Меч истины (СИ)

- Так как тебя зовут, мальчик?

Похоже, я получил своё знамение.

*

Женщина была какой-то выгоревшей. Она прошла ко входу в дом Визария мимо меня, сидящего на крыльце со стилом и набросками, которые я, чтоб занять руки, малевал с чёрного Томбы, таскающего воду от колодца на огородные грядки. Край её вдовьего покрывала отнесло ветром, и меня обдало неприятным холодком. Как если бы в тёплый ласковый полдень я вдруг заглянул внутрь бездонной пещеры, полной влажной льдистой сырости и непонятных шорохов. Женщина искоса взглянула на меня пустыми глазами и ни о чём не спросила. Вроде ничего не произошло, но… Словно из той пещеры вылетела бы внезапно летучая мышь и чиркнула кожистым крылом по щеке. Я съёжился на ступенях, постаравшись не коснуться её одеяния. Неужели вот оно приходит – зло, которое чуял епископ? Я тоже начинаю его узнавать?

Помня наставления Преосвященного, я быстро свернул листы и юркнул следом за таинственной гостьей, успев заметить, что чернокожий бросил свои бадейки и с тревогой уставился в сторону дома.

Визарий знал уже, что я не отступлюсь от задуманной мною мысли нарисовать поединок. Кажется, идея не слишком пришлась ему по душе. Но он не прогнал меня от двери таблина. Сегодняшняя же посетительница, похоже, не настаивала на сохранении тайны. Сомневаюсь, что она вообще что-нибудь замечала вокруг, странно сосредоточенная на чём-то внутри себя. Тусклым голосом, безо всякого выражения, она проговорила:

- Ты ли Марк Визарий, именуемый людьми Мечом Истины?

Тот кивнул, молча вглядываясь в её застывшее лицо.

- Я Луциллия Корната, куртизанка. Возможно, моё имя было тебе известно.

Визарий снова кивнул. Меня же поразило несоответствие облика её и рода занятий. Несмотря на мирную жизнь в обители, далёкую от сует этого мира, я часто выбирался в город. Я видел женщин, подобных той, что стояла теперь против Визария. Они катались в паланкинах по морскому берегу, сидели, окружённые толпой масленых мужчин на зрелищах, из их домов, стоящих в зажиточных кварталах, всегда доносились музыка и смех. Где бы ни появлялись куртизанки, их всегда можно было узнать по нарочитой яркости наряда, открывающего искусы плоти любому, кто способен за них заплатить. Я не порицал их, ведь даже Спаситель не велел бросать камни в блудниц. Но и не почитал в полной мере человеческими существами. Для меня они были просто красивыми животными, не ведавшими радостей духовного просветления, заложницами собственной плоти и похоти любого самца, коему случится возжелать их прелестей.

Так вот, Луциллия совсем не походила на подобных женщин. Её лицо, кабы добавить в глаза духовного пламени, могло быть лицом Марии Магдалины. Тонкость без вульгарности, ни грана притираний, столь любимых падшими созданиями, строгость вдовьего одеяния. И безжизненный отрешённый голос.

- Я прошу справедливого суда. Центурион Терций Аквила по прозвищу Шило, - по её лицу пробежала дрожь, – третьего дня был казнен. Его обвинили в том, что он измыслил заговор против наместника. Его брат будто бы подслушал беседу Терция с Маго, который берётся за решение щекотливых вопросов. Квинтиллий Аквила достаточно убедительно говорил перед наместником. За Маго послали вооружённый отряд. Но он сбежал, и найти его нет возможности. Этот человек очень надёжно прячется. Никаких доказательств вины не было найдено в его покинутом доме… Кроме тысячи солидов. Квинтиллий показал, что именно столько денег было у его брата, ведь он собирался обновить дом, в который хотел ввести жену и ребёнка.

Женщина замолчала, прерывисто переводя дыхание, словно все её силы ушли на то, чтобы рассказать это. Визарий пристально разглядывал что-то за окном. Мне показалось, что он погружён в собственные мысли и не отнёсся к словам Луциллии с должным вниманием. Но тотчас же мне пришлось убедиться в собственной ошибке.

- Сколько лет вашему сыну? – негромко спросил воин.

Вот тут она зарыдала. Закусила костяшки пальцев и буквально рухнула к ногам Визария. Покрывало сползло на плечи, чёрные, с блёклыми нитями седины завитки на висках разом промокли от брызнувших слёз.

- Шесть… Ему шесть, - выдавила она сквозь судорогу горла. – Господин, мне не поверят… не послушают… Помоги, только и надежды, что на Божий суд…

Луциллия не опускала упорного взгляда, глаза её теперь лихорадочно светились.

