Гном. Трилогия (СИ)

  - Глянь, - япошки дохлые. Чего эт они?

  Они подобрались чуть поближе. Пятеро. В свободных позах, но, как один, лицом вниз. Вперемешку с винтовками.

  - Да-а, загадка... Наших же тут, вроде бы, не было еще?

  - Этта, - не пропали еще, запах совсем нет...

  - Отравились, что ли?

  С этими словами Михнев осторожно ковырнул ближайшего японца стволом автомата, и покойник, вскочив, будто его подбросило пружиной, кинулся ему в ноги. Вот только воевал Михнев уже год. Почти все время в разведке. А в поиске он автомат на предохранителе не держал. Не имел такой глупой привычки. Поэтому его палец нажал на спуск несколько раньше, чем покойничек таки-сшиб его с ног толчком под колени. И услышал, как в двух шагах заговорил автомат напарника. Узкоглазый Эльтыгин вообще не имел нервов. Просто не знал, что это такое, и оттого не имел нужды.

  Когда сорвавшиеся в карьер конные подоспели к месту происшествия, вмешательства уже не требовалось. Михнев, злобно матерящийся от досады на себя, - что так лопухнулся, - молчащий, весело скалящий зубы Эльтыгин, оба в чужой кровище с головы до ног. И пятеро японцев, теперь уже мертвых по-настоящему.

  - ... а есть и которые ничего. Попросту сдаются и не озоруют потом. Сидят себе на корточках. Таких много больше.

  Летчик стоял и завидовал. У людей риск, приключения, подвиги. А они - что? Ну, - доставили девяносто тонн солярки, тридцать тонн бензина и восемьдесят - хорошей воды. Рутина. Уныло бубнить после войны: "Мы честно исполняли свой до-олг...".

  Есть люди, которым постоянно кажется, что самое главное, самое интересное, самое трудное делает кто-то другой и в другом месте. Как правило, это далеко не худшие люди. А тут еще девятнадцать лет. То, что громада танкового корпуса именно в результате твоей работы на глазах обрела прежнюю силу и стремительность, как отогревшаяся на солнце змея, и теперь пролетит за день еще, как минимум, полтораста километров, в таком возрасте на воображение не действует.

  - Где русские? Как далеко продвинулись?

  - Не знаю. Больших боев не было, только с некоторыми частями вдруг пропадает связь и больше на восстанавливается. Кажется даже, что они погибают внезапно, вообще не успев вступить в бой. Основные силы мы сохранили. Вот только им не удается вступить в боевое соприкосновение с противником. Либо его не оказывается там, где мы рассчитывали. Либо войска, посланные, чтобы прикрыть то или иное направление, до места не доходят, поскольку несут катастрофические потери под непрерывными ударами с воздуха.

  - А наша авиаразведка?

  - Ни одному самолету не удалось приблизиться к переднему краю русских ближе двадцати километров. А обычно их сбивают еще раньше. Еще чаще они пропадают без следа. Да их у нас и вообще не остается. Самолетов-то. Все аэродромы Маньчжурии оказались в радиусе действия бомбардировщиков врага, и, авиация наша, таким образом, фактически, уничтожена.

  - Я... отказываюсь это понимать! А истребители?

  - Результаты немногочисленных воздушных боев носят катастрофический и, главное, совершенно позорный характер. По-моему, русские вообще не имеют боевых потерь.

  Боевых потерь, - действительно! - не имели те самые поршневые "Як"-и последних серий, устаревшие и снимаемые с производства.

  - А каковы их цели?

  - Вот это как раз понятно. Не позже, чем через месяц, выйти на побережье, к северокорейским портам, обустроить авиабазы и начать массовые авианалеты на Метрополию.

  - Знаете. С такими настроениями лучше совершить сеппуку.

  - Вы не поверите. Смятение мое настолько велико, а вера - так мала, что у меня не хватает воли даже на это. Видите ли, в последнее время этот традиционный выход перестает казаться мне достойным. Чем дальше, тем больше. А сама традиция представляется все более архаической и нелепой. Дешевым выспренним шоу, одна мысль об участии в котором вызывает у меня тошноту. Наверное, именно это и называется "потерять себя". Некоторые утверждают, что это - больше, чем смерть. К сожалению, теперь я понимаю эти слова.

  - Мы защитим Метрополию.

  - Думаю, - да. Там наши действия будут носить осмысленный характер. Существует также вариант, что, защитив Метрополию, мы ее уничтожим.

  Стало общим местом, что события лета 1943 года стали зеркальным отражением лета 1941-го. Это весьма спорный тезис. Потому что на лето 41-го куда больше походило не лето, а осень сорок третьего года. Не по месту, не по времени, не по потерям даже, а как-то по духу. Командование атакованной стороны не знало, где находится противник. Не имело ни малейшего представления о его дальнейших шагах. Достаточно было двинуть куда-то любую группу войск, и можно было с уверенностью предсказать, что связь с ней будет потеряна. Любой маневр войсками, - и они исчезали из виду командования без следа, образуя еще одну оперативную "дыру".

  Нет, никакой мистики: несколько растрепанные авиацией, несколько дезорганизованные войска на марше и искали, и находили. Вот только к этому времени оказывалось, что первоначальный приказ потерял всякий смысл, и надо поворачивать (это, к примеру, - дивизию!) совсем в другую сторону. После этого все начиналось сначала.

  Таким образом инициатива командования Квантунской Армии с самого начала оказалась полностью парализованной. Реальными боями в первом периоде осенней кампании с японской стороны командовали командиры взводов, рот, и батальонов. Очень редко - начальство полкового уровня.

  Имелись, разумеется, и коренные отличия. В ходе кровавых, неудачных, зачастую катастрофических боев командование Красной Армии постепенно получило хоть какие-то ориентиры для начала мало-мальски осмысленных действий.

  Тут все было по-другому. Удачно избежав крупномасштабных боев в самом начале, Советское командование быстро сделало свои выводы и несколько скорректировало не только планы, но и принципы ведения боевых действий. Оборону врага рушил сам по себе маневр атакующих войск и собственные его действия, вынужденные этим маневром. Войска блуждали в степи, теряли тылы, снабжение практически прекращалось: достаточно было только немного "помочь" авиацией, - и группировка окончательно останавливалась под открытым небом, превращаясь в толпу голодных, деморализованных людей. Во многих случаях было решено отказаться от операций на окружение с последующей ликвидацией окруженных группировок. Парадоксальным образом, отсутствие ожесточенных столкновений не улучшало положение атакованной стороны, поскольку еще усиливало ее дезориентацию. Против них оставляли не слишком значительные заслоны, за ними квалифицированно и со всем старанием наблюдали с воздуха, - и двигались дальше таким образом, чтобы марш по-прежнему происходил в "оперативной пустоте". По мере возможности, конечно.