Конец эры

Птицу! Ну конечно! Простое звукоподражание. Попугаи умеют. Скворцы умеют. Мы знаем, что птицы — близкие родственники динозавров. Конечно, у наших пернатых друзей и троодонов не было общих родственников с того времени, как в середине юрского периода разделились линии птиц и целурозавров, за 100 миллионов лет до эпохи, в которой мы пребывали. Тем не менее, троодоны были удивительно похожи на птиц: бинокулярное зрение, быстрые движения, трёхпалые ноги. Конечно, вот в чём дело. Он, наверное, услышал, как я сказал «обожди» Кликсу и просто сымитировал звук.

Только вот…

Только вот не говорил я Кликсу «обожди». Я ему вообще ничего не говорил. И Кликс мне также не говорил ничего хоть в малейшей степени похожего.

Мне, должно быть, послышалось. Должно быть.

— Обожди. Стоп. Стоп. Обожди.

О, чёрт…

Кликс очухался раньше меня.

— Да? — ответил он с изумлением в голосе.

— Да-а-а. Стоп. Ходи нет. Обожди. Да-а-а. Стоп.

О чём бы вы спросили динозавра?

— Кто вы? — спросил Кликс.

— Друг. Мы други. Вы други. Мирись, мирись, и больше не дерись. Друг. Вась-вась.

— Да чтоб я сдох, этого не может быть, — сказал Кликс.

Троодон ответил, процитировав «Семь слов, которые вы никогда не услышите по телевизору» Джорджа Карлина. Его речь всё ещё было очень трудно понять. Если бы он не разделял слова короткими паузами, понять его вообще было бы невозможно. Непристойности звучали, как хлопки дышащего на ладан глушителя.

— Но как динозавр может говорить? — спросил я. Я спрашивал Кликса, но чёртова рептилия ответила всё равно.

— С большим трудом, — прохрипел троодон, а затем, будто в подтверждение своих слов, выгнул шею и выкашлял комок слизи. Он шлёпнулся на какой-то камень у подножия кипариса. Слизь была пронизана кровавыми прожилками. Усилия, необходимые для произнесения звуков, должно быть, раздирали существу гортань.

В том, что зверюга говорила, было мало смысла, однако же слова, хоть и невнятные, были легко узнаваемы. Я потрясённо покачал головой, а потом осознал, что особенно удивительно даже не то, что динозавр разговаривает, а то, что он разговаривает по-английски.

Теперь, в ретроспективе, я знаю, что это говорил не динозавр. Не совсем динозавр. Он был лишь марионеткой, управляемой засевшим внутри него голубым желе. Мне было достаточно тяжело смириться уже с тем, что какая-то странная слизь залезала мне в голову. Мысль о том, что это вещество было разумным существом мой разум просто отказывался воспринимать, пока Кликс не произнёс её вслух.

— Это не троодон, чёрт. Это та синяя сопля внутри него.

Говорящий динозавр закудахтал по-куриному, потом сказал:

— Да-а-а. Синяя сопля я. Динозавр нет. Динозавр глупый-глупый. Синяя сопля ума палата.

— Похоже, английскому он учился у тебя, — сказал Кликс.

— А? Почему?

— Ну, во-первых, он не подхватил бы от меня словечек типа «вась-вась» и «ума палата». А во-вторых, у него твой снобский верхнеканадский акцент.

Я подумал об этом. Я бы не сказал, что у динозавра вообще был какой-либо акцент, но, с другой стороны, и ямайского акцента, с которым разговаривал Кликс, у него не было тоже.

Прежде, чем я ответил, динозавры выступили вперёд. Они не вели себя угрожающе, но как-то незаметно оказались в вершинах равностороннего треугольника со мной и Кликсом в центре. Кликс кивнул в сторону густого подлеска — переплетения папоротников, красных цветов и саговников. Из путаницы торчал приклад слонового ружья, довольно далеко от нас.

— Довольно сказано мной, — проскрипел динозавр, стоявший теперь так близко, что я ощущал его горячее влажное дыхание на лице и запах его последнего завтрака. — Вы говорить теперь. Кто вы?

Это был какой-то бред — подвергаться допросу лепечущего динозавра. Но я не смог придумать ни одной причины не отвечать на вопрос. Я указал на Кликса и подумал, имеет ли этот жест хоть какое-то значение для животного.

