Корабль уродов

Рейсовый автобус пришлось подождать. Наконец он подъехал, чадящий и заляпанный грязью по самые окна, и Андрей в толпе других страждущих с трудом протиснулся в полуоткрытую дверь.

Сдавленный со всех сторон вяло матерящимся народом, Тяглов уныло смотрел на проплывающий за окном безрадостный пейзаж. Мысли его опять вернулись к интеллигенции.

Не ожидали этого? ― спрашивал он невидимых и вечно молчащих собеседников. Думали, что я-то, конкретный, самый умный, самый начитанный, самый грамотный, даже по-английски умею шпрехать ― уж я-то не пропаду. А остальные пусть как хотят. Здоровая конкуренция. Естественный отбор. В социал-дарвинизме наше светлое будущее. Ошиблись? Самооценку опять завысили? Не пришло в голову, что в мутной воде реформ прежде всего тонут такие горделивые цветки, как вы?..

Или вот еще почему-то придумали, что если всё переименовать, то и действительность изменится. Разительно улучшится. Мэры, губернаторы, президенты вместо секретарей и председателей. Улицу Ленина ― в улицу Зеленую. Дорогие коллеги, вам не кажется, что тут попахивает идеализмом? И не в смысле стремления к идеалам, а в смысле идеалистического мировоззрения? Чему вас в институте только учили на лекциях по марксистско-ленинской философии? Бытие определяет сознание, а не сознание бытие. Вы можете сколько угодно называть себя либералами и демократами, мэрами и президентами, всё равно у вас получатся совок и бардак. Потому что работать вы не умеете, не приучены. Потому что работать ― это вам не восемь часов на стуле сидеть с перекурами и чаепитиями, с болтовней о литературном процессе и политической ситуации. Работать ― это двенадцать часов, а то и четырнадцать за станком, за кульманом или в поле. Работать ― это вкалывать до кровавых мозолей и головокружения, без скидок на происхождение и воспитание. Только так из банановых республик вырастают нормальные государства. Но работать вы не умеете, а потому так и помрете в совке и бардаке…

Автобус выпустил часть пассажиров на остановке у главного корпуса Института аномальной физики. Андрей посмотрел на приземистое серое здание, в котором провел несколько лет жизни, и мысли его несколько изменили направление.

Вот взять, например, вас, дорогие коллеги. Всё у вас было, полная государственная шея: приличная зарплата, премиальные, командировочные, любое оборудование, публикации в научных изданиях ― только работать вы не умели и ненавидели тех, кто умеет. И тащили ― всегда и всё тащили по своим углам. Словно крысы какие, ей Богу. Если сделал Баркович матмодель апериодической деформации стационарных аномалий, то ― не подойди к Барковичу! Он так и будет пустые статьи с общими фразами публиковать, а пожелаешь матмоделью попользовать для своих целей ― плати. И платили. Раньше, при Советах, платили услугами и дефицитом; теперь берет деньгами. Будто бы деформации аномалий ― его личная вотчина, и не государство, то бишь все мы, ему изыскания обеспечивали. И остальные такие же: Лачевский с теорией эволюции полей, Садовников с графиками накопления атомных трансмутаций, Федоров с одиннадцатимерными картами Кратера. Каждый по своему направлению ― царь и бог, за два десятка лет даже при нашей производительности труда материалов на докторскую накопал, но докторами у нас почему-то одни величественные старики сидят, возвысившиеся еще в те полузабытые времена, когда Тунгусское Тело метеоритом считалось. А вам, коллеги мои бывшие, что мешало? Мелочность ваша ― вот что. Которая со всей очевидностью проявилась, когда ваши уютные лаборатории и аудитории начали под склады сдавать, а вас попросили с вещами на выход. Вот тут вы потащили всё, что плохо лежало: от крепежа до старой мебели. Не побрезговали, не встали в позу нищих, но гордых, не вспомнили цитату из Булгакова. Точно так же вы и научное знание растаскивали по своим отделам и группам, а знание, между прочим, должно принадлежать всем, иначе это не знание, а бессмысленный набор закорючек на бумаге. Вот и доигрались. Никому вы теперь не нужны с вашими моделями, графиками, картами. И не думайте, что я как-то выделяю себя, коллеги. Не Каин и не Манфред, уже говорилось. Да и больших открытий в отличие от вас не сделал. Но зато я понял, как вас можно использовать ― жаль, государство не догадалось, а потому и мой опыт пропадет втуне. Остается только надеяться, что лет через сто в Кратер придут люди, поумнее и побережливее нас с вами, переоткроют всё заново, и этот орешек окажется им по зубам…

