Пятый всадник (СИ)

Но недолго, как говорится, музыка играла – через пару месяцев я был отозван обратно в свой институт. Официально названной причиной была крайняя необходимость активизации замороженных на время моего отсутствия работ по основной теме. Ну, надо, так надо. Тем более, что основные результаты для статьи были уже получены, а место среди авторов мне было, вроде как, гарантировано.

Время шло, и моя ударная и плодотворная работа на химфаке стала потихоньку забываться. И какое чувство мне пришлось испытать, когда через год, проводя поиск в сети по близкому запросу, наткнулся на статью в неплохом западном журнале, где описывались эксперименты, которые я проводил, и мною же полученные результаты. Авторами были мои два помощника-аспиранта, два сотрудника-кандидата и профессор – заведующий кафедрой. Меня в этом списке не было.

Сказать, что я был возмущен такой несправедливостью, значило сильно смягчить ситуацию. «Твою мать!» – самое безобидное восклицание из тех, что сорвались из моих губ, когда я увидел это безобразие на экране монитора. Побежал жаловаться своему руководителю. Смысл ответа, полученного от него, в двух словах сводился к следующему: «Ты еще молодой и у тебя все впереди. Если будешь нормально работать – еще сотню таких статей напишешь. А там людям надо получать степени и звания, притом, что авторов не может быть больше пяти». То есть, мне очень четко дали уяснить истинный механизм, с помощью которого делается наука – молодые «негры» «пашут» и получают результаты. Их результаты присваивают «деды», а «неграм» остается «пахать» и надеяться со временем стать такими же «дедами». Но я же там не просто «пахал». В этой работе была куча моих собственных идей, без которых не было бы никакого конечного результата и самой статьи. Но тут, как говорится, «се ля ви».

И сейчас я нутром почувствовал, что ситуация до безобразия повторяется. Есть очень большая вероятность того, что меня выжмут до последней капли, а дальше просто пнут коленом под зад. Если бы я мог просто холодно рассуждать, то, скорее всего, отказался бы от этой авантюрной затеи. Но ученый, живущий внутри меня, уже настолько загорелся этой идеей – возможностью создания ядерной бомбы своими руками, что голос прагматика и реалиста просто не имел никакой возможности достучаться до моего разума.

Украдут идею? Отберут авторство? Да и Бог бы с ним! Все то, что я пережил и передумал за последние пять лет, укрепило меня в том, что материальные блага и слава земная – пустая суета. А истинное – возможность приносить пользу для развития человечества. Хотя, конечно, где-то на уровне подсознания понимал, что мне было бы приятно, если бы благодарное человечество вспомнило про мою скромную персону.

Только два момента продолжали меня терзать, и не давали возможности принять твердое решение. Первый – у меня не было абсолютно никакой уверенности в том, что если у руководства Организации будет ядерная бомба, то это принесет пользу человечеству. Сложившееся к этому времени мнение о моральных качествах членов высшего руководства также не способствовало этому убеждению. И в этом я был абсолютно согласен с Профессором. С точки зрения пользы для человечества обладание мощным и компактным источником дешевой энергии выглядело куда как предпочтительнее.

И еще один момент. А вдруг все получится? В подобных случаях часто бывает, что носители важной секретной информации становятся просто-напросто нежелательными персонами, которых устраняют. У нас же, как правильно подметил Профессор, не научный институт, а тайное общество.

В то же время, живущий во мне ученый прекрасно осознавал, что только работа на достаточно мощную организацию, такую, как наша, даст возможность реализовать мои идеи. А реализовать уж очень хотелось. Здесь ученый во мне безоговорочно брал верх.

