Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Оставалось последнее – самое жесткое и самое сложное. Уступать клановое имя она не собиралась, как и не собиралась ставить Эсс выше Вар. Это было слишком, это было чересчур, и принять первый вариант она никак не могла: это значило бы признание слабости клана, его неспособности сохранить древнее имя. Такому позору подвергнуть своих Шеда не могла. Лисица из Аэль-Роадана знала это – слишком уж щепетильной была Шедавар в вопросах клановой чести. И Реанэсс поставила ловушку именно там, где нужно, и именно так, чтоб выпутаться из ее сетей было невозможно.

Аллэи… Что же я скажу тебе? Как же ты…

Она уже представляла, как Аллэивар будет рвать и метать, когда узнает об этом. Ищущая никогда не искала компромиссов, и на любые попытки как-то ограничить ее свободу брыкалась не хуже своей химеры. Она никогда не была покладистой, когда дело касалось ее интересов, и правила устанавливала сама. Сейчас же…

Вздохнув, Шедавар откинула голову назад, растягивая на шее завязки пальто, чтоб ослабить узел. Солнце тут же ослепило ее глаза, привыкшие к темноте, и она скривилась, щурясь и часто моргая, а затем выпрямилась, отстраненно оглядывая просторы вокруг. Прозрачный синий воздух звенел морозом и искрился, словно весь в звездной пыли, под ладонями было колко и холодно, а в груди пусто и как-то тревожно. Здешняя тишь и красота никак не вязалась с тем штормом, который медленно поднимался где-то в ней. Лореотт, наверное, сейчас тоже тих и спокоен. Перед глазами тут же возникла белая колонна с тонким-тонким, едва различимым разломом, возник желтый глаз Аллэи, с укором глядящий на нее в тот последний раз перед отъездом королевы, а еще – глаза Мэгавар, туманные, затянутые горькой пеленой воспоминаний. Это все держало ее в тисках так крепко, что дурные мысли никак не шли из головы, заплетаясь змеиным клубком все туже, переплетаясь тяжелыми петлями и не давая вдохнуть свободно.

- Ниэнавар, ты-то, наверное, точно знала бы, как этот узел расплести, правда? – слова сами сорвались с губ тихим полушепотом и унеслись белым полупрозрачным облачком. Шедавар вновь вздохнула, хлопнула себя по коленям, приходя в чувства, и поднялась из снега, стряхивая переливающуюся серебристую пыль с одежды. Спрятав окоченевшие руки в глубокие теплые карманы, королева Лореотта медленно побрела вдоль берега к городу, погрузившись в свои мысли.

У стены стояли караульные, при ее приближении вытянувшиеся по струнке. Хором они ударили древками длинных копий оземь, и Шедавар лишь лениво кивнула в ответ, едва удостоив их взглядом. Навстречу ей пронеслась целая ватага детей, что вприпрыжку гнались за лохматым псом, визжа и смеясь. Пес, подпрыгивая от счастья, стрелой промчался мимо ног Шеды, едва не сбив ее и задев ее колено черным хвостом, а дети сбились в кучу и замерли перед ней, задирая головы все как один – и тут же сгибаясь пополам, заходясь в восхищенных вздохах и испуганных приветствиях. Не сдержав смеха, Шедавар скрестила руки на груди и грозно нахмурила брови:

- Бездельничаете, мелюзга?

Десять пар глаз уставились на нее, не мигая, и Шеда ощутила себя совой в окружении маленьких внимательных совят. Правда, золото их глаз уже угасло, оставшись лишь крохотным ореолом у зрачка, а всю радужку затапливала небесная синь у одних, зелень лесов – у других, темная смола – у третьих. Одна из девочек, повыше других, с двумя тонкими светло-рыжими косичками и огромным синяком прямо на лбу, утерла рукавом раскрасневшийся нос и храбро заявила:

- Нет, королева! Смотрящая сказала, что ей, мол, не до нас сегодня – и отпустила нас гулять. На реку вот пойдем, драться!

- А ты, я смотрю, больше всех драться горазда? – поинтересовалась у мелкой Шеда. Та вдруг смутилась – щеки ее зарумянились, однако на лице появилась широкая улыбка.

- А то! – она залихватски подняла руку, сгибая ее в локте и напрягая, словно через одежду Шеда могла увидеть ее мышцы – явно цыплячьи, к тому же, - Я – самая сильная!

- Среди них-то? – Шеда изогнула бровь, выпрямляясь и пряча улыбку в уголках губ. Искренняя серьезность детей всегда казалась ей удивительно трогательной. Девочка непонимающе захлопала ресницами, - Среди них – несложно быть самой сильной. Ты бы взяла себе противника постарше – это бы честнее было. А так…

Дети вдруг захихикали, а девчонка насупила густые светлые брови. Один из мальчиков, с перьями на куртке, что болталась на нем словно тряпки на пугале, ехидно доложил Шеде:

- А она и пыталась – задиралась к старшим ребятам. Они ей зуб и выбили, - малышня покатилась со смеху, а девочка вдруг цыкнула на них, и те разом притихли. У Шеды вновь в голове возникла ассоциация с совятами. Девочка вновь шмыгнула носом и гордо задрала подбородок.

- Ну и выбили – но не сильно: он уже опять есть! – и в доказательство она широко открыла рот, демонстрируя Шеде белые ровнехонькие зубки и указывая на клык, что еще не вырос до конца. Шедавар покивала, серьезно глядя на нее: вот уж действительно, где настоящие проблемы. Спохватившись, девчонка согнулась в три погибели, и остальные тут же повторили за ней, - Не смеем больше задерживать тебя, королева!

И с этими словами она вновь помчалась за псом, что все это время воровато выглядывал из-за огромного снежного сугроба и призывно лаял, а следом за ней, вопя на разные голоса, с топотом и смехом понеслась вся орава. Перышко, оторвавшееся от куртки мальчишки, подхватил слабый ветерок, мягко закружив его, и Шеда легко поймала его на ладонь, отстраненно разглядывая рябой серый узор на мягком легком пуху. Совиное, и впрямь…

Спрятав перышко в ладонь, она побрела дальше, мимоходом разглядывая дома и дворы. Дети, что только что стояли перед ней, уже были иными. Пестрыми, яркими… Они вбирали в себя узоры на стволах деревьев, укрытых тулупами из мхов и лишайников, спелый алый сок вишен, вызревших под теплым солнцем, краски осени и весны, лета и зимы. Они наполнялись цветом полноводных рек и темных водорослей со дна, солнечными ослепительными лучами, лазурью вечернего неба, разливающегося над сонными склонами гор, что к ночи становились безмолвными и древними. Дети подземелий вбирали в себя лишь сумрачный свет кристаллов и белые тихие дворцы, прорастающие прямо в камнях, что застыли в воздухе. Для них внешний мир был чудом, сказкой, и многие из них, впервые увидев его, просились домой – потому что слишком много всего окружало их, когда они выходили на поверхность.

Подумать только, все, что есть у нас – тишина и свет, и мы так держимся за это. Так цепляемся руками за эти камни, хранящие наш покой, пьем большими глотками этот сумрачный свет… И почему теперь я думаю, что так не должно быть? И почему при том же мне так хочется сохранить все, как есть?

Почему-то она вспомнила Знающую Мару, лесную ведьму из Гарварнского леса. Та тоже баяла о тишине и свете – Шедавар слышала краем уха из разговора с Птицей Даэн, да и на прощание женщина со смоляной косой, невесомо пожимая ладонь Шеды, попросила ее беречь тишину и свет. Королева Лореотта тогда лишь непонимающе кивнула – на ее взгляд, белый город итак был достаточно тих и светел. Однако сейчас ей почему-то казалось, что ведьма говорила не о Лореотте – а еще о чем-то, о чем-то большем тысячекратно.

Она и сама не заметила, как вышла к загонам с химерами, и пришла в себя лишь тогда, когда услышала протяжное долгое мяуканье, настолько заунывное, что ее непроизвольно передернуло. Через высокие деревянные балки, решеткой ограждающие площадку от внешнего мира, на нее таращились огромные глаза-плошки, ловящие солнечный свет в круглый зрачок. Шеда подошла поближе и остановилась напротив Кошки, сидящей истуканом за этими громадными прутьями. Зверь вновь взвыл, и Шедавар чуть заметно поморщилась.

- Прекрати – и без тебя тошно.

Кошка, поняв, что ее мяуканье раздражает королеву, затянула еще протяжнее. При этом зеваки, с интересом собравшиеся поодаль и разглядывающие диковинных зверей, тут же поспешили разойтись по своим делам. Химера прильнула к балкам, утробно подвывая, и принялась ожесточенно грызть длинными клыками дерево. Получалось у нее не слишком-то хорошо: судя по всему, Знающие зачаровали дерево, и от зубов Кошки на древесине оставались лишь едва заметные царапинки. Шедавар про себя ухмыльнулась: она прекрасно знала, что зверь иногда точил зубы о поваленные ветром стволы деревьев и преуспевал в этом не хуже бобров. Возможно, сейчас она наконец умолкнет, увлекшись бревном.