Любовница Леонарда (СИ)

— Да не покупала я это здание! — с сердцем выкрикнула Архелия. — Не покупала! Мне его Кившик передал безвозмездно!

Глаза Клавдии Васильевны сделались круглыми от удивления.

— Безвозмездно? С чего это он так расщедрился?

— Да не расщедрился, а откупился! — раздраженно воскликнула фермерша. — Он поступил со мной нехорошо, очень нехорошо и решил таким вот путем загладить свою вину…

— Не знаю, Лия! — тяжело вздохнула бухгалтерша после некоторого раздумья. — Если у соответствующих органов возникнут вопросы, будешь сама с ними объясняться.

— Не волнуйтесь, Васильевна! — на губах девушки промелькнула самоуверенная ухмылка. — Я все решу! Никаких проблем не возникнет!

И принялась пить чай.

Хозяйка кабинета взглянула на нее с сомнением, нервно поерзала в кресле, но не сказала больше ничего.

По дороге домой Архелия встретила Ткачука. Тот как раз бежал на ферму с обеда. Поймала его за рукав:

— Как самочувствие Максимки?

— Врачи говорят, что все самое страшное позади, — смущенно выговорил Федька, отворачиваясь — от него несло перегаром. — Но Максим может еще не один год страдать от последствий болезни, есть даже риск потери слуха… В общем, малыш какое-то время полежит в больнице, а потом его отправят в специальный санаторий.

— С твоим мальчиком все будет хорошо! — девушка успокаивающе похлопала Ткачука по предплечью. — Он обязательно поправится.

— Ты так нам помогла, Лия… Спасибо тебе! — Федька бросил на нее благодарный взгляд и опять отвернулся.

— Ладно, пошла я! — Архелия сделала несколько шагов, а потом, оглянувшись, прибавила: — Ты только не пей, ладно? У тебя такие проблемы с ребенком… Да и Галке вот-вот рожать… Не пей!

— Так я это, встретил Сан Ваныча, — растерянно пролепетал Ткачук. — Понемногу приняли…. По грамульке… Ты ж видишь, я трезвый…

Управившись по хозяйству, девушка отправилась коротать вечер к Евдошке.

Та, бледная, как полотно, сидела на топчане и суетливо курила. Ее бил озноб, лоб покрывала испарина, седые пасма волос, выбившиеся из-под домашнего ситцевого платка, прилипли к щекам.

— Вот хорошо, что ты пришла! — радостно воскликнула она, увидев внучку на пороге светелки. — А то я вся, как на иголках!

— Что такое, бабушка? — встревожилась Архелия. — Ты заболела?

— Да тут, милая, вот какое дело, — старушка схватила ее за руки и усадила рядом с собой. — Прилегла я после обеда немного вздремнуть, и мне сон дурной привиделся! Приснилось, будто ты и я стоим над пропастью под раскидистой сосной. Далеко внизу — острые камни, за ними — болото. Дует страшный ветер, прямо ураган. Стоим мы, значит, стоим, вдруг из-под ног начинает уходить земля, край обрыва обваливается. Ты первая падаешь. Я успеваю ухватить тебя за воротник куртки, изо всех сил тяну вверх, а сама пытаюсь поймать над головой качающуюся ветку. Но не дотягиваюсь и начинаю тоже сползать. И тут чувствую — тебя рядом нет. Где же ты? Поднимаю голову, глядь, а ты зацепилась цепочкой, которую тебе Леонард подарил, за какой-то корешок и висишь над пропастью, ногами болтаешь. Я кричу: "Держись!" Смотрю, ты ухватилась рукой за ветку сосны и подтягиваешься. А я уже не сползаю по склону, уже качусь в пропасть кубарем, потом и вовсе лечу… Дальше — удар, и мое тело пронзила острая боль…. Проснулась — спина мокрая от пота, сердце колотится в груди, глаза залиты слезами…

— Бабушка, это же всего лишь сон! — с облегчением вздохнула девушка. — А ты из-за него так расстроилась. Честное слово, смешно!

Евдошка поплевала на окурок, швырнула его под печку и, отерев ладонью влажный лоб, неторопливо проговорила:

— Сон-то сон, но у меня на сердце камень. Предчувствие нехорошее…

— Да брось ты! — засмеялась Архелия. — Ни в какую пропасть мы не полетим!

— Может, и так, — бабка, кряхтя, поднялась с топчана, подошла к столу и налила себе в чашку взвара из банки. Выпила и повернула к внучке осунувшееся лицо: — Я тебе вот что скажу: надень и не снимай с себя украшения, подаренные Леонардом.

