Пленники подземного тайника. В глубинах пещер. Том II

Ночь темным пологом занавесила горы. Шараф и Гриша поставили свои раскладушки на открытом воздухе. Тишина. Даже река, казалось, угомонилась и прекратила свою вечную перебранку с камнями.

Но что это? Тишину рассек хлесткий выстрел, будто удар гигантской плети. И тут же — дикий крик! Шараф узнал этот знакомый страшный голос. Жучка заскулила, подползла к раскладушке. И снова тот же страшный голос. Шараф вскочил, подбежал к Теплову.

— Гриша, Гриша, — тормошил он. — Проснись!

— Слышал, слышу и не шуми, — спокойно ответил тот. Поднялся, сел. Прислушался.

— Пошли ближе к берегу, — шепнул он. — Только тише, пожалуйста.

Сели на камнях. Молчали. Молчали и горы. Поднявший их надрывный крик, в котором слышались боль, муки, отчаяние, больше не повторялся. Только где-то вдали истошно голосил одинокий шакал.

По бездонному небу пронеслась комета, оставляя за собой длинный хвост. Стрекотали кузнечики, что-то свое, важное, бормотала ночная птица.

— Так вот, Шараф, сцена, с которой «выступает» Има Сумак, где-то неподалеку отсюда. А голос действительно похож… Похоже, ничего не скажешь.

Снова в путь!

Шарафа разбудил рокот отъезжающей машины. Откинул одеяло, огляделся. У новой палатки на кошме сидели за дастарханом старики и Теплов. Арменак и Саша, видно, еще спали. «Устали, бедные, ведь трудились допоздна», — подумал Шараф. Умылся под рукомойником, к реке не захотел идти, подошел к сидящим, пожелал им доброго утра.

Следом, закрутив чалмой полотенце, подошли Арменак и Саша. «И когда это они только поднялись? — недоумевал Шараф. — Ведь несколько минут назад еще во всю храпели!»

А у стариков разговор шел на высоких нотах. Узнав, откуда поступает «неплановый мед», Садык-ака, возбужденно размахивая руками, так и наскакивал на пасечника.

— Ты во что пчел хочешь превратить? В хищников, в бандитов? Что они сейчас делают? Вместо того, чтобы цветы облетывать, опылять их, они у тебя грабежом занялись! Совсем испортишь их!

— Ну нет, Садык-джан, тут ты перегнул, — заступился за друга Азиз-ака, — перегнул, как любит говорить мой сынок — председатель колхоза.

— Разве это грабеж? — продолжал он. — Сам знаешь, мед вытекает, пропадает. Осенью и весной его дожди смывают. Зачем добру зря пропадать?

— И никакого тут грабежа нету, — недовольно загудел Нуритдин-ака. — Я горных пчел хорошо знаю, к себе в дом не пустят. А вот они, эти горные дикарки, налетят — наши не отобьются. Полный разгром учинят!

— Дедушка, — робко вмешался в разговор стариков Шараф. — Дикарок надо попробовать одомашнить. Там, у дерева, можно наши улья поставить. Будем следить за отроением… Потом сюда перенесем, горянок изучать будем. Сами же говорили, дикарки крупнее, сильнее и лучше переносят холод.

— Правильно, — затряс бородой Садык-ака. — Одомашнивать надо!

— Верное дело, — подтвердил и Азиз-ака. И повернулся к Шарафу. — Ну, Шараф, если не свернешь на другую дорогу и не сбавишь темпа, будешь ты пчелиный профессор. Мой сын, председатель колхоза, обязательно так бы сказал!

— Вот что, Нуритдин! Осмотреть надо место «грабежа», как говорит несравненный, досточтимый мой друг, обремененный пчелиной наукой Мирзо-султан Садык-бек, — голосом шахского придворного проговорил Азиз-ака и учтиво склонил голову.

— Дедушка, — улучив момент, опять заговорил Шараф, — можно мы тоже пойдем с вами? Один улей возьмем с собой и поставим его там?

— Согласен, — улыбнулся дедушка.

— Опять туда идти, — захныкал Саша, отправляя в рот ложку с медом. Арменак хотел что-то сказать и, видно, резкое, но Шараф взглядом остановил его. Не годится же при взрослых ссориться!

— Ты здесь останешься, Саша, дежурным по лагерю будешь.

Решили выйти завтра с рассветом, чтобы без ночевки в горах засветло вернуться обратно.

Время до вечера ушло на сборы. Улей разобрали, увязали его в заплечные мешки — так удобнее нести.