- Помоги мне, Меч. Вот, - она запустила пальцы за пазуху, вытащила матерчатый свёрток и стала совать его Визарию. – Вот… всё здесь… всё продала: дом, драгоценности, наряды… на… Что же ты?

Визарий отстранил её руки, взял за локти и рывком поднял на ноги, уронив свёрток. Женщина поняла это по-своему.

- Неужели мало? Но… больше нет… У меня больше ничего нет! – вскрикнула Луциллия, испуганно глядя на него. Потом лицо её снова окаменело. – Если так, то возьми меня. Когда-то я дорого стоила.

С этими словами она отбросила покрывало и рванула фибулу. Одеяние тотчас же упало, обнажив её до пояса. Меня словно парализовало: и надо бы отвернуться, отвести глаза от непотребства, да тело стало будто ватное.

Визарий же не проявил признаков волнения. Спокойно поднял концы столы, выпутал фибулу из негнущихся пальцев Луциллии и застегнул на плече.

- Не сомневаюсь, что так оно и есть до сих пор. Давид, не стой столбом, попроси у Аяны чашу вина. А что до денег, Луциллия, то оставь. Тебе сына растить. Лучше расскажи мне подробности. Если я правильно понял, ты считаешь, что центуриона оговорили?

Когда я вернулся, Визарий и Луциллия закончили беседу. Глаза женщины уже не казались мне погасшими, они светились надеждой. Она чуть пригубила принесённое мною вино и поднялась уходить. Вдруг схватила руку Визария, быстро прижала к губам и стремительно вышла. Только мелькнул уголок покрывала в дверном проёме.

*

- И что? Будем теперь всех приблудных расстриг собирать? – желтоголовый молодец, подбоченившись стоял на крыльце дома, куда привёл меня Визарий, после давешней встречи на паперти. – Что-то гляжу, невелик урожай, Длинный! Там, в гавани ещё сотни полторы нищих болтается. Как же ты их обошёл?

- Это, друг Лугий, не просто нищий, это будущий великий художник.

Лугий презрительно сплюнул.

- Это он-то великий? Чем там тебя святоши кормили? Не иначе как молитвами да песнопениями. То-то, смотрю, из-за удилища чуток выглядывает! А может святые отцы тебя, Визарий решили в свою веру обратить? Экого агнца кроткого прислали.

Я съёжился. Я и на Визария-то до сих пор боялся лишний раз взглянуть, а этот охальник явно видел меня насквозь. Вот сейчас посмотрит мне в глаза и дознается, зачем это отрок Давид обитель святую покинул и решил на житьё к закоренелым язычникам проситься! Мне было страшно оттого, что ни за кем из них не чую я зла, которое гнездится в этом доме.

Спасение снизошло ко мне в виде светловолосой девчушки в опрятной льняной рубашонке. Невинное создание соскочило с рук матери, красивой, но очень худой женщины с совершенно седыми волосами, вышедшей на голоса из пристройки. Подбежав ко мне, девочка, не смущаясь, взяла меня за руку и, глядя снизу в моё лицо голубыми глазами, поинтересовалась:

- Ты теперь у нас жить будешь, да? Вот здорово!

Подошла женщина. Положила ладонь на голову ребёнка и тоже посмотрела мне в лицо. Глаза у неё были странными, глубокими, как ночное небо. И выговор тоже казался непривычным.

- Не тронь мальчика, Лугий! Его Бог поцеловал, - негромко проговорила она. И уж совсем непонятно добавила. – Он нам во благо призван.

Лугий пожал плечами, развернулся и шагнул в дом. А мне стало жарко. Знала бы глупая женщина, какое благо несёт этому дому моё появление. Или Господь снова шлёт мне через неё свой знак?

В тот день я до темноты сидел на крыльце. Меня никто не гнал: ни суровый Томба – тот чернокожий здоровяк, которого поначалу я так испугался, ни строгая жена Визария, Аяна, ни подозрительный Лугий. Похоже, Господь и вправду вёл меня одному Ему ведомым путём. Наверное, мой учитель был прав. Но спокойствие не приходило, неся с собой осознание собственной правоты. Неужели Сатана в злобе своей столь изобретателен? Не гони гонимого…Подобрать ни разу не виданного найдёныша и ввести его в свой дом, свою семью безо всяких условий? Разве не то же сделали святые братья пятнадцать лет назад? Как разобраться, как найти дорогу? Господи, не оставь, укажи, где теперь мой Путь?!