Морок (СИ)

Щёки Ашота пылали. Не спасала и щётина. Он кивнул.

— Лариса Михайловна, одному будет трудно…

— Берите себе в помощники, кого хотите! Ваша задача — в неделю с небольшим, уничтожить эти срамные «традиции». Со своей стороны, обещаю! Тортов, конфет будет в достатке! Всем хватит. И большим и маленьким! С вашей стороны, Ашот Эрикович, избавить дом от дурных привычек. Всё! И последнее… Не как угроза, а скорее как обещание. Полетит моя голова, полетят все ваши. Вы у меня тут все, голубчики…

Лариса Михайловна красноречиво постучала по столу. Что она имела в виду, было не сложно понять. Ашот Эрикович снова кивнул.

— Я могу ид-ты-и?

— Можете. Я буду наблюдать за вашей работой.

Доводить до кондиции, любое начатое дело, — было, действительно, в характере у «хозяйки дома». Теперь Лариса Михайловна, частенько обходила ясельные и младшие группы. Картина перемен радовала глаз. Свежее выстиранные, отглаженные заправленные кроватки, новые скатерти, масляно-обходительный персонал, изобилие и достаток в меню, — всё это, казалось бы, в итоге, гарантировало стойкую защиту от придирчивых проверок. Но внешний лоск очень легко и просто сколупнуть ногтём, а там, — такие ямы можно обнаружить… Лариса Михайловна это прекрасно понимала, поскольку сама была человеком многогранным и непростым.

— Как тебе живётся, малыш? Что ты кушал, сегодня? — Как-то после ужина, директриса неожиданно присела возле одного четырёхлетнего паренька. Тот конструировал из кубиков, что-то наподобие башни. На вопрос взрослой тёти, мальчик поднял вполне серьёзный взгляд, но тут же, расплылся в широкой улыбке.

— Мне сиодня конхеты с решками дали… Белочку. — Начал выдавать крепыш. — Я не люблю с олешками… И поменялся с Денисом. На К-хасную Шапочку…

— Вот как! — Участливо улыбнулась директриса. — А ещё что давали, кроме конфет?

— Ну, суп там, молочный… Г-хечку с катлетаю… Я не хотел доедать, но сказали, кто не съест… Не дадут конхет. Ну… Я и съел…

— Молодец! — Рука Ларисы Михайловны прошлась по ершистой голове ребёнка.

Тот заулыбался ещё больше.

— А скажи, тебя никто не обижает? Нянечки? Большие мальчишки? — Она взглянула, на стоящих подле, женщин. Те напряжённо улыбались.

— Не-е-е! Ты, чё-о? — Искренне удивился паренёк. Похоже, удивление было искренним, а конфетные воспоминания натуральными. Коротенький опрос не выявил червоточину. Теперь оставалось просто ждать. Ждать, — всегда непростое занятие. Вся эта спешная возня с приготовлениями, отразилась в виде тёмных кругов под глазами железной директрисы. На макияж стало больше уходить времени, а телевизионщики, чёрт бы их побрал, всё не появлялись. Голову начали захлёстывать параноидальные мысли. Дом её, на текущий момент, один из немногих, где ремонт, уход, чистота и достаток. Если не образец, то близко к этому. Об этом просто могли слить информацию, а журналистам не нужен «пресный» материал. Этим прожектёрам подавай острое. Мысли путались в предположениях. А в итоге, «вдруг» получился будничным и прозаичным.

После полудня, с вахты позвонили:

— Лариса Михайловна, к нам гости… С телевидения. Просят провести к вам…

Сердце ёкнуло, но тут же, успокоилось.

— Проводите… — Она была готова к борьбе.

Вопреки ожиданиям, гости оказались доброжелательно веселы и вежливы, и уж никак не тянули на руку правосудия. Светловолосый мужчина в очках, молодой, с располагающей улыбкой, представившись, как главный, бросил оттиражированную реплику:

— Наш прожектор, Лариса Михайловна, катается по регионам Союза, и делает небольшие репортажики, на злобу дня. В основном, это трудовые будни милиции, жизнь и быт в детских садах, детприёмниках, уклад чиновничьих инстанций. Небольших. Таких, как ЖЭУ, там, собес, ну и так далее. Вы не будете против, если мы тут у вас немного «пошерстим».

Обаяние и обходительность телевизионщика не скрывали, однако, его потаённый интерес. Лариса Михайловна внутренне усмехнулась.

