свою компанию, весь злобный картель, который несет ответственность за упразднение практики доктора Саперса.

— Пожалуйста, — сказал он вслух. — Я буду очень рад проконсультироваться у вас тет-а-тет. Чем скорее, тем лучше. Но я вас предупреждаю: за последствия я не отвечаю. Весь риск на вас.

— Риск? Я отвечаю за все. Как насчет сегодня после полудня? У меня есть свободный час. Скажите мне в какой нейропсихиатрической больнице вы находитесь, и если это близко… Джадд поискал ручку и доску с бумагой.

До Дженнера они добрались быстро. К вечеру они приземлились на летном поле в окрестностях города; у них была масса времени, чтобы на машине добраться до дома Конгротяна, который находился где-то в холмах, окружавших местность.

— Ты хочешь сказать, мы не можем приземлиться у его дома? — спросила Молли. — Нам нужно…

— Мы наймем машину, — сказал Нэт Флиджер. — Ты же знаешь.

— Я знаю, — сказала Молли. — Я о них читала. И обычно там какой-нибудь сельский грубиян, который перескажет вам все местные сплетни, которые не стоят и выеденного яйца. — Она закрыла свою книгу и встала. — А что, Нэт, может, ты у таксиста узнаешь все, что хочешь узнать. Все о том, что вызывает такие страхи Конгротяна.

Джим Планк резко произнес:

— Мисс Дондолдо… — Его лицо вздрогнуло. — Я очень уважаю Лео, но видит Бог…

— Вы терпеть не можете меня? — спросила она, подняв брови. — Почему, интересно почему, мистер Планк?

— Прекратите, — сказал Нэт, выволакивая свой прибор из вертолета и ставя его на сырую землю. Воздух пах дождем, он был тяжелый и обволакивающий, и Нэт инстинктивно восставал против него, против его природной нездоровости.

— Это, должно быть, самое то для астматиков, — сказал он, оглядываясь. Конгротян, конечно, не будет их встречать; это была их личная проблема — искать его дом и его самого! Им бы очень повезло, если бы он их вообще принял; Нэт прекрасно это понимал.

Осторожно выходя из вертолета (она была в сандалиях), Молли сказала:

— Интересный запах. — Она глубоко вдохнула воздух, ее яркая кофточка заколыхалась. — Да. Как гниющая растительность.

— Так оно и есть, — сказал Нэт, помогая Джиму Планку справиться с оборудованием.

— Спасибо, — пробормотал Планк. — Похоже, все готово, Нэт. Сколько мы здесь пробудем? — У него был такой вид, как будто он собирался прямо сейчас вновь залезть в вертолет и отправиться назад. Нэт заметил на его лице нескрываемую панику.

— Этот район, — сказал Планк, — всегда напоминает мне — как в детской книжке о трех козликах, ну, ты знаешь, — голос стал раздраженным, — о троллях.

Молли уставилась на него, а затем резко рассмеялась.

К ним подъехало такси, но за рулем не было никакого сельского грубияна; это был самоуправляемый автомобиль двадцатилетней давности, с немой системой самоуправления. Вскоре они погрузили записывающее оборудование и свои вещи, и автотакси покатило по направлению к дому Роберта Конгротяна, а в качестве тропизма работал адрес, вставленный в специальное углубление для инструкций.

— Интересно, — сказала Молли, глядя на старомодные дома и магазины, попадающиеся по пути, — как они здесь развлекаются?

— Может, они приходят на летное поле и глазеют на пришельцев, которые иногда появляются, — ответил Нэт, а про себя, глядя на людей, то здесь, то там появляющихся на тротуаре и с любопытством рассматривающих их, подумал: типа нас, мы и есть то самое развлечение. Определенно этим их не балуют и ничего другого у них нет. Город, видимо, имел тот же вид, что до катастрофы 1980 года: у магазинов были подкрашенные стекла и пластмассовые фасады, которые теперь уже облупились и находились в невероятном запустении. А у огромного устаревшего супермаркета он увидел пустую стоянку для автомобилей: место для наземного транспорта, которого больше не было.

Жизнь здесь, решил Нэт, была формой самоубийства. Только какое-то скрытое саморазрушение могло заставить Конгротяна покинуть огромный многолюдный городской комплекс в Варшаве, один из самых впечатляющих центров человеческой деятельности и Взаимосвязей в мире, и приехать в этот зловещий, затопленный дождями, вымирающий городишко. Или это была одна из форм искупления? А почему нет? Наказать себя Бог знает за что, возможно, за что-то, связанное с сыном-уродом… если допустить, что все сказанное Молли было верно.

Он подумал о шутке Джима Планка, в которой Роберт Конгротян попадал в драку в пивной и у него вырастали руки. Но у Конгротяна были руки, просто они ему были не нужны для игры на фортепиано. Без них он получал больше оттенков тональной окраски, более точный ритм и выразительность. Ни один соматический компонент не был задействован, мысли артиста были направлены непосредственно к клавиатуре.

Знают ли эти люди на разрушенных улицах, кто живет среди них, подумал Нэт. Наверное, нет. Возможно, Конгротян не выходит, живет со своей семьей и игнорирует общение с местной публикой. Затворник. Любой бы им здесь стал. А если бы они узнали о Конгротяне, они бы к нему подозрительно относились, потому что он был артист и потому что обладал таким даром. Это была двойная ноша. Без сомнения, при непосредственном общении с этими людьми — когда он делал покупки в ближайшем магазине — он подавлял свои психокинетические способности и использовал помощь рук, как и все. Если только он не обладал большей смелостью, чем думал Нэт…

— Когда я стану всемирно известным артистом, — сказал Джим Планк, — первое, что я сделаю, это уеду в болото типа этого. — В его голосе звучал сарказм. — Это будет моя месть.

— Да, — сказал Нэт. — Должно быть, приятно наживаться на собственном таланте. — Говорил он это рассеянно: впереди он увидел толпу людей, и его внимание было обращено туда. Знамена, люди, марширующие в униформе… Он понял, что наблюдает за демонстрацией экстремистов, так называемых «Сынов Службы», неонацистов, которые, казалось, в последнее время возникали повсюду, даже здесь, в этом забытом Богом городке Калифорнии.

А не было ли это фактически наиболее характерным местом для появления «Сынов Службы»? Область упадничества, где культивировалось поражение. Здесь жили неудачники, Исполнители, которые не играли никакой роли в государственной системе. «Сыны Службы», как и нацисты в прошлом, играли на разочаровании, ставили на лишенных наследства. Все-таки эти тихие маленькие городишки, о которых забыло время, были настоящими кормушками для подобных движений… Следовательно, не стоит удивляться тому, что видишь.

Но это были не немцы, это были американцы.