Дикари Ойкумены.Трилогия

– Рядовой Кацелий!

– Я!

– Рядовой Ноний!

– Я!..

Глотка у обердекуриона Ливии Метеллы была луженая. На месте начальства Марк давно бы охрип. А ей хоть бы хны! Суровая женщина. Окажись Ливия родной сестрой обердекуриона Горация, Марк бы не удивился. Клонируют их, этих обердекурионов? Что мужчины, что женщины: на вес чугуна, плац под ногами прогибается. Скрутит в бараний рог и лба не утрет. Слабый пол, он же прекрасный – нет, такие глупости не про Ливию. Рядом с Метеллой военком, рубленный топором, сошел бы за скрипача в шестом поколении. Марк рискнул представить декурионшу в вечернем платье – декольте, рюши, бриллианты. Затем в постели – пеньюар, страсть, жаркие объятия. Воображение отказывало. Иные рождаются в сорочке, Ливия Метелла родилась в мундире.

– Декан Прастина!

– Я! – гаркнули Марку в ухо, обдав мелкими брызгами слюны.

Брезгливо поморщившись, Марк чутьчуть повернул голову. За его спиной пыжился от наглости декан Прастина, худосочный жлоб. В армии Сеченя, приютившего учебку, или, скажем, в пехотных частях Борго деканов звали ефрейторами. Уши Прастины, оттопыренные на манер локаторов, были лиловыми от холода. На кончике носа повисла мутная капля. Дрогнули узкие, обметанные простудой губы.

– Чего пялишься, придурок? Стоять смирно!

Делать замечания в строю не положено. Даже если ты старше по званию, а боец действительно нарушает дисциплину. На то есть командир, стоящий перед строем. Но декан Прастина не мог упустить случая. Решив, что одних слов недостаточно, он пнул Марка в щиколотку носком армейского ботинка. Стоишь, боец? Правильно, стой и терпи. Привыкай. А попробуешь вякнуть…

– Рядовой Тумидус!

– Я!

– Головка от штыря. – Второй пинок в щиколотку.

– Центурия, ррравняйсь! Смиррна! Ррравнение на середину!

Четко печатая шаг, обердекурион Метелла двинулась на доклад к оберманипулярию Фульгинию, начальнику учебки, ждущему в центре плаца. Получив третий пинок, Марк удостоверился, что в его сторону начальство не смотрит, и повернулся к лопоухому декану.

– Молодой человек, – внятно, как слабоумному, сказал Марк, – сделайте так еще раз, и я сломаю вам нос. Вам все ясно?

Он отвернулся прежде, чем до Прастины дошел смысл сказанного. Спиной Марк чувствовал, как растерянность декана сменяется осознанием невозможности, фантастичности проступка новобранца, как горло Прастины перехватывает от гнева, возмущения и, чего греха таить, страха…

– Господин оберманипулярий! Первая центурия построена. Отсутствующих нет. Докладывала обердекурион Метелла.

– …Вторая центурия… Отсутствующих нет. Докладывал…

– Виват, бойцы!

– Виват, господин оберманипулярий!

Ливия Метелла чтото почуяла. Стоя навытяжку рядом с оберманипулярием – справа и на шаг позади, – она буравила взглядом строй. Прастина сдулся: шарик, из которого выпустили воздух. Рыпаться на глазах у чугунной декурионши было смерти подобно. Марку послышалось бессильное шипение: «Ничего, урод! Сквитаемся…»

Квитайся, подумал Марк. Размажу тебя по стенке, и будем квиты.

– Первая центурия! В медблок шагооом марш!

– Опять колоть будут, ммать!.. – зло процедили сквозь зубы.

– Достали уже. Все руки в синяках…

– Вторая центурия! Приступить к занятиям по строевой подготовке!

– Везет, блин…

Марк припомнил свои первые «солдатские» инъекции. В сравнении с болезненными уколами муштра казалась за счастье.

– У них – после обеда. Никуда не денутся…

– Ррразговорчики в строю! Левой! Левой!

Маршировала центурия через пеньколоду. Солдаты сбивались с шага, выравнивались – подошвы гулко впечатывались в плац – и сбивались вновь; звук дробился, горохом отскакивал от нанобетона…

– Подтянись, слизняки! Ногу! Ногу держать!

Мальчишки, думал Марк. Маменькины сынки. Сколько они в учебке? Два, от силы три месяца. Против моих трех лет в училище, даже больше чем трех. Рядом с салагами Марк видел себя мужчиной – взрослым, пожившим. Съел пуд соли, стоптал уйму ботинок…

Хотя ботинки из армированного скиноморфа еще попробуй стопчи!