— Шерстите, молодой человек, шерстите! Это ваша работа. Ваш хлеб. Что найдёте, всё ваше.

— Вот и славно.

Обход начали со спальных помещений и учебных классов. Камеры лениво скользили по свежекупленной мебели и ярким занавескам, заглядывая в кастрюли к поварам, обозревали санитарные узлы и даже радиаторы отопления. По мере продвижения, по этажам и помещениям, взгляд у руководителя концессии становился скучным. Урок труда у старшеклассников, несколько привлёк телеработников. Ребята, хмуро бросая взгляды на камеры, тем не менее, продолжали что-то пилить, вытачивать, стругать, абсолютно игнорируя чужаков. В эпицентре деловито расхаживал Ашот Эрикович, в своей незаменимо черной рабочей шапочке, что-то жестикулируя, указывал и поправлял.

— Это наш трудовик. Маркисян Ашот Эрикович. — Пояснила директриса Главному. — Плотник от бога. Передаёт ремесло ребятам…

Главный вяло кивнул, а между тем, юркая мадам из телегруппы, уже брала блиц-интервью у Ашота.

— … самостоятельны… — Донеслось до Ларисы Михайловны.

Маркисян, пафосно и громко, кричал в микрофон, пытаясь перебить шум молотков и ножовок.

— У каждого ученика своё задание. Кто-то сколачивает табуреты. Кто-то — скворечники. А кто-то выпиливает вычурные ножки для стола. Есть особо одарённые ребята. Те занимаются резьбой по дереву. Пройдёмте, уважаемая, покажу замечательные работы. Осторожно! Здесь опилки… Не наступите!

Вдоволь насытившись зрелищем столярной мастерской, съёмочная группа, как по команде молча, встали подле главного «осветителя перестройки». Видимо, в ожидании ЦУ. Главный прожектёр откровенно поник лицом, уже, в общем-то, и не скрывая своего разочарования. Затем что-то вспомнил, и тускло спросил:

— А где у вас самые младшие группы?

«Младшенькие, — пронеслось в голове у Ларисы Михайловны, — как же, ахиллесова пята. Последний шанс найти скелета в шкафу». А вслух, произнесла:

— Младшие, у нас в левом крыле здания. Первый этаж. Сейчас у них должен быть урок пения. Пройдёмте, за мной, пожалуйста!

Проходя мимо трудовика, директриса выразительно взглянула на него. Ашот медленно прикрыл глаза.

Урок пения давно был закончен. Малыши попросту носились по залу в произвольной программе. Желающим рисовать были розданы карандаши и акварели. Часть ребятни с головой ушла в игрушечный мир, который, кстати, был, весьма, не скудный. От конструкторов, сабель, мячей, всевозможных машин, до могучих ЗИЛков и мини-железной дороги. Как приложение к великолепию, то тут, то там, сновали розовощёкие улыбающиеся нянечки.

Телеруководитель сделал жест, или повёл бровью. Только сразу параллельно друг другу, к двум-трём малышам, подсели девушки с микрофонами. Барышни знали, как говорить и с чего начать.

— Что ты рисуешь?

— Ух, ты! Что ты построил? Дом? Как тебя зовут?

— Приве-ет! А покажи мне свою машину! У меня дома тоже такая есть!

Безобидные вопросики, плавно перетекали к насущному: «Как вам тут, без папок и мамок? Не обижают?» Но вот беда, большинство малышни, еле выговаривали слова, а другая часть вела себя зажато и шарахалась от телекамер, под привычные руки нянек.

По счастливой иронии, самым смелым и языкастым оказался тот самый мальчишка. Тот, с кем беседовала ещё недавно сама Лариса Михайловна.

— Я буду канслухталам масын. — Громко поделился планами на будущее белобрысый крепыш. — Ищо калабли будю делать… Касмисс-ки-и.

Из этого слова не надо было вытягивать, только направляй. Теледама и направляла.

— А как тебе живётся здесь? Нянечки хорошие? В угол не ставят? По попе не шлёпают?

— Зачем? — Глаза мальчика стали круглые от удивления, и Лариса Михайловна чуть не прыснула со смеху. Совсем недавно этот вопрос задавала она.

— Ну, вдруг ты на скатерть компот пролил, или в штанишки описался… Ругают, наверное… В угол ставят, а?

— Зачем? — Малыш не переставал удивляться. Взрослая тётя говорила диковинные вещи.

— Няни хорошие у нас. — Вдруг громко и членораздельно произнёс мальчик.