Суд

Александр Александрович Щербаков

Суд

1

Стюардесса, сияя улыбкой, оделяла пассажиров стаканчиками яблочного сока. Чрезмерно упоительно сияя, словно хотела что-то утаить. Что именно утаить?

Асессор поморщился. Требовалось усилие, чтобы не питать предубеждения к этой неправедно отполированной заботнице. Скажем так: неземной вид – это ее служебный мундирчик, а дома она ходит трепаная, в застиранном халатишке, как все ни в чем не виноватые люди.

Есть же на свете счастливцы, для которых изначально все ни в чем не виноваты! А тут чуть ли не психогимнастика нужна, чтоб избавляться от никчемных суждений. Самому противно. Хоть из кабинета век не вылезай! А работа не кабинетная, да и лучшие мысли приходят на эскалаторах метро, где лица человеческие мелькают так, что взгляд, не справляясь, захлебывается. Самолет в этом смысле тоже место подходящее, на рейс отложены размышления о многих важных вещах. И вот на тебе! – порхает тут эта Психея, против нужной мысли ворожит.

Подносик у стюардессы опустел, и она отправилась за новым, не дойдя десятка рядов до асессора. Он облегченно вздохнул и скоренько устроил негласный общий смотр. «Студент» в конце ряда увлеченно ворошил пестрые туристские проспекты. Тремя рядами впереди с кресла в проход торчал локтище О'Ши, обтянутый замшей. Еще неизвестно, придется ли подступаться к этой персоне, с какой стороны подступаться и чем оно обернется, но пока считаем его за резерв, а с резервом спокойней. Насладившись этим спокойствием, асессор ушел поглубже в кресло, закрыл глаза и приступил к переучету событий.

Семь лет назад в Африке бесследно исчезли пятеро сотрудников геофизической экспедиции. Пятеро опытных полевых работников, давно знавших друг друга и хорошо известных всем остальным. Они ушли на вездеходе в двухнедельную вылазку, именуемую на профессиональном жаргоне станцией, за двести километров от базы. Шесть дней их рация аккуратно выходила на связь в положенное время, а на седьмой умолкла. Начальник базы поднял тревогу, выслал поисковую группу, но та не нашла даже следов лагеря. Работу экспедиции прервали, всех отправили на прочесывание, но десятитонная машина и ее экипаж как сквозь землю провалились. Через пять дней прибыли эскадрилья вертолетов, рота мотопехоты и танковый батальон, то есть почти вся армия тамошней республики, но и они ничего не нашли.

Сам асессор оказался на месте событий спустя три недели. Поиски еще шли, танки и вертолеты съели чуть ли не весь наличный запас горючего и запчастей, денег на новые закупки у республики не было, от вида людей и их разговоров тягостно несло неудачей. За это время не удалось найти ни единого следа исчезнувшей группы, на площади в три десятка тысяч квадратных километров. Леса словно обрели свой древний дикий облик – не прирученные, не разбитые на деляночки ходкими просеками бессловесные дебри, сросшиеся в колтун. В них исчезали, как проваливались, целые, племена, чтобы вынырнуть потом за тремя границами, существующими лишь на картах. Хватало там и таких, кто пробирался по тайным тропам отнюдь не с луком и дротиком. Старатели, спиртоносы, браконьеры, чьи-то гонцы, чьи-то враги, чьи-то друзья, – джунгли шевелились от тихого кишения неразговорчивых и скорых на руку людей всех наречий и оттенков кожи. Иностранец, тем более европеец, был здесь пугалом, мишенью и добычей. И уж если: он пропадал здесь, его судьбу окружало безмолвие. Саперные дивизии сюда бы! Располосовать бы эту гущу! Был асессор сугубым реалистом и мечту о саперных дивизиях гнал прочь. Не та мечта. Школы тут надо строить! Школы, больницы, лесопилки, фермы. И прежде всего учить людей жить иначе, чем заповедали деды и прадеды. Это дело на полвека, на век для многих тысяч беззаветных просветителей и опекунов, которых неоткуда взять. Но пока оно здесь не укоренится, асессорам нечего сюда соваться.

Поняв это, асессор втихомолку обругал себя черными словами за смертный грех капитулянтства и взялся за работу.