II

– Рядовой Тумидус!

– Я!

– Сюда.

Сразу видно – врач. Да, военный, в чине оберцентуриона медслужбы. Ну и что? Строевой офицер скомандовал бы: «Ко мне!» Марк прошел мимо солдат, ожидавших своей очереди, и, раздвинув пластиковые занавеси, вошел в медицинский бокс. Подумать только – ни тамбура, ни мембраны! Проем и два больших куска пленки, свисающие с перекладины. Куда он попал? В каменный век? Ладно, казарма. Но медблок?!

– Тут сказано, – врач листал служебный планшет, – что ты прошел полный курс «солдатчины».

– Так точно.

– Четыре инъекции из «офицерского» курса. Это правда?

Марк напряг память. Верно, четыре.

– Так точно.

– Тогда продолжим «офицерский» курс. Раздевайся по пояс и садись.

Врач указал Марку на кресло, такое же как у доктора Туллия, только вытертое в хлам. Левый край сиденья раскрошился, щерился зубцами.

– Я же рядовой! – изумился Марк.

– Родина в тебя средства вложила, рядовой! – Врач рассердился, но вяло, без огонька. – Что теперь, все – коту под хвост?! Так, рядовой? Садись и прикуси язык. Офицера из тебя не вышло. Может, хоть декурион получится? Я думаю, вряд ли, но у меня приказ. Понял?

– Так точно…

Марк поискал, куда бы положить одежду, и наткнулся на взгляды сослуживцев. Парни его центурии, поптичьи выворачивая шею, глазели на Марка из соседних кресел. Во взглядах горела злая, растравляющая душу зависть. «„Офицерскую“? Этому?! За какие заслуги? Небось и не больно совсем…» Бросив одежду на скамейку у стены, Марк сел, куда было велено, и ткнул пальцем в сенсор, активируя манжеты. Врач хмыкнул, но промолчал. Марк закрыл глаза, постарался расслабиться. Рядом застонали сквозь зубы, пытаясь сдержать крик. «Солдатчина» – тот еще подарок, особенно в первые месяцы.

Дальше – легче.

Укол оказался не больнее комариного укуса. Врач точно ничего не перепутал? Впрочем, последний укол в училище тоже был не слишком болезненным. Правду говорили: к «офицерской» организм адаптируется быстрее, чем к «солдатчине». Это в нашей природе: подчинять, а не подчиняться. Почему вакцину вводят иглой? К чему эта архаика? Есть безыгольные инъекторы… Все, поздно. Спрашивать надо было у доктора Туллия. Тут тебе не училище. Рядовому лучше держать язык за зубами.

– Как самочувствие, боец?

– Нормально.

– Слабость? Головокружение?

– Никак нет.

– Тошнота? Галлюцинации?

– Никак нет, господин оберцентурион.

– Контрольные пять минут сиди здесь.

– Есть сидеть здесь.

За стеной оглушительно загремело. Ругнувшись, врач поспешил вон из бокса.

– Видал? «Офицерку» колют!

Шепот, полный возмущения, не предназначался для ушей Марка.

– Слышал, что ему доктор сказал? Декурионом будешь!

– Этот декурион у меня из сортирных нарядов не вылезет!

Знакомый голос. Декан Прастина, как и предполагалось, не угомонился.

– Что он тебе в строю вякнул?

– Он? Мне?! Этот салабон?!

– А знаешь, за что его из училища поперли?

– Ну?

Марк навострил уши. Ему стало интересно.

– Троих отметелил. В лазарете еле откачали.

– Врешь!

– Его в дискогорту хотели. Папаша отмазал.

– Откуда знаешь?

– Знаю.

– Гонишь ты все…

Уверенности в голосе Прастины не было. «В открытую не полезет, – понял Марк. – Жаль. Теперь какуюнибудь подлянку втихаря подстроит».

– Раздолбаи! На минуту оставить нельзя!

Врач орал по инерции. Раздолбаи, которыми он возмущался, остались за стеной и уже получили нагоняй по полной. Но врач все кипятился:

– А вы чего расселись?! Брысь отсюда! Гоните следующих…

– Есть гнать следующих!

– Живо, живо!

Приказ «Брысь!» и фиксирующие манжеты вступили в явное противоречие. Раздраженный врач быстро прошелся вдоль кресел, тыкая в сенсоры. За его спиной черные змеи манжет разворачивались с шипением и уползали в норыпрорези.