Сад принцессы Сульдрун

Шимрод, Эйлас, Каргус и Ейн вскочили в седла и поехали прочь. На краю просеки они задержались и обернулись. Тамурелло уже вернулся в усадьбу.

Шимрод сказал упавшим голосом: «Ну вот. Теперь придется выковыривать Карфилиота из Тинцин-Фюраля. По меньшей мере, Глинет и Друн в безопасности».

«Нельзя ли попросить Мургена вмешаться?» — спросил Эйлас.

«Это не так просто, как может показаться. Так как Мурген сдерживает других чародеев строгими ограничениями, он вынужден столь же строго ограничивать самого себя».

«Я не могу больше ждать, — сказал Эйлас. — Мне нужно вернуться в Тройсинет. Если король Осперо умер, я уже опоздал».

Глава 28

Из Фароли четыре всадника вернулись по Икнильдскому пути, выехали из леса, повернули на юг через Помпероль, пересекли весь Лионесс и прибыли в Слют-Ским на берегу Лира.

В гавани рыбаки не желали даже обсуждать возможность проезда в Тройсинет. Отвечая на вопросы, хозяин судна «Ласковый волк» пояснил: «Тройский военный корабль патрулирует пролив — иногда у самого берега, иногда за горизонтом — и пускает ко дну любое замеченное судно. Это быстрый корабль, от него не ускользнешь. К тому же у Казмира тут десятки шпионов. Если я соглашусь вас отвезти, ему тут же донесут, меня арестуют как тройского агента — и кто знает, что тогда со мной сделают? Старый Осперо умирает, можно ожидать каких-то изменений — будем надеяться, что к лучшему».

«Значит, Осперо еще не умер?»

«Последние новости — недельной давности. Не могу сказать, жив ли он сегодня. Тем временем, мне приходится выходить в море, одним глазом следя за погодой, другим — за тройским патрулем, а третьим — за рыбой, и никогда не уплывать от берега дальше, чем на милю. Только если бы мне предложили сокровище, я, может быть, отважился бы отправиться в Тройсинет».

Шимрод уловил намек на то, что решительный отказ рыбака был не столь решительным, как могло показаться: «Сколько времени занимает плавание через пролив?»

«Ну, если отчалить ночью, чтобы не попадаться на глаза шпионам и патрулю, можно было бы приплыть следующей ночью. Нынче крепкий попутный ветер, да и течение спокойное».

«Сколько это будет стоить?»

«Десять золотых крон заставили бы меня рассмотреть ваше предложение».

«Девять золотых и наши четыре коня».

«По рукам. Когда отплываем?»

«Сейчас же».

«Слишком рискованно. И мне нужно приготовить лодку. Возвращайтесь с заходом солнца. Оставьте лошадей в портовой конюшне».

«Ласковый волк» поспешно пересек Лир без приключений и бросил якорь у Отвесной Скалы, в центральной части тройского побережья, примерно за два часа до полуночи; в портовых тавернах еще горели огни.

Хозяин «Ласкового волка» пришвартовался, не проявляя никаких признаков беспокойства. Каргус спросил: «Как насчет тройских властей? Разве они не конфискуют вашу лодку?»

«А! Все это буря в стакане воды. Зачем причинять друг другу неприятности из-за пустяков? Мы в прекрасных отношениях — услуга за услугу, как говорится, и дела идут своим чередом».

«Что ж, счастливого возвращения!»

Четверо прибывших нуждались в лошадях и разбудили местного конюха, уже храпевшего на сеновале. Поначалу тот был чрезвычайно недоволен: «Разве вы не можете подождать до утра, как все? Почему нужно врываться посреди ночи и мешать порядочным людям спать?»

Каргус зарычал: «Перестань бурчать и приготовь четырех добрых коней!»

«Что ж, если вам так приспичило… Куда вы едете?»

«В Домрейс, срочно».

«На коронацию? Вы опаздываете, церемония начнется в полдень».

«Король Осперо умер?»

Конюх почтительно приложил ладонь ко лбу: «Увы, он был хороший король. При нем не было никаких жестокостей, никаких тщеславных растрат».

«А новый король?»

«Царствовать будет принц Трюэн. Желаю ему процветания и долгих лет жизни — что еще я могу сказать?»

«Седлай лошадей».

«Вы уже опоздали! Если вы надеетесь вовремя прибыть к началу коронации, вы загоните лошадей».

