Гном. Трилогия (СИ)

  Один из рядовых машинально начал вздергивать винтовку, - молодец, неплохая реакция, но делал это медленно-медленно, как улитка, прости Господи (иные мысли, в силу привычки, лучше думались по-русски, так бывает у многих двуязычных людей), а не как воин императорской армии. Он не был так груб и поэтому, получив простой удар костяшками пальцев в основание носа, умер мгновенно, не успев упасть на землю.

  Зато третий продолжал стоять с открытым ртом, пялясь в сторону зарева, и только начал поворачивать голову к Такэде. Его открытая шея прямо-таки напрашивалась на крушащий позвонки удар ребром ладони, примитивнейший из всех существующих.

  Так что дело не в налете. Просто дилетанты, посланные еще большими дилетантами, вообще не имеют шансов на выживание в ночных делах подобного рода. Потому что он-то никаким дилетантом не был, а совсем наоборот. Агента Такэду в разведшколе учили всякого рода практичным вещам, существенно повышающим шансы на спасение при попытке ареста или захвата. Но, кроме того, он был еще и Даити Уитинтином, представителем старого, многочисленного, разветвленного клана, из числа коренных родов Окинавы, что жили тут буквально с незапамятных времен. Это не фигура речи: вполне возможно, что досточтимые предки какого-нибудь рода жили здесь и тысячу, и две тысячи лет назад, когда оружие делали из меди и не совсем еще забыли камень. Во многих, многих семьях бережно хранили и передавали из поколения в поколение немудреные, но зато хорошо подобранные комплексы доведенных до совершенства приемов рукопашного боя.

  Учить (понятное дело, основными учителями были старшие братья, беззастенчиво пользовавшиеся своим умением) начинали, соответственно, года в полтора-два, позже, при необходимости, подключались старшие. Таким образом наука впитывалась в плоть и кровь, как, например, умение ходить или знание родного языка, не забываясь и не теряя смертоносной эффективности. Кабаяси - тот непременно учел бы все эти обстоятельства и обставил процедуру ареста совсем, совсем по-другому. Это могло обозначать только одно: полковник по просьбе генерала сдал его Хата, но решил не оказывать генералу профессионального содействия в том, что касалось ареста и следствия. Хорошая шутка. Такэда оценил и ее, и все своеобразие присущего полковнику юмора. Надо будет, при случае, придумать что-нибудь столь же веселое...

  А вот генералу, похоже, шутку оценить не суждено: штабные строения, управу, гарнизонную гауптвахту не бомбили. Он очень неплохо знал офицерский корпус 12-й воздушной, был о нем достаточно-высокого мнения и понимал, что это не может быть случайностью. Так что не исключено, что свидание со следователем, - этой ночью, в нательной рубахе, без сапог, предстоит самому Хата. Хорошо бы, конечно, чтоб еще и в кальсонах, - но это, к сожалению, все-таки вряд ли.

  Мацуока, до этого момента валявшийся без памяти, пришел в себя и начал хрипло, на одной ноте, нечленораздельно выть: сверкать в темноте белоснежной рубахой не стоило во всяком случае, и Такэда вытряхнул унтера из кителя, оборвал с него все нашивки и знаки различия, после чего канул во тьму. Он не стал добивать Мацуока: уж больно он был груб и бесцеремонен. А, кроме того, имел еще и совершенно отвратительные манеры: так вести себя с офицером Императорской Армии (а Такэду, в конце концов, никто еще не разжаловал!) было, разумеется, решительно недопустимо. Теперь, к сожалению, предстояло убить еще как минимум одного человека. Русский плен для него был столь же нежелательной перспективой, как и продолжение службы Императору. СЮДА - могли высадить в высшей степени компетентных специалистов, которые вполне-вполне могли быть ознакомлены с ориентировкой на беглого капитана Рыбникова.

  Историю "ТРАН" Олег Константинович Антонов вспоминать не любил. Даже в старости шутки давних друзей воспринимал плохо и улыбался натянуто. По мнению людей дельных и объективных, - стыдился совершенно зря. Насчет данной машины, в кратчайшие сроки произведенной почтенной серией четыреста тридцать самолетов трех модификаций, он за всю свою долгую, плодотворную жизнь не сказал ни единого доброго слова.

  Самым характерным отзывом творца о творении было краткое слово "высер", но имели место и более сложные высказывания. Так, на вопрос о том, почему просто "ТРАН", а не, в соответствии с традицией, какой-нибудь "ТРАН - 1" или "ТРАН - 2", он ответил довольно характерно:

  - Потому что на самом деле - "ноль". А такую цифирь в качестве индекса ставят только японцы. А у нас это не принято. Понятно?

  Один раз даже привел аналогию:

  - Вот представляете себе, - девушка, попавшая в оккупацию?

  - Ну? Сколько угодно таких случаев имело место.

  - А над ней фашистские оккупанты взяли - и раз! Грязно надругались.

  - И такое, говорят, не редкость. И силком, и за харчи, и по доброму согласию, говорят, бывало.

  - А она - возьми, да забеременей. От оккупанта-то. Что ни делала с собой, а он все равно родился. Вопит, и пеленки пачкает.

  - Да к чему вы это, Олег Константинович?

  - Да к тому, что это я - та девка с детём от немца! Все силком! Все не так, как я хотел! Так и не понял, кто, в конце концов, конструировал?

  Отчасти его понять все-таки можно. Сконструировать в конце войны тяжелый самолет с неубирающимся шасси, скоростью триста сорок километров в час, "потолком" в четыре километра, полным отсутствием оборонительного вооружения и негерметичной кабиной, было истинным унижением для него, как конструктора. Урод мог жить только при условии безраздельного господства в воздухе своей авиации, и не имел шансов во всех прочих случаях. А еще злило: ну почему именно его?! Ведь ровно же ничего общего со всей его прежней тематикой!

  К тому же его вынудили, - кровь из носу! - разработать конструкцию так, чтобы сборка производилась из малого числа крупных частей простейшей конфигурации.

  Поэтому кое-что в угловатом облике "ТРАН" вызывало явные ассоциации с машинами Первой Мировой. Но она все-таки к ним не относилась. Кроме дремучего убожества имели место несокрушимые материалы, два турбовинтовых двигателя тягой по пять тонн, а еще - очень развитые управляющие поверхности с усиленной механизацией для компенсации корявой аэродинамики и огромной массы. И, в итоге, способность отвезти двадцать тонн груза на две с половиной тысячи километров. А пресловутые неубирающиеся шасси зато имели кое-какую другую механизацию, обладали устрашающей прочностью и поэтому позволяли посадить громадный самолет на любой грунт, хватило бы места.

  Поэтому в снабжении ударных группировок Забайкальского фронта участвовало не две дивизии военно-транспортной авиации, как предполагалось в соответствии с "основным", - т.е. самым пессимистическим, - сценарием, а пять. И качественный состав их был несколько другим. Для того, чтобы тысяча танков преодолела сто километров, требуется не более двухсот пятидесяти тонн горючего. Какие, в сущности, пустяки, - если у вас, понятно есть сотни две "ТРАН". Нет, понятно, основное снабжение по-прежнему осуществлялось более традиционным способами, но теперь ведение боевых действий потеряло критическую зависимость от сохранности линий снабжения.