This one. Книга первая. Суровая земля (ЛП)

– Мастер уже знает. Они не новы.

Но застрять в хижине – выздоравливая – впервые в жизни, Кеншину порядком надоело. Ему абсолютно нечего было делать. Уроки письма были чудесными, они несколько облегчали его ничегонеделание вечерами, но дни по-прежнему сводили его с ума. Возможно, было неизбежно, что вынужденная скука в сочетании с врожденным детским любопытством в конце концов одержали верх над неуверенностью, и он начал разговаривать и задавать вопросы этому новому незнакомому человеку, появившемуся в его жизни. Однако Кеншин был не из тех, кто говорит о себе. И он не хотел расспрашивать женщину о ее жизни, потому что о знакомых людях начинаешь беспокоиться. И ему было совершенно ясно из поведения Мастера, что как только он поправится и погода позволит, они уйдут. Кеншину больше никогда не хотелось покидать людей, о которых он волновался.

Так что вместо личных, он начал задавать вопросы, касающиеся занятий Осуми-сан – готовки, уборки, вязания палочками и пряжей, а также шитья и ремонта одежды. Сначала он с любопытством наблюдал за ней и уговаривал показать ему, что она делала. Но поскольку Осуми-сан достаточно легко удовлетворяла его просьбы, довольно скоро он нерешительно спросил, может ли он помочь. Она велела ему не беспокоиться. Помогать было не с чем, поскольку Мастер помогал ей со всеми делами снаружи, такими как сбор снега для плавки, колка дров, доставание предметов из сарая или погреба.

Хотя Кеншина это не остановило. Лежать ничего не делая было неправильно и, самое главное, скучно. По правде говоря, если бы это зависело от него, он предпочел бы помогать снаружи, на свежем воздухе. Они выпустили бы его из хижины. Но было ясно, что он застрял внутри. Так что у него не осталось других вариантов, и, несмотря на то, что это девчоночьи занятия, это было хоть что-то. Так что он просил и убеждал, пока она не начала учить его шить.

На удивление, это оказалось даже забавным, когда он освоил это занятие. Особенно аккуратно штопать дырки – сначала нужно обшить края для закрепления, а потом пряжей залатать отверстие. Нелегко пришлось, особенно поначалу, когда все, что ему удавалось – это накрутить узлов, но проблема только делала дело интереснее.

Еще интереснее было наблюдать за тем, как Осуми-сан готовит, и спрашивать ее об этом. В этом было немного корысти: ее еда превосходна, и если бы он научился готовить, ему никогда не пришлось бы терпеть плохо приготовленную пищу. К тому же было приятно слушать счастливые ответы Осуми-сан, которые быстро превратились в полномасштабные уроки.

Не то чтобы она позволяла ему много помогать. Независимо от его настойчивости он получал только несколько простых заданий, чтобы занять руки. Довольно быстро он понял, что Осуми-сан действительно наслаждалась приготовлением пищи, и она признала это, с гордостью заявив, что готовка – это один из видов искусства. И не важно, что по инструкции готовить мог каждый, потому что, заявила она, только настоящие художники могли превратить простую готовку в нечто большее.

Попробовав разницу, Кеншин смог понять ее настойчивость и гордость. Он улыбнулся и попросил ее рассказать побольше. Она широко улыбнулась, ее ки стала очень теплой, и продолжила свои уроки более обстоятельно.

В следующие недели Осуми-сан показала ему, как приготовить рис так, чтобы он не пригорел, как смягчить вяленое мясо или рыбу так, чтобы они стали нежными и вкусными, и как сварить корнеплоды так, чтобы на вкус они были такими же свежими, как после сбора урожая. Затем настало время общих приправ, таких как соль, соя, сахар, уксус и имбирь, и их правильного использования. Вскоре уроки стали более сложными и напоминали мистический поиск божественного благоволения по сложности, но он впитывал все, что мог из этого восторженного лепета и чувствовал себя счастливее, чем за все годы жизни.

Когда Мастер узнал, чем он занимается, он пренебрежительно усмехнулся, но не запретил «женские и легкомысленные» уроки.

