Пленники подземного тайника. В глубинах пещер. Том II

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ • ФАНТАСТИКА LXVIII

ПЛЕННИКИ ПОДЗЕМНОГО ТАЙНИКА

В глубинах пещер Том II

Михаил Самсонов

ТАЙНУ ХРАНИТ ПЕЩЕРА

Худ. Г. Жирнов

Таинственный старик

Собачонка тревожно повизгивала, жалась к хозяину, норовив лизнуть его в лицо, и, наконец, разбудила юношу. Шараф, позевывая, приподнялся на локоть, потом сел, протирая глаза.

В палатке тихо, только слышно легкое посапывание спящих друзей. Полог поднят. За ним — черные изломы гор. Над ними — маленькие, тускло светящие фонарики. Это — звезды, Шараф ни с чем не спутает их мигание. Горным ручьем в палатку струился ночной воздух, пахнущий медом и миндалем и еще снегом.

— Что с тобой? — шепнул Шараф, чтобы не разбудить товарищей. — Кого испугалась, трусиха? — потрепал ее загривок, прижал к себе собачонку. Та только еле слышно повизгивала в ответ. Сбросил одеяло. Вышел. Прислушался. Вокруг тишина, ни шороха, ни звука. Что же могло так взволновать четвероногого друга?

Хотя Шараф уже знает, что тишина в горах — только кажущаяся. Нужно ночью слиться с ней, и тогда горы расскажут тебе многое-многое, скрытое темнотой. Здесь ни на минуту не прекращается своя, первозданная, дикая жизнь.

Вот на вершине скалы гулко заухал филин. Тут же диким хохотом ему отозвался шакал. Словно испугавшись их крика, с небосвода сорвалась звезда, огненным шлейфом рассекла предзоревую темноту и одиноким спутником затерялась в горах.

«Не филина же испугалась Жучка? — размышлял Шараф. — Да и к шакалам ей не привыкать…»

Отошел от палатки, зорко всматриваясь в темноту. Ничего не увидел, только там, где скоро должно показаться солнце, ярче прорезались горы.

Но что это? Со стороны реки донеслись жалобные стоны и тут же, нарастая, из ущелья вырвался пронзительный разбойничий посвист.

Жучка взвизгнула, юркнула в палатку. Шараф от неожиданности и испуга присел. Потревоженные чужими звуками горы долго еще не могли успокоиться. А утро, тем временем, приподняло над ними ночное покрывало.

Выждав, пока солнце позолотило белеющие снеговые вершины, Шараф решительно зашагал к реке, откуда донеслись загадочные звуки…

Старый пасечник Нуритдин-ака поднялся с постели, откинул полог палатки. Пахнуло свежестью, под брезент проник мутный рассвет. Пристегнул протез ноги — недобрый «подарок» войны. Тихонько ступая, направился к стоящей поодаль палатке юных помощников. Протез чуть поскрипывал при ходьбе. Заглянул за открытый полог, там, в глубине, на мягком ложе из бараньих шкур, уложенных на толстый слой сена, под цветастым одеялом угадывались фигуры спящих мальчуганов. У входа, на ящике, — приемник, книги…

— Молодцы! И в горах не расстаются с ними, — тронула усы пасечника улыбка.

Старик по-настоящему был рад, когда его одиночество нарушил любимый внучек, да еще не один, а с товарищами… С Арменаком и Сашей Шараф с первого класса учится вместе. А сейчас позади уже восемь. Растут ребятки! Да… бежит время…

— Ну, что ж… Пусть поспят еще, — вздохнул пчеловод, — вчера потрудились хорошо. Откачали меда больше, чем думали…

Услышав знакомые шаги хозяина, подбежала Жучка, оправившаяся после ночных тревог. Словно чувствуя свою вину за поднятый небольшой переполох, она ластилась, терлась о ноги, приглушенно тявкала.

— Ну, чего ты, Жучка? Чего, Жучек? — потрепал ее по загривку Нуритдин-ака. — Не зря, знать, прозвали тебя Жучкой, действительно, точно жук черная.

Подошел к флягам с медом, довольно похлопал по глухо отозвавшемуся боку.

