Морок (СИ)

Олега сбили с ног и долго били ногами. В живот, в спину, по ногам и даже в голову. Десятки глаз с его группы, безучастно смотрели на избиение, но не один не подошёл близко. Пацанам было приказано молчать и не рыпаться. В дверях «на стрёме» стоял один из «старших».

— Всё, харе! — Прозвучал знакомый Олегу голос.

Он знал хорошо этого «бугра». С ним лично он стычек не имел, но зато однажды, видел его в компании ненавистного физрука. Тот задушевно обнимал его за плечи и щедро наливал ему в стакан тёмно-бурую жидкость. Кажись портвейн… О чём говорили они, Головной слышать не мог. Было далеко.

— Давай, поднимай его! — Распоряжался между тем бугор. — Держите ему хорошо руки и ноги тоже… Давай, понесли в сортир!

Оглушённого Олега подняли, захватив руки. Сзади схватили за ноги, оторвали и потащили… В голове стоял шум; от удара в лицо у него всё плыло в глазах, но всё же, он видел, что его тащат в умывальную комнату, где за отдельной перегородкой находилась туалетная ниша: три унитаза. Один из них давно не работал, был отглушен, а вот другой… Другой был полный свеженаваленного… НЕ СМЫЛИ? А не смыли, потому что…

Олег всё понял. Дико заорав, невероятным усилием он дёрнулся, высвобождая руки, и намертво их припечатал к трубе, что тянулась к сливному бачку. Его потянули обратно. Бесполезно. Пальцы казалось, срослись с этой спасительной холодной трубой.

— Бля, чё копаетесь! — Хрипло, в стороне звучал голос бугра. — Давай! Макай его в говно!

— Костян! Он зацепился за трубу! Не оторвать!

— Бля, уроды! Руки держать надо было…

Пальцы бугра втиснулись между указательным и средним пальцами Олега, пытаясь разогнуть, разорвать хватку. Клокочущая злоба вырвалась из горла волчонка.

— С-суки-и! Убью-у!!! Убью вас всех! Хана вам, амба… Заказывайте гробы!

Кулак Костяна дважды влетел в лицо Олега, прерывая крик, и разбивая его губы в кровь.

— Заткнись, падла… А ну, отцепился от трубы! Быстро отцепился!

— Пошёл на х…! — Смачный и кровяной сгусток, плевком полетел в сторону бугра.

— Ах ты, сука! — Завопил в ярости Костян, осыпая ударами голову волчонка. — Ты у меня, здесь сдохнешь!

Он попробовал снова, с силой разжать пальцы поплывшему от побоев строптивцу, но у того они словно склеились с металлом.

— Костян, всё! Держать устали… — Сказал один из державших. — Хрен с ним пошли отсюда.

— Рот закрой! — Бешено заорал тот в ответ. — Ты у меня ща сам в унитаз нырнёшь! Тяните его назад, да посильнее!

Головного натянули как бельевую верёвку, и в место соединения рук с водосточной трубой, бугор со всей дури начал бить ногой.

Олег плохо соображал. От обильных ударов по голове и по лицу, у него плыли круги в глазах. Всё было как в тумане, а голоса, что доносились до него, были с размазанным гулким эхом. Он боялся отключиться и разжать руки. К боли от рифленой подошвы ботинок, он быстро привык. Хватка не только не ослабла, но стала даже крепче. Единственное, что он боялся, это вырубиться и разжать пальцы. Только не это… Ни за что…

Запах пота, крови смешался с запахом страха и злобы. У входа в умывальник скучились пацаны-одногодки. У многих на лицах был откровенный страх и сочувствие, у других праздное любопытство. Но были и такие, кто взирал на эту «акцию» с нескрываемым злорадством.

Голова Олега кружилась, молоточками стучало в висках. Невыносимая вонь поднималась с чаши унитаза и мешала думать. Левый глаз заплыл, он то и дело сплёвывал кровь на кафельные стены. «Они мне ответят за это. — Лихорадочно мелькало в сознании. — Ответят…» Иногда с ужасом его пробирало. Ему казалось, что пальцы давно разжаты, и сейчас с ним сделают, что хотели…

— Шухер! Физичка сюда топает! — Донеслось с дверей.

— Всё! Валим отсюда! — Распорядился Костян. — Бросайте его!

И повернувшись к «зрителям», с угрозой добавил:

— Нас здесь не было! Кто его бил вы не знаете! Если не дай бог, кто настучит… Смотрите!