Он очень быстро, уяснил, что местный «капитан» всего-навсего складывает в железный ящик речистые правительственные циркуляры, а подлинная власть принадлежит здесь племенной империи, которой управляет династия: Нгугу. На бумаге эти земли, числились за тремя разношерстными республиками, но императора Баобале Нгугу Пятого это обстоятельство нисколько не беспокоило. Он обретался где-то под Ниццей, на Лазурном берегу, а в его отсутствие советом вождей племен заправлял Беспалый Секе, дядя, зять и свекор императора. Беспалому Секе не нужны были титулы: всем известно, что он потомок прародительницы Чечеваи. Нгику, богини черной змеи с глазом на: хвосте. От асессора не укрылось, что вся рота мотопехоты, участвующая в поисках, все летчики и танкисты убеждены: их усилия будут напрасны, пока им не захочет помочь Беспалый Секе. Но искать его и тем более просить его об этом бессмысленно, он сам явится, если пожелает, как являются ветер и текучая вода, таким даром наделила его великая Чечеваи.

Но не пожелал Беспалый Секе столь чудесным образом явиться на подмогу. Он предпочел без особых, забот проживать в столице империи, которую соседняя республика обозначала на картах как свой окраинный поселок. Хотел асессор повидаться со столь незаурядной личностью, но официальные власти соседней республики отказались допустить его на свою территорию. Жаль. До сих пор жаль.

Вертолетом асессора доставили туда, где должен был находиться, лагерь пропавшей группы. Это был безлесный пятачок на берегу мутно-коричневой многоводной реки, чудовищная мешанина песка и щебня, из которого клыками торчали острые глыбы. Изодрав в кровь руки и колени, асессор обшарил там все, но не нашел даже, пустой консервной банки, даже клочка, бумаги. О следах гусениц в окрестных зарослях и говорить не приходилось: успели пройти дожди, и каменную россыпь тут же осадила взбесившаяся непролазная зелень, а под ней была не земля, а сплошная жижа.

Короче говоря, перед своим начальством асессор предстал с пустыми руками. Выговоров ему не объявляли, вон не выгнали. Просто он стал «асессором с прилипалой». «Прилипалой» именовалось нераскрытое дело, папка которого маячила у всех на глазах в особом шкафу в качестве незавершенного производства, суля отделу непочетные последствия, как бы ни преуспевал сам асессор и его коллеги в иных делах.

Никто не сказал бы асессору худого слова, если бы он, выждав приличный срок, написал докладную с просьбой закрыть безнадежное дело и разрешить сдачу в архив. Это было в его власти. Более того: инициатива должна была исходить от него. Сказать положа руку на сердце, вначале асессор не поступил так просто из упрямства. А потом – хоть и давненько это было – он как-то вечером, глядя на эту обидную пустую папку, ощутил нечто невыразимое простыми человеческими словами. Тепло не тепло, гул не гул, зов не зов, а некое сопротивление среды на месте, где среды никакой вроде бы и не было. Самовнушение? Асессор) как уже говорилось, был реалистом, и вот именно реализм не позволял ему так однозначно и скоро судить собственные побуждения.

Одна отчетная пора сменяла другую, отдел хлопотал, приводя в порядок документацию, шкаф с «прилипалами» заметно пустел, асессорский «прилипала», бывало, оставался там в полном одиночестве, это было невесело. Но неощутимая асессорская опека обволакивала пять семейств; три в столице и два в дальних городах. Начальство, как положено, вроде бы и не давило, но расходы в ведомостях проставляло в ехидные статьи. «Прилипалы» тем и знамениты, что, лежа в летаргическом сне, требуют немалых забот и опытного персонала, за который все время надо сражаться, не то отберут на иные дела, живые. Нервов стоят «прилипалы»!

Так прошло шесть лет. И вот подросший за это время сын руководителя пропавшей партии стал студентом достаточно престижного столичного института и вполне самостоятельным человеком. В престижном институте было много студентов из разных стран, гастролировали иностранные преподаватели специальных наук, процветал интернациональный клуб, и от глаз и ушей асессора не укрылось, что сын-студент довольно быстро оказался туда вхож. Оценив эту быстроту, асессор заранее напрягся. И не обманулся: «студент» получил приглашение посетить весьма далекую страну в качестве гостя семьи одного из своих сокурсников. А сокурсник был не обычным студентом, он проходил в институте годичный курс. То есть в конце года он исчезнет и больше в институте не появится. Экий Пилад нашему Оресту, экий щедрый размах пылких дружеских чувств! Явно шито неловкой лапой по хорошему образцу.