«Торопись же! — страстно воскликнул Эйлас. — Пошевеливайся!»

Что-то бормоча себе под нос, конюх оседлал четырех лошадей и вывел их на улицу: «А теперь платите!»

Шимрод уплатил запрошенную цену, и конюх удалился. Эйлас обратился к спутникам: «В данный момент я — король Тройсинета. Если мы прибудем в Домрейс до полудня, я останусь королем и завтра».

«А если мы опоздаем?»

«Тогда корона опустится на голову Трюэна, и это уже непоправимо. Поехали».

Четыре всадника поскакали по прибрежной дороге мимо спящих рыбацких деревень и протяженных пляжей. На рассвете, когда лошади уже спотыкались от усталости, они приехали в Слалок, где им удалось поменять лошадей, и все утро они скакали в Домрейс.

Солнце поднималось к зениту; дорога дугой спускалась с холма через парк при храме Геи, где тысяча знатных гостей собралась на коронацию.

На краю храмового участка четверых всадников остановила стража — восемь кадетов из Колледжа Герцогов, в синих с серебром церемониальных латах и шлемах с высокими алыми плюмажами сбоку. Они перекрестили алебарды, преграждая путь: «Въезд запрещен!»

Со стороны храма послышался рев фанфар, оповещавший о выходе будущего короля. Пришпорив коня, Эйлас прорвался через цепь кадетов; за ним с той же бесцеремонностью последовали его друзья. Перед ними высился храм Геи — тяжелый антаблемент покоился на классических колоннах. Внутренность храма была открыта всем ветрам. На центральном алтаре горел династический огонь. Приподнявшись в седле, Эйлас видел, как принц Трюэн поднимается по ступеням, торжественными ритуальными шагами пересекает террасу и опускается коленом на низкую скамью с бархатной подушкой. Между Эйласом и алтарем почтительно стояла знать Тройсинета в парадных регалиях.

«Дорогу, дорогу!» — закричал Эйлас. Он попытался проехать через толпу на коне, но руки разгневанных дворян схватили узду и заставили его остановиться. Эйлас спрыгнул на землю и принялся расталкивать завороженных церемонией почтительных зевак, вызывая у них изумление и неодобрение.

Верховный жрец стоял перед коленопреклоненным Трюэном. Воздев корону над головой обеими руками, он произносил нараспев благословение на древнем данайском языке.

Расталкивая, увертываясь, протискиваясь и наступая на ноги, не обращая внимания на негодующие возгласы и отбрасывая в сторону холеные руки, пытавшиеся его схватить, ругаясь и пыхтя, Эйлас добрался-таки до ступеней храма.

Верховный жрец опустил перед Трюэном церемониальный меч, а тот, как того требовал обычай, положил обе руки на крестовину меча. Жрец нанес на лоб Трюэна царапину ритуальным ножом; на лбу выступила капля крови. Трюэн, склонившись, прижал эту каплю к рукояти меча, тем самым символизируя свою клятву защищать Тройсинет сталью и кровью.

Жрец снова высоко поднял корону и уже стал опускать ее на голову Трюэна, когда Эйлас взбежал по ступеням. Два стражника бросились наперерез, чтобы остановить его, но Эйлас успел пробежать между ними к алтарю и оттолкнул руку верховного жреца прежде, чем корона успела прикоснуться к челу Трюэна: «Остановите церемонию! Этот человек не может быть королем!»

Моргая в замешательстве, Трюэн поднялся на ноги, повернулся и посмотрел Эйласу в лицо. Его челюсть отвисла, глаза широко раскрылись. Но он тут же притворился, что разъярен, и закричал: «Кто этот бродяга? Почему ему позволили вторгнуться в храм? Святотатство! Стража, уведите! Это сумасшедший! Отведите его в сторону и отрубите ему голову!»

Эйлас оттолкнул стражников и воскликнул: «Взгляните на меня! Разве вы меня не знаете? Я — Эйлас, принц Эйлас!»

Набычившись, Трюэн не находил слов; губы его подергивались, красные пятна выступили на щеках. Наконец он натужно выкрикнул: «Эйлас утонул! Неправда! Ты самозванец!»

«Подождите!» — дородный пожилой человек в черном бархатном костюме с трудом поднялся по ступеням. Эйлас узнал сэра Эсте, бывшего сенешаля при дворе короля Граниса.