…Рассвет еще только угадывался, когда группа покинула лагерь. Жучка весело бежала впереди. Спустились к реке и шли низом. По верху был когда-то проложен овринг, но мощная лавина снега срезала его, будто гигантским рашпилем начисто оскоблив скалы.

Тропа, навиваясь, ползла по стенам, осыпям, круто поднимаясь вверх, лепилась по карнизам над бездонными обрывами, вышагивала по ступеням, высеченным в скалах.

— Идем точно по графику, в пути уже два часа, — заметил Арменак. — Пора делать привал.

Расположились на небольшой площадке, только-только поместиться всем. Садык-ака, несший провизию, разостлал скатерть, выложил продукты. Все дружно принялись за еду.

Отсюда, с высоты, хорошо были видны и их тропа к реке, и место рыбалки с «мраморной ванной», как ребята прозвали заливчик, где купались. Шараф узнал и место переправы седобородого.

— Значит, где-то под нами и тот грот, куда странный старик тогда прятал турсук и где мы нашли оружие… А вон за той грядой и сухая чинара с медом, — показывал Шараф спутникам знакомые места.

— Ну, пора и в путь-дорогу, — бросил Теплов, навьючивая на себя рюкзак.

…Ребята как ни просили стариков переложить к ним часть груза, ничего не получилось.

— Ваш — нам давайте, пожалуйста! — хитро переглянулись старики. Гриша только улыбнулся и ничего не сказал. Как и в прошлый раз, назад решили идти — низом. Теплову необходимо было осмотреть грот, где ребята тогда ночевали и нашли оружие. Да и с самим оружием тоже нужно будет познакомиться.

Звонкий лай Жучки только что раздавался рядом, за скалой, а теперь она голосила в каменном распаде, вплотную подступившем к тропинке.

И вдруг ее заливистый лай стих.

— Почему не слышно Жучки? Где она? — спохватился Шараф. Остановился, окликнул. Позвал громче.

— Дядя Садык, Гриша, подождите, пожалуйста! Я Жучку поищу. Она куда-то пропала… Вот только что лаяла… — Остановился, сбросил рюкзак, тревожно оглядел товарищей.

— Иди, — согласился Азиз-ака, присаживаясь на камень.

— Вместе пойдем, Шараф, подожди, — сказал Теплов, тоже сбрасывая ношу.

Шараф почти бежал впереди, не переставая окликать Жучку. На повороте оступился, ухватился за кусты, чтобы удержаться, и вместе с кустом стал скользить вниз.

— Гриша! — еще успел крикнуть он, цепляясь за выступы, какие-то корни, и почувствовал, что остановился.

Рядом послышалось радостное повизгивание Жучки.

— И тебя угораздило сюда сорваться!

Шараф сел.

«Легко отделался» — подумал он, ощупав себя и убедившись, что, кроме ссадин на руках да дыр на штанах, ничего нет.

— Шараф! Где ты? — донесся сверху взволнованный голос Григория. — Живой?

— Живой. Удачно приземлился. Жучка тоже здесь, — отозвался Шараф со дна каменного колодца.

«Глубина, пожалуй, метров десять. Стенки — гладкие. Без помощи отсюда не выбраться», — невесело подумал Шараф.

И снова услышал Теплова.

— Шараф, жди! Я быстро, за веревкой!

— Иди! — донеслось из колодца. Глаза Шарафа постепенно привыкли к темноте. Сначала он решил, что свалился в каменный мешок, но, присмотревшись, увидел на стене, противоположной той, по какой он скользил, выемку около метра в диаметре. Подполз к ней. Лаз отлого уходил вниз. Любопытство преодолело страх.

— Посмотрим, что там такое… Жучка здесь и Теплов рядом… — проговорил Шараф, на четвереньках продвигаясь по лазу. И, словно по ледяной горке, заскользил вниз. Упав на руки, он увидел, как в темноте что-то сверкнуло, кажется, клацнуло зубами и бросилось в глубь пещеры! И оттуда тут же донесся хриплый тяжелый стон.

Шараф не был трусом, но тут он почувствовал, как под тюбетейкой зашевелились волосы и по спине побежала холодная дрожь…

Подземелье

Печальная весть об упавшем в колодец Шарафе, которую принес Теплов, мигом сорвала всех с места. Путники бросились к злополучному темному зеву, на ходу развязывая рюкзаки и доставая веревки.

— Шараф! — громко крикнул Арменак. Теплов тоже присел у провала на корточки, сложил ладони рупором. — Шараф! Где ты? Шараф!