Отморозки 2 Земляной Орлов (СИ)

- Так проходи, мил-человек. Их превосходительство в нумере сидят, чай пить изволят...

Слава тебе, господи! Один, значит. Один на один такое сподручнее - подношеньеце-то...

Поскребся Огурцов в дверь, услышал, как рыкнул генерал: 'Кто там телепается? Заходи!', воздуха в грудь набрал и вошел...

И обмер: генерал-то - не один вовсе. Насупротив него сидит за столом мужчина вальяжный, с усами чернющими, а волос на голове - в рыжину отдает. И когда б незнакомый, мужчина тот, а так-то ведь... Джугашвили это, грузин! Банк еще брал, и об том еще циркуляр был, о билетах петровских!.. Как же это, царица небесная?!

- А-ва-ва-ва...

Посмотрел генерал, усмехнулся:

- А, Огурцов? Что? Неужто не слушают тебя вахлаки местные? Смерти захотели? Так это мы - мигом... - И позвал, - Эй, кто там?! Чапаева ко мне!

Замотал головой Огурцов и с трудом просипел:

- Никак нет, ваше высокопревосходительство... Имеют страх варнаки... Вот, велели поклониться вашей милости... вашему сиятельству...

Поди ведь генерал не просто так - Львов, а из самих князей Львовых... А грузин... Так верно - тоже князь. Знающие люди говорили: у их на Кавказских горах кажный - князь. Хотя раз энтот с генералом сидит - верно князь натуральный. Поди еще из царей грузиннских... Ох, ты, да неужели?!!

Вспотел Огурцов, когда догадался. Верно князь Львов с этим князем Джугашвили вместе банк-то и ограбили... Верное слово! И приехал генерал сюда не просто так, а дружка-то своего вытащить!

Околоточный с уважением посмотрел на грузина. Ишь ты, не выдал, значит, подельничка. Один в ссылку Туруханскую пошел, а дружка своего с собой не потянул. Верно говорят: горские люди - народ верный, дружбу крепко блюдут...

А генерал тем временем повернулся к другу своему и говорит:

- Знакомьтесь. Это вот - околоточный надзиратель Огурцов. Я тут его вроде как смотрящим над местными урками поставил.

Слово незнакомое - 'урка'. Должно, французское...

Грузин голову наклонил:

- Джугашвили, - говорит.

А у Огурцова язык снова отнялся, только часто-часто закивал, да и пакет из вощеной бумаги на край стола и положил.

Генерал взглянул на Огурцова, разорвал вощенку пальцами железными, и деньги на стол вывалил. Посмотрел:

- Тысяч сорок - сорок пять?

Голос вернулся и зачастил околоточный:

- Сорок шесть, ваше сиятельство, сорок шесть. Не извольте сомневаться: копеечка в копеечку. Это народишко велел, поклониться, значит...

- Неплохо, неплохо, - кивнул генерал головой. - Да вы присаживайтесь, Огурцов. Чайку?

- Не смею-с...

Пожал плечами генерал:

- Ну, дело ваше. Что-то еще?

- Народишко интересуется: коли мы, по скудоумию своему, сами не решим, дозволите ли правды у вас поискать?

Генерал бровь приподнял, а грузин хмыкнул.

- Ну а почему же нет? - спросил Львов. - Правда - штука нужная. Заходи, Огурцов, без церемоний. Правды отсыплем - всем раздашь, никого не обидишь...

Огурцов задом-задом, точно рак попятился к двери, а генерал ему вслед:

- Передай уркам, Огурцов: большевиков не трогать и помогать всемерно. Ясно?

- Так точно, ваше высокопревосходительство! - рявкнул из последних сил Огурцов, а сам - за дверь и бегом. К тому самому, усатому. Все ему обсказал, все пояснил, и попросил передать генералу, что следующее подношение только зимой будет. К Рождеству, значит... Усатый попроще: пообещал, что ежели кто Огурцову что, так он лично из Питера прикатит, и сам тут всем так!.. Небо им с овчинку станет... Околоточный аж прослезился: вот же человек! Все понимает! В следующий раз 'катеньку' поднесть надо!..

- ...Вот так, - усмехнулся Львов и разделил деньги на две равные кучки. - Двадцать три тысячи - на дивизию, и столько же - на Партию.

