За право летать

пехи?

— Градусов сорок уже есть. Собирался довести до шестидесяти. Но если вы торопитесь…

— Адам, извинись перед человеком.

Адам щелкнул каблуками и сдержанно кивнул.

Бармен удовлетворенно засопел.

— Знаете что, — распорядилась Вита, — до шестидесяти доведем следующую,

эту давайте сюда. И сахару побольше!

Маша нашла то, что искала, когда солнце уже основательно склонилось к закату. Огромная сосна, растущая посреди круглой полумертвой поляны, засыпанной толстым многолетним слоем шишек. Маша пошарила в инструментальном ящике глайдера, нашла универсальный ключ, взвесила в руке — увесистый, подойдет. Нужно было сковырять, срубить, стесать кору до луба в двух местах — так, чтобы приложить ладони к голому дереву. На это ушло с полчаса. Потом она отдохнула. Заставила себя отдохнуть. Потом встала и обняла сосну…

Наверное, если бы она взялась за клеммы под током, такого бы не произошло: все мышцы напряглись судорожно, отчаянно, до хруста, до разрыва, до дикой боли — она исторгала из себя что-то, совершенно не воспроизводимое словами, не только боль и отчаяние сегодняшнего дня, не только подготовленный загодя и уже устаревший доклад о положении в регионе, не только просьбу об эвакуации — но еще, наверное, и обрывки того, что вылетело из умирающей Марьяны, и то, что успели и сумели передать попавшие в засаду в её доме…

И то, что хотел, но не смог передать Вик. Все это вылетело из неё раз, и другой, и третий — тело содрогалось, как от мучительной рвоты, когда желудок уже пуст, а позывы не прекращаются. Потом на какое-то время наступило облегчение — Маша чувствовала себя пустым мешочком, гвоздями прибитым к дереву, — и наконец навалился страшный холод. Словно все вокруг внезапно перестало притворяться явью, а стало тем, чем было всегда: бумажной декорацией посреди ледяной пустыни… черная невидимая поземка хлестала по ногам, и ветер, ветер, убийственный пронзительный ветер, тоже черный и почему-то пустой внутри…

Потом и это прекратилось, и тело не ощутило падения, Маша лишь глазами увидела и остатками сознания отметила, что лежит на спине, лицом вверх, а ветви дерева сухо и неподвижно перечеркивают пятнистое небо над нею.

И ещё чувствовалась гнетущая тяжесть в темени и затылке. Она получила послание, но пройдет час или два, прежде чем оно откроется ей—и она сумеет осознать его содержание. Час, или два, или три. Или вся ночь.

Если удастся выжить…

Глава седьмая.

МНОГО ДОБРОЙ ЕДЫ
Все ещё 21 августа 2014 года

Геловани звали величественно: Данте Автандилович. Был он при этом вида совсем не поэтического и не рыцарского: красная морда с крошечными, навсегда прищуренными глазками без ресниц (ожог третьей степени, десяток пластических операций…) — и вывихнутая походка, последствие неудачного катапультирования. Тогда ещё в подмогу марцалам пытались биться с имперцами на простых атмосферных самолетах, «сушках» и «мигах», и Геловани был пилотом-истребителем авиации Северного флота…

— Ах, ребята, ребята… — Он сокрушенно качал