— Слишком они шикарные, — заметила девушка. — Начнут спрашивать, где я их купила, сколько стоят…

— А ты говори, что украшения куплены давным-давно, — посоветовала старушка. — Дескать, батька когда-то мамке подарил, а она сложила их в шкатулку, да и забыла…

— Ладно! — пожала плечами Архелия. — Буду носить!

— Смотри! Не забудь надеть!

Вернувшись домой, она достала материну шкатулку со спрятанными в ней подарками покровителя, и стала их рассматривать. Потом нацепила на себя цепочку, браслет и кольцо, подошла к зеркалу. Да, шикарные вещицы, таких в райцентре не купишь, может, только в Полтаве сыщешь или в самом Киеве. И стоят они, наверно, баснословные деньги.

Придя утром в контору, Архелия обнаружила в приемной женщину в старом вылинявшем ватнике и украинском платке, закрывавшем ее лицо до самых глаз. Она стояла у порога, опершись плечом о дверной косяк. Девушка сначала и не сообразила, что это ни кто иной, как Райка Сысоева. Но потом догадалась.

Поздоровавшись, прошла к двери своего кабинета, открыла:

— Ты ко мне, Раиска?

Та кивнула.

— Ну, проходи!

Любка Матюк, испуганно таращась на посетительницу из-за перегородки, разделявшей приемную на две части, пропищала:

— Лия, тебя спрашивал Жорка Жадан! Вы же с ним в район собрались…

— Скажи ему, что я освобожусь через полчаса, и поедем! — ответила фермерша, пропуская поперед себя Сысоеву.

Та вошла, стала у стены.

— Садись! — Архелия указала рукой на ряд стульев, а сама прошла за стол и опустилась в кресло.

— Да я ненадолго, — глухим голосом проговорила посетительница, но все же присела на краешек стула. Помолчала, опустив голову, как бы собираясь с мыслями, потом тяжко вздохнула и начала издалека излагать суть дела: — У нас с тобой однажды размолвка вышла… Не знаю, может, ты до сих пор держишь на меня зло, но, кроме тебя, мне больше не к кому обратится… Кстати, большое спасибо, что тогда на похоронах помогла с машиной и заплатила в магазин за продукты. Честно говоря, я даже не ожидала… А теперь у меня другая проблема — не знаю, на что жить… В больницу я больше не лягу, нет у меня денег на лекарства. На работу в райцентр не наездишься, да и кто меня возьмет с такой рожей?

Сысоева развязала платок, медленно опустила его на плечи. Увидев ее лицо — обрюзгшее, в красных волдырях, с ярившейся раной на переносице — девушка не удержалась, ахнула.

— Да, вот такая я теперь стала! — тяжко вздохнув, печально произнесла Райка. — В Талашковке все тыкают на меня пальцами и говорят, что я сифилитичка. Но это не так! У меня другая хворь, не заразная. Если надо, я представлю документы — выписку из истории болезни…

— Не нужно! — покачала головой Архелия. — Я слышала, что у тебя эта, как ее… волчанка…

— Да! — подтвердила Сысоева, опять закутываясь в платок. — Красная системная волчанка. Я раньше даже и не слышала о такой болячке, а теперь вот… Наверно, за грехи…

— Так, значит, ты хочешь устроиться ко мне на работу? — участливо осведомилась фермерша. Злорадства в ее душе не было.

Райка широко развела руками:

— Ну да, иначе придется помирать с голоду. Ведь кроме картошки и лука, у меня ничего нет. Даже хлеба не на что купить… Мне вроде как положена инвалидность, но для этого надо определенное время полежать в больнице. А потом ждать решения МСЭК. Но как мне лежать, когда в кармане — ни копейки…

Архелия с сочувствием взглянула на женщину, которая совсем недавно без зазрения совести делала ей гадости, и горестно поджала губы. Да уж, болезнь сильно изменила Сысоеву — она исхудала, ссутулилась, даже, кажется, стала ниже ростом.

— Не бойся, не дадим мы тебе умереть с голоду! — опустив глаза, заверила девушка. — Я постараюсь что-нибудь придумать для тебя. Только это будет временная работа. Подкопишь деньжат, и сразу ложись в больницу, добивайся группы инвалидности! Какая из тебя труженица? Я же вижу, ослабела ты совсем, вон, еле ноги передвигаешь…