А потом, когда его признали достаточно здоровым, Осуми-сан решила, что пришло время его помыть. Кеншин был ошеломлен – не то чтобы ему не нравилось быть чистым – но не в середине зимы! Он выступил категорически против этой идеи. Она была непреклонна, и поскольку Мастер благополучно исчез в то утро, ему не удалось сорвать ее планы.

Осуми-сан, казалось, ценила чистоту еще больше, чем мать или старая Ине-сама, и мальчик давно должен был понять, что все к этому идет, особенно после того, как женщина перестирала всю его и Мастера одежду. Но купание… В тех обстоятельствах, в которых они оказались, единственным вариантом было нагреть талую воду в котелках и помыться внутри дома. Такое люди там, дома, делали нечасто. Даже мать прошлой зимой настояла на этом только раз.

Но Осуми-сан не волновало, насколько медленно и бессмысленно это было, и как неловко было ему. Он на самом деле был большим мальчиком и мог помыться самостоятельно. Нет, все это не имело для нее значения, и она настояла на своей помощи. Нечего и говорить, сколько аргументов было озвучено по этому поводу. Тем не менее, в итоге Кеншин был чист от кончиков пальцев до корней волос.

Вытерев его полотенцем, Осуми-сан замолчала и уставилась на его рыжие волосы, которые проявились из-под дорожной грязи. Она ничего не сказала больше, развернулась и пошла готовить, ее ки при этом ощущалось весьма занятно. Это почему-то заставило его почувствовать себя скверно и неуверенно. За эти дни он почти забыл, что был другим. Но теперь, когда она узнала, собирается ли она поступить так, как все остальные люди и возненавидеть его за то, что он отличался? Страх наползал на него, он надел чистое свободное кимоно и устроился на постели, наблюдая за ее хлопотами. Она была такой милой, стольким вещам его научила, почти как… Нет не так. Но она была чудесной.

Если она начнет его ненавидеть его за то, что он отличается, это не имеет значения. Он решил, что сможет простить ее. И в любом случае, он был почти здоров, лишь немного слаб. Так что если она прогонит их сейчас… Будет больно, но и он, и Мастер справятся с этим.

Потом она вернулась, вытаскивая его из размышлений. Она подала ему миску с бульоном, чтобы поесть, и потрепала его по волосам, тихо прошептав, словно говорила сама с собой:

– Ты очень милый ребенок. Не твоя вина, что ты родился некрасивым.

Кеншин улыбнулся ей, чувствуя совершенное облегчение. Она не ненавидит меня! И она улыбнулась в ответ. Он был прощен, и все опять пошло хорошо.

В общем, жизнь была хороша.

Ну, настолько хороша, как могла бы, учитывая тот факт, что они трое оказались в ловушке в маленькой хижине, окруженной снегами, откуда некуда было идти, пока пути не откроются. Конечно, были и споры, и столкновения мнений, но все это стало обычным, почти домашним. Кеншин хорошо знал жизнь в таких условиях. Тем не менее, неудивительно, что тем, у кого было больше проблем, был Мастер.

Мечник выполнял недостаточно много хозяйственных дел, чтобы оправдать свое долгое отсутствие в хижине.

Интересуясь тем, что он делает, Кеншин занялся отслеживанием действий мужчины через приоткрытую дверь и его ки лучшей из своих способностей. Оказалось, Мастер проводил большую часть дня либо тренируясь, либо просто бродя по лесу. В некотором смысле это было понятно, особенно зная, как мечник не любил людей, но Кеншин не мог не беспокоиться и не чувствовать себя виноватым за то, что они здесь застряли.

Однако после того, как Кеншин со стороны понаблюдал за тренировками Мастера, ему отчаянно захотелось тоже вернуться к тренировкам. Он действительно уже не был таким слабым и болезненным после недель, проведенных внутри. Так что, конечно, это было возможно? Неуверенное предложение во время ужина было встречено неодобрением со стороны Осуми-сан и одобрением со стороны Мастера.

Она не стала делать много шума по этому поводу. Только взглянула на Мастера, прежде чем смягчиться и признать, что Кеншину было намного лучше, и прогулка на улице пойдет ему на пользу.