— Это профессор Майлз Джордан, — сказал я, — а моё имя — Брандон Теккерей. — Троодон наклонил голову так, что стал выглядеть, как озадаченный человек. Он, однако, ничего не сказал, так что я продолжил: — Я — куратор отделения палеобиологии в Королевском музее Онтарио. Майлз — куратор отделения динозавров в Королевском Тиллеровском музее палеонтологии, он также преподаёт в Университете Альберты.

Голова рептилии закачалась на конце тонкой шеи.

— Какие-то слова смыка́ют, — сказал он хрипло. — Какие-то нет. — Было слышно, как постукивают друг о друга зубы, когда его челюсти занимали непредусмотренное природой положение. Он снова помолчал и сказал:

— Скажите имя.

— Я же сказал, Брандон Теккерей. — Потом добавил: — Друзья зовут меня Брэнди.

— Нет. Нет. Скажите имя. — Он снова склонил голову набок в том же жесте непонимания. Потом его осенило: — А, нужна приставка. Расскажите имя.

— Что значит «расскажите имя»? Вы же уже спрашивали наши имена.

Кликс тронул меня за плечо.

— Нет. Он спрашивал «Кто вы?». Сейчас он, по-моему, хочет, чтобы мы объяснили ему значение понятия «имя».

Я понял, что Кликс прав.

— О. Понимаю. Ну, имя это… это… гм…

— Имя — это символ, — вмешался Кликс, — уникальное идентифицирующее слово, которое может быть выражено как звуками, так и визуальными знаками. Оно нужно для того, чтобы отличать одного индивидуума от другого.

Умный засранец. Как он сочинил такое определение так быстро?

Однако троодон по-прежнему выглядел озадаченно.

— Индивидуум, говорите вы? По-прежнему не смыкает. Но нет важности. Откуда вы?

Блин, что я должен сказать этой штуке? Что я — пришелец из будущего? Если ему непонятно, что такое имя, то и этого он наверняка не поймёт.

— Я из Торонто. Это город, — я взглянул на солнце, чтобы сориентироваться, — примерно в двадцати пяти сотнях километров в том направлении.

— Расскажите километр.

— Это… — я посмотрел на Кликса и решил, что смогу разложить сложное понятие на простые не хуже, чем он. — Это мера длины. Один километр — это тысяча метров, а один метр, — я развёл руки, — это примерно вот столько.

— Расскажите город.

— Э-э… город — это, ну, можно сказать, гнездовье таких, как мы. Скопление зданий, искусственных убежищ.

— Зданий?

— Да. Здание — это…

— Знаем мы это. Но здесь зданий нет. Других вашего вида нет, чтобы мы видели.

Глаза Кликса сузились.

— Откуда вы знаете, что такое здание?

Троодон взглянул на него как на идиота.

— Он только что нам сказал.

— Но было похоже, что вы уже знали…

— Мы знали.

— Но тогда, — он в растерянности развёл руками, — как вы узнали?

— Вы строите здания? — спросил я.

— Мы — нет, — ответил троодон со странным нажимом на местоимении. Затем все трое придвинулись ближе к нам. Главный — тот, что разговаривал — потянулся своим пятисантиметровым когтем и осторожно смахнул налипшую у меня на рубашке землю. У него на голове был ромбовидный участок немного более жёлтого цвета, примерно посередине между огромными глазами и вытянутой мордой. — Здесь городов нет, — сказал Ромбик. — Мы спрашиваем снова. Откуда вы?

Я взглянул на Кликса. Он пожал плечами.

— Я из города, называемого Торонто, — сказал я, наконец, — но из другого времени. Мы пришли из будущего.

Молчание длилось целую минуту, нарушаемое лишь жужжанием насекомых и время от времени писклявым звуком какой-то птицы или птерозавра. Наконец, динозавр снова заговорил. Вместо выражения недоверия, которых можно бы было ожидать от человека, он спросил спокойным и взвешенным тоном:

— Из насколько далёкого будущего?

— Шестьдесят пять миллионов лет, — сказал Кликс, — плюс-минус триста тысяч.

— Шестьдесят пять миллионов… — повторил Ромбик. Он сделал паузу, словно переваривая услышанное. — Год — это время, за которое… какие слова?.. за которое эта планета проделывает эллиптический путь… ах, обращается, да-а-а? обращается вокруг солнца?