- Умеешь ты с людьми общий язык находить, - в свою очередь усмехнулся Сталин. - Глеб, что ты этому околоточному сделал, что он тебе такие деньги притащил? Ты пояснял, но я как-то недопонял...

- А он теперь старший над всем местным преступным миром, - беззаботно махнул рукой Львов. - Я сказал местным урлоидам, что если он мне на них пожалуется - приеду вместе с полком и сожгу всех к нехорошей маме...

- А-а, так ты их лично убеждал? Тогда мало принесли...

И оба засмеялись...

5

Дорога назад в Петроград прошла без приключений. В Москве, где вся компания пересаживалась на другой поезд, расстались с больными Доинзоном и Спандаряном. Последнего отправили вместе с выздоравливающим фельдфебелем в Одессу: теплый климат и морской воздух должны были хоть как-то замедлить течение болезни. В дальнейшем Глеб очень рассчитывал на Сашеньку: с ее познаниями об антибиотиках можно было надеяться на благополучный исход. Он лично выписал раненному Доинзону отпускное свидетельство, потом приобнял его за плечи, и произнес:

- Значит так, Лейба, надеюсь я только на тебя. На тебя и на твой здравый смысл. Будь аккуратен: ты мне очень нужен живым. Водки много не пей, ешь как следует, и проследи за нашим гостем. Спрячь его у кого-нибудь из своих, а вот это, - тут он силой всунул в руку обалдевшего Доинзона две пятисотрублевые бумажки, - матери своей передай. И скажи: приеду - лично ей в ноги поклонюсь за такого сына.

Доинзон попытался что-то сказать, но у бывшего рабочего железнодорожных мастерских вдруг со страшной силой перехватило горло, а вносу как-то предательски защипало. Он смог только кивнуть, козырнул, легко перебросил через плечо ремень, связывавший два баула - один с вещами, другой - с оружием, подхватил обалдевшего от подобного зрелища Спандаряна и вытащил его из вагона. А потом долго шмыгал носом и смотрел вслед уходящему поезду.

Сурен Спандарович, которого в отличие от Сталина к 'священной особе' Львова особо не допускали, закашлялся и спросил:

- Вы с вашим генералом... Он, верно, давно знает вас, товарищ?

- Давно, - глухо произнес Доинзон и снова шмыгнул носом. -Командир же мине сделал такое, что боже ж мой. Он нам всем такое сделал... - Тут он неожиданно с силой схватил Спандаряна за плечи и развернул его к себе, - Папа, мама, ребе Иосав и господин исправник - все учат: ты - еврей. А он - грек. А вон тот - армянин. А командир - он берет и говорит: 'Лейба, Вася, Спиридон, это все хорошо, но запомните, словно пасхальную молитву: во-первых и в главных ты - человек! Вы - люди, такие же, как генерал Львов, князь Барятинский или государь император!' И вот когда я вдруг понял, что таки да - я человек, мине вдруг так стало... так стало... И в груди что-то перевернулось...

Тут он махнул рукой и пошагал к извозчику, бормоча себе под нос: 'Ничего ты не поймешь, потому как образованный. А тут знать нельзя, тут душою надо...'

Из Москвы Львов дал телеграмму, и на вокзале их встречали четыре колониальных 'Делоне-Бельвиль' с конвоем казаков Особой сотни самого Анненкова. На беглых ссыльных накинули солдатские шинели, нахлобучили им фуражки с кокардами, окружили плотной стеной, скрыв от чужих глаз, и чуть не бегом повлекли к автомобилям. В этом облачении ссыльные смотрелись странновато и даже забавно, особенно - Вера Швейцер, но никто из казаков не то что не засмеялся - даже не улыбнулся. Закинув встреченных на сидения, здоровенные усачи с федоровскими автоматами наперевес расположились на подножках, бдительно оглядываясь. Автомобили рыкнули моторами, и рванулись в Тосно, а вокруг них скакали суровые всадники в черных мундирах, мрачно поглядывая на зевак.

Маленькая колонна подъехала к воротам, где их встречал дежурный офицер. Он аккуратно записал всех новоприбывших большевиков в журнал, объяснил им порядок самостоятельного входа и выхода с территории дивизии, а затем откозырял и вернулся к своим обязанностям с таким видом, словно появление в Отдельной Георгиевской Патроната Императорской Фамилии штурмовой дивизии подобных гостей - самое обычное дело.