И вообще, как я себе представляю отказ работать над бомбой? Значит, я скажу: «Уважаемые господа, извините, но мне эта работа не нравится». И что надеюсь услышать в ответ? «А, ну, ради бога, Олег Николаевич! Не хотите – как хотите. Будете заниматься теми вещами, которые вам больше по душе». Или же мне скажут, что я слишком много знаю, и теперь у меня нет выбора? Может, мне вообще ничего не скажут, просто сделают соответствующее распоряжение, кому следует? Тем более, что доклады мои были достаточно полными, и восстановить по ним все, что надо, теоретически, можно и без меня. То есть, получается, что если откажусь, то с большой долей вероятности становлюсь трупом, хотя при этом оттягиваю на некоторое время срок разработки бомбы. Но если соглашаюсь, то буду в курсе всех телодвижений в этом направлении, что даст потенциальную возможность как-то повлиять на процесс. В том числе и на завершающем этапе – когда наступит момент применения.

Продолжительная внутренняя борьба завершилась принятием более или менее конкретного решения.

– У меня нет возможности отказаться? Ведь так?

– Ты очень проницателен, – в голосе Профессора явно проскальзывала издевка, – если бы такая возможность была, то я бы тебе так прямо и сказал. Честно говоря, ничего особо страшного в этой авантюре не вижу. В то, что можно сделать «на коленке» атомную бомбу, я не верю. Мне просто очень жаль, что впустую потратим кучу времени и средств. И затормозим работу над более важной вещью – пилотным ядерным реактором.

Эти слова вызвали у меня легкое замешательство. Сам-то я сейчас был почти на все сто уверен, что бомбу сделать вполне реально. Интересно, сказать об этом Профессору, или нет? После недолгой борьбы решил, что умолчать было бы некрасиво, и поведал ему свою идею создания импульса тока ударом металлической болванки. Упустив при этом подробности про приснившийся странный автобус.

Профессор какое-то время молча переваривал услышанное, так что ответил не сразу.

– Не вижу в твоих рассуждениях никаких особых противоречий, но, ты знаешь, все равно это смахивает на фантастику. Я думаю, тебе стоит доложить об этом. Если это чушь собачья, то, может, остудит их пыл. А там, глядишь, поймут, что бомбу не сделать, и свернут лавочку. А если эта вещь будет работать, то тоже хорошо. Чем быстрее все это закончится, тем нам лучше. При любом раскладе.

Да, я знаю, как это называется – «раньше сядешь – раньше выйдешь». Тем временем, Профессор продолжал.

– Есть только одна проблема. Я не могу предсказать действия верхушки Организации после того, как у них в руках окажется такое оружие. В том числе, в отношении тех людей, кто в этом деле конкретно участвовал. Я имею в виду нас с тобой, – он бросил на меня оценивающий взгляд, – я хочу сказать, что они могут нас попросту уничтожить, как нежелательных свидетелей и носителей особо ценной информации. Ты сейчас подумаешь, что это паранойя, но я их знаю намного лучше, чем ты.

– Нет, я так не считаю. В смысле, что это паранойя, – решил перебить его монолог, – я уже думал про это. Если вдруг с бомбой все получится, то просто на завершающем этапе надо будет валить. Другой вопрос – куда?

Профессор отвлекся от вождения и несколько секунд изумленно рассматривал мою физиономию так, будто видел ее в первый раз. Похоже, он до самого последнего момента воспринимал меня как кабинетного червя, ботаника, напрочь оторванного от реальности. Его изумление вызвало у меня легкую усмешку. Что – никак не ожидал, что окажусь таким тертым калачом? Взгляд Профессора уж слишком надолго оторвался от дороги, что меня начало беспокоить. Не хватало еще попасть в аварию. Но тут он вернулся к управлению и продолжил говорить.

– Куда свалить – найду, есть надежное место. Но я так думаю, этот момент еще нескоро наступит. Если положительных результатов не будет, то больше, чем на год их не хватит. И тогда ситуация вернется к первоначальной. Соответственно, и необходимость сваливать пропадет. А в случае успеха… знаешь, пока не будет успешных испытаний и не будет отработана нормальная надежная и технологичная конструкция, нам ничего не грозит. А до этого еще столько воды утечет, – он неопределенно махнул рукой, – вон над созданием первой атомной бомбы работали тысячи людей и промышленность всей страны. И то, сколько времени заняло.