Андрей вышел на кольцевой, переждал очередной пик дождевой мороси под козырьком остановки, приобщившись заодно к печатному слову: там же стоял лоток с газетами. Из местных изданий у торговца имелись «Ванаварская правда», которую с незапамятных времен кличут «варварской», и «Вестник аномальных явлений», посвященный близящейся годовщине падения Тунгусского Космического Тела. Внимание привлекал огромный заголовок на титульной странице: «Вся правда о инопланетном звездолете!» Взыграло профессиональное любопытство, Тяглов приобрел «Вестник», быстро просмотрел десяток статей и сильно удивился. Раньше он почему-то считал, что «Вестник аномальных явлений» ― научно-популярное издание, призванное рассказывать своим читателям о новейших изысканиях в Кратере. По-видимому, обмануло название. Полистав «Вестник», Андрей убедился, что если эта «желтая» газетенка и имеет отношение к популярному, то к научному ― однозначно нет. Информация, изложенная в «Вестнике», только была похожа на правду, в действительности мало соотносясь с ней. Например, приводимые параметры Тунгусского Тела были до умиления точны, а вот интерпретации события давались самые чудовищные. Особенно Тяглова поразили глубокомысленные рассуждения и подсчеты одного из авторов, который ничтоже сумняшеся доказывал, что Тунгусское Тело было бомбой, управляемой с Венеры и нацеленной на Петербург. Дескать, разрушение столицы крупнейшей империи привело бы к мировой войне, в пламени которой сгорела бы Европа. Можно подумать, убийство эрцгерцога не привело… Кажется, такая гипотеза уже мелькала ― но как фантастическое допущение в одном из романов, которые Андрей читал в детстве. Потом он занялся наукой и романы читать перестал. Может быть, зря. Тогда понимал бы, что кроме научной литературы существует еще и фантастическая. Уфологическая, так сказать.

Андрей хотел выбросить газету в гору мусора, скопившуюся рядом с автобусной остановкой, но передумал: решил подарить Хозе как сувенир ― интересно будет взглянуть на его реакцию.

Логово криминального авторитета за последние годы преобразилось. Здание, принадлежавшее некогда санэпидстанции, было капитально отремонтировано, побелено и обнесено кованной чугунной оградой. Над центральным входом красовалась электронная панель с бегущей строкой: «Закрытое акционерное общество „Искра-М“». Склад переехал в новенькую кирпичную пристройку, и хранились там теперь не китайские пуховики, а запчасти к импортным автомобилям.

Сам Хоза занимал огромный кабинет на втором этаже, оборудованный всем необходимым для офисной работы, а кроме того превращенный в некое подобие музея. Авторитет позиционировал себя богатым коллекционером, собирающим редкие артефакты ― новые законы позволяли таким собирателям легализоваться при условии опубликования полной описи коллекции. Теперь вольные искатели могли приходить к Хозе открыто, хотя самому тупому участковому было ясно, что на застекленных стеллажах в роскошном кабинете выставлена лишь ничтожная часть от общего объема товара, поступающего по криминальным каналам на Запад.

Тяглов вошел в здание «Искры-М», кивнул дюжему охраннику, скучавшему на проходной, и сразу направился на второй этаж. В приемной ему пришлось подождать несколько минут, после чего секретарь (Хоза не жаловал секретарш, здраво полагая, что баб в теневой бизнес допускать нельзя) пригласил Андрея в кабинет.

Криминальный авторитет восседал за огромным столом, опирающемся на массивные тумбы. Одет Хоза был по новой моде ― в яркий малиновый пиджак, который висел на нем, как на вешалке. За спиной Хозы стоял шкаф, набитый «Трудами Института аномальной физики», издаваемыми раз в декаду. С каждым годом, правда, «Труды» становились всё тоньше и печатались на плохой бумаге. Это, по мнению Тяглова, точно и емко отражало ситуацию в современной российской науке: от расцвета к увяданию.