Пасека разместилась на склоне спускающегося к реке берега. Кругом — цветочный ковер, воздух наполнен запахом трав. Над ульями, гигантской шахматной доской раскинувшимися поодаль, кружились проснувшиеся пчелы. А опытный взгляд пасечника уже заметил не одну прилетевшую пчелу, тяжело груженную пыльцой.

«Добрый будет нынче взяток!»— подумал старик. Почти всю свою жизнь он провел с пчелами. И понимал их без слов, так же, как и они.

За плечами — седьмой десяток, а пчелы, горы стариться не дают. Взял полотенце и, припадая на протез, направился к реке.

— Умоюсь, а заодно и верши посмотрю. Ребятки, вроде, в первой заводи их поставили вчера. Глядишь — на завтрак и угощу их ушицей…

Закатал по колено летние парусиновые брюки, смело шагнул в воду, балансируя на скользких камнях. Ногой нащупал вершу, приподнял ее. В лучах солнца засверкало живое серебро. Отобрал несколько штук для ухи, остальных выпустил.

— Гуляйте еще!

На кукан нанизал улов. Вдруг Жучка с лаем бросилась к воде.

— Что лаешь зря? На кого? Думаешь, за этим грохотом кто-то тебя услышит? — стал увещевать старик собачонку. И взглянул на ту сторону реки.

Берег отвесной стеной поднимался над водой на несколько десятков метров. К скале лепились неизвестно кем и когда вырубленные ступеньки. И по ним медленно поднимался человек…

— Опять этот старик! И чего он в такую рань тут бродит? В его ли годы, словно архару, по горам лазить?

Знакомство Нуритдина-ака состоялось в первый же день, когда он обосновался здесь на лето с пасекой.

Только он спустился к реке, чтобы набрать воды для вечернего чая, как увидел на том берегу человека. Обрадовался, что сосед объявился, вдвоем-то в горах веселее. Пытаясь заговорить, перекричать грохот потока, махал руками, приглашая в гости. Но встреча так и не состоялась…

Наверху послышались веселые, звонкие голоса. Это наперегонки к реке бежали Арменак и Саша. На плечах, спине, на лице, опаленных солнцем, шелушилась кожа.

— Дедушка, вы опять без нас рыбу вынули? — обиженно заговорил Саша. — Мы сами хотели…

Ребята присели на берегу, рассматривая улов. Жучка продолжала метаться и лаять.

— Дедушка, что это она? — приподнялся Саша.

— Видно, не понравился наш сосед. А, может, наоборот, понравился, в гости приглашает.

Ребята вскинули головы, вглядываясь в противоположный берег. Там, все так же, преодолевая крутой подъем, медленно поднимался старик. Теперь хорошо были видны его пестрый халат и белая пышная чалма.

Ребята забросали деда вопросами: кто этот старик, чем занимается, почему здесь живет?

Но старый пчеловод ничего не мог ответить о своем соседе.

— Все зову к себе в гости, чтобы познакомиться, да как тут переправишься? Видно, поэтому и не идет сосед.

Ребята почистили рыбу, искупались и бегом помчались, как они говорили, «домой» — к палатке. Шараф-то раньше их поднялся, наверное, уже на пасеке колдует…

Шараф в белоснежном халате, с дымарем, рамками, действительно уже с важным видом расхаживал по пасеке.

Солнце поднялось высоко. Васильковое небо предвещало знойный день. Нигде ни тучки, ни облака. Быть жаре. Хорошо — река рядом. А вода в ней что твой лед — никакая жара не устоит!

— Кто одну минуту просидит в воде, — сверкал огромными черными миндалинами Арменак, отбрасывая со лба такой же черный непокорный чубчик, — месяц… Э, чего месяц? Год мороженым кормить буду! В кино ни разу не пойду! Все деньги экономить буду!

— Хитрый ты! — засмеялся Саша. — Кто же твое мороженое есть будет, если минуту в воде просидит? Он же сам в мороженое превратится! Только в несладкое…

— А если Арменак посидит, то — в соленое… — невозмутимо добавил Шараф.

— А ты уже и так, как ледышка, — махнул рукой Арменак в сторону Саши, намекая на его светлые, чисто льняные волосы и голубые, девичьи глаза.

— Э, ребята, — незаметно подошел Нуритдин-ака к соперничающим в острословии друзьям. — Сначала завтрак, а уж потом работа! Уха ждет.

Наваристая, пахнущая дымком уха вызвала общий восторг.