Дикари Ойкумены.Трилогия

После ужина солдатам полагалось личное время. Марк сунулся к стиральному автомату, глянул на табло. Оставалось еще полчаса: аппарат был древний. Он никуда не торопился, сыто урчал, переваривая добычу, и содрогался от удовольствия. В комнате отдыха гремела восхищенная брань: по визору крутили старый боевик. Фильм не вдохновлял, комментарии – тем более. Торчать в казарме до отбоя запрещалось. Да и что там делать? Мять койку, протирать взглядом потолок? На улице тоже ловить нечего…

Заблудшей душой Марк бродил по кишкам жилого комплекса.

Коридор отблескивал унылой, казарменной чистотой. Под потолком вместо