Головной упал рядом с унитазом, так и не разжав рук. Что было потом, он не помнил. Рассказывали, что распухшие пальцы ему разжимал слесарь-ключник специальным инструментом.

Больше десяти дней пролежал Головной в местном лазарете. Плохо слушались пальцы рук. Долгое время, они вообще не хотели гнуться ни вперёд, ни назад. Потом когда отёки спали, пальцы стали сгибаться, но с дикой невероятной болью. Ежедневно, два раза в день ему распаривали руки специальном отваре. След от протектора Костяновской обуви, долго держался на тыльной стороне ладони. За время, пока Олег лежал, никто не приходил к нему из педагогов, не интересовался, как и что? Кто и зачем? Было очевидно, что дело спустили на тормозах. Однако, сам Олег был далёк от того, чтобы подставлять щёки дважды. Рядом с медсанчастью находилась плотницкая. Там, с утра до вечера что-то пили, строгали и забивали. Там-то, Олегу и удалось стибрить с десяток крупных новых гвоздей на сотку. Гвозди были острые, калёные и вполне годились для ответной акции. Он их надёжно спрятал, но два из десяти придержал.

Приходили ребята с группы, виновато глядели в глаза и оставляли ему свои сигареты на тумбочке. Уважение к вожаку после такого отпора помножилось на пять.

— Груня, молодец! — Кивал Женька, на товарища сидящего рядом. — Это он предложил Лиловому заменить его «на стрёме». Лиловому не терпелось поглядеть на акцию, он и согласился. А Женька втихаря меня и выпустил. Я сразу вниз в кабинеты… Никого! Физичку только нашёл. Та давай охать, ахать, но побежала за мной шустро.

— Спасибо, пацаны! — Глухо выдавил Олег. — Не забуду.

Он вернулся к ним, спустя пять дней. Одногруппники встретили его как героя, заискивая и глядя ему в рот. Олег к почестям был равнодушен и вял. В голове его роились чёрные мысли, выстраиваясь в планы отмщения. «Зашкварить» его не удалось, акция бугров потерпело фиаско и дважды «наезжать» на него, им не с руки. Но это ничего не значило для мстительного волчонка. В груди его поднималась ярость, клокочущая ненависть, едва он только вспоминал обгаженный унитаз и нестерпимую вонь, дышащую в лицо, удары по пальцам и кровь изо рта.

Олег стал старательно обтачивать гвоздь осколком напильника. Он выходил во двор и делал это демонстративно, напоказ. В разговоры не вступал, на вопросы огрызался, сидел, молча и сосредоточенно точил гвоздь. Многие проходили мимо, смотрели и отходили прочь. Все знали, что гвоздь волчонок точит не просто так. Донеслись слухи и до бугров.

Однажды, когда он в очередной раз показательно полировал о напильник конец гвоздя, во двор высыпала кодла «старших». Те самые… Они долго, оценивающе глядели, как Олег кропотливо делает заточку. Глядели на расстоянии, близко не подходили и что-то там тихо совещались. В центре стоял Костян, покуривал и презрительно щурился. Наконец, Олег заточил чиркать, потрогал острие и впервые, взглянул на бугров. Глаза его, и Костяна встретились. Олег поднял подбородок и условно провёл размашистую линию вдоль своего горла. Той рукой, что с заточкой. Затем, ткнул указательным пальцем на Костяна.

Это был вызов, без двусмыслия. Жест был понятен всем, его спёрли подростки с американских видеофильмов, что частенько крутили в салонах. Жест был красноречив и оскорбителен, здесь даже не требовалось слов. Это перчатка, брошенная в лицо, плевок под ноги, это вызов и Костян чётко понял, что если не ответит упёртому салабону, он даст слабину. Сегодня с ним перестанут здороваться свои, а завтра будет скалить зубы весь «младшак». «Корона» на голове бугра закачалась. Во дворе было много любопытных глаз, и все, затаив дыхание, ждали…

— Э-э! Ты чё там, я не понял, охренел?! — Усиленно взвинчивая в себе злость, заорал Костян. — Ты чё мне там показываешь, недоросток вонючий?!

Он угрожающе двинулся, к сидящему на корточках Олегу. Остальные потянулись за ним, в предвкушении жаркого зрелища. Головной не думал ретироваться. Он даже не встал и не отпрянул назад, видя, как недобро приближается к нему бугор.

— Ты какого… Показываешь, тварь?! Мало получил тогда?! Ща добавлю…