Город в конце времён

— Тысяча извинений. Старая привычка.

Джек прислушивался к голосам за спиной, и тоскливое чувство надвигающегося конца заставляло окутанные тенями руины блекнуть, превращаться в нечто несущественное. Такое он уже видел — или похожее, хотя не столь мертвое. Лишь сейчас, когда все было разломано, из кусочков складывалась картина, составляющая его космос — его малую часть космоса — и становилось понятнее, как ему удавалось перескакивать в нем с места на место с куда меньшими последствиями, чем другие, — впрочем, продвижение вперед тоже получалось в меньшей степени. Не так уж много их было, верстовых столбов обычной жизни…

Взять, к примеру, его неспособность испытывать сильные эмоции — удивительное дело. В сновидениях присутствовала некая сюрреалистическая, чуть ли не подростковая страсть, но вот в отношении Джинни… так, ничего особенного, по крайней мере ничего не удается вытащить на поверхность. Во всем этом мире в нем было меньше от мужчины, нежели в снах.

Джек никогда ничего не ронял, поскольку ничего и не держал подолгу. Эллен, похоже, вполне была удовлетворена призраком его дружбы. Но вот до нее…

Матушка — бледное лицо на подушке в ярком круге больничной лампы. Отец и того слабее определен — крупный, пытался быть смешным, пытался любить его. Отчего те, кто умеет управлять собственной судьбой, довольствуются столь малым? В этом отношении Джинни походила на него. Похоже, пермутаторы судеб не способны на величие — они странствуют там и сям, но оставляют за спиной привязанности, любовь и даже воспоминания.

Зачем придираться к Даниэлю или к тому же Главку, искать в них какие-то недостатки? Они все напоминают друг друга: эгоисты в величайшей степени. И те, кто хранил камни, и те, кто охотился за ними, — все они теряют размах, стягиваются до точек рыскающего сознания, без какой-либо ширины или глубины.

Угрюмому настроению Джека не помогала даже мысль о Мнемозине или о вероятной роли ее любимчика. Он продирался сквозь вывороченные потроха человеческой истории — закопченные мусорные завалы сменяли друг друга подобно эскизам, набросанным тлеющими в золе угольками. Куда он идет — куда ему идти?

За Джинни. За сестрой по сновидениям. Кто кого преследует?

И на этом пути они повстречают…

Из-за спины раздался голос Даниэля:

— Не спешите. Мы выходим из города.

Вся троица собралась в кучку, и их индивидуальные защиты слились с гулким, чмокающим звуком. Джек оглянулся окрест себя и приложил пальцы к вискам.

— Вам это ничего не напоминает? — спросил Даниэль.

— А вам?

— В какой-то момент мой фатум был изжеван в жидкую кашицу, поэтому я прыгнул поближе к вашим линиям. Полагаю, вы столкнулись с распадом еще до окончательной инкапсуляции. Нынче все по-другому. Это все, что нам осталось — спрессованные куски, отваливающиеся ошметки.

— Воспоминания об истории?

— О, в свое время они были вполне реальны… — Даниэль несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, словно старался подавить еще один голос. — Извините. У меня тут возится перепуганный, но любопытствующий управдом…

Джек уставился на него, испытывая скорее не шок, а гадливость.

— Знаете, вы, мягко выражаясь, — рак-отшельник.

— Знаете, я, грубо выражаясь, — солитер. Пиявка, — резко бросил Дан и эль.

Главк следил за ними покрасневшими от усталости глазами.

— Но я не бесполезен, к тому же не столь жесток. Вот вы, к примеру: что вы оставили Бидвеллу и той женщине на складе?

Джек в недоумении потряс головой.

— А вот я решил: пусть у них будет свой камень, — сказал Даниэль. — Ведь у меня их два. Пусть у них будет защита, когда заявится Алебастровая Княжна.

Главк вытаращил глаза.

— Это невозможно, — заявил он. — Никогда пастыри не владели двумя камнями.

— Никогда не было пастыря зловреднее, чем я, — ответил Даниэль. Он повернул голову, следя за игрой тончайших голубых арок, которые свивались кольцами посреди серых камней и разбросанных руин. Вечно парами — вроде космического рукопожатия. — В конце концов, я знал, что Бидвелл откажется. Три камня — минимум… а четыре обеспечивают безопасность.

Джек отвернулся. Он понятия не имел, что означала новая информация.

— Это место напоминает пустыню, по которой мы бродим во сне. Туда идет Джебрасси, покинув город.

— Джебрасси? Кто это?

— Думаю, мы вскоре узнаем. Нам суждено встретиться.

— Ваше прошлое и нынешнее «я»? И что из этого выйдет?

Джек пожал плечами.

— Я лично ни с кем встречаться не собираюсь, — заметил Даниэль. — Чудится что-то вроде ребуса или головоломки… не знаю.

— Мы живем в текстовом времени, — сказал Джек.

— Я так понимаю, об этом рассказывал Бидвелл перед нашим появлением? — прищурился Главк.

— Возможно, — сказал Джек. — А вы этого не чувствуете? Мы оболочки, набитые взрывчаткой. Как воткнемся в цель — всем привет. Текст будет закончен, книгу захлопнут.

— И раскроют новую, — добавил Даниэль.

ГЛАВА 93

Джинни брела в долину вместе с волнами призраков-пилигримов, наблюдая за ними со смешанным чувством жалости и изумления, — в них, почти бесплотных, практически не осталось жизни, костюмы разодраны в лохмотья, сбитые ноги покрыты давно засохшими кровяными потеками — прямо-таки ходячие трупы. Они переговаривались тонкими, пришепетывающими голосами, издавая крошечные всхлипы восторга и энтузиазма, хотя и хрипели порой от изнеможения.

С их точки зрения, она вполне могла быть завитком пара, туманным сгустком. С другой стороны, некоторые призраки останавливались и, слабо помаргивая, несколько секунд ее разглядывали. Вначале Джинни не понимала их высказываний, хотя потом в сознании всплыло что-то от Тиадбы, и в доносившихся словах она разобрала речь древнего племени. Из обрывков разговора выяснилось, что они счастливы, считали минуты до окончания своего затянувшегося путешествия, и, окруженная ветхими, неуклюже-торопливыми формами, Джинни на мгновение задалась вопросом, уж не правы ли они; возможно, впрочем, что темно-зеленое здание, возносившееся со дна чаши посреди долины, действительно было для них землей обетованной.

Странствие выпало труднейшим, пилигримы шли на пределе сил, однако Тиадба из снов никогда не слышала о многотысячных толпах, уходивших в поход. Каким образом все они достигли края долины одновременно?

Один из них — вернее, одна — вряд ли Тиадба, иначе Джинни сразу бы ощутила связь, — упорно пыталась разглядеть девушку повнимательнее. У призрака было широкое лицо, крупные глаза и плоский, обезьяноподобный нос с кисточкой мягкой шерсти, свалявшейся от пыли и грязи.

— Мне тоже так кажется, — подал голос ее сосед. — Ты думаешь, это монстр?

— Не знаю, — ответила наблюдательная самка. — Доспехи пока молчат.

— Доспехи мертвы. Мы все мертвы!

— Тс-с! Не ори! Это штука здоровенная, как Высокан. Если она и вправду здесь.

— А я говорю, это монстр. Держись от него подальше.

Самка рискнула протянуть руку и пощупать приведение.

— Ты… монстр? — спросила она.

Джинни воздержалась от ответа. Еще неизвестно, как ее голос отзовется среди этих существ. Да и вообще, кто сказал, что они более реальны, чем все остальное — вот это, например, здание с какими-то фигурами — статуями? — по всей поверхности. И почему не удается разглядеть эти фигуры отчетливо? Гигантские, скрученные, недвижные… наверняка мертвые. В этом она была уверена.

Внезапно часть пилигримов — несколько дюжин — замедлила шаг и пошла вровень с самкой, которая не выпускала Джинни из виду.

— Оно еще здесь? — хором спросило несколько голосов.

— Эй, ты! — крикнула самка, пытаясь ухватить Джинни — однако ее изломанная, покрытая синяками рука натолкнулась на мягкое несогласие защитного пузыря. Нечто светлое вырвалось из Джинни, сформировало между ними бледно-голубой круг, затем исчезло.

Узелок. Какая-то кроха материи была у них общей, они содержали в себе определенную долю общего вещества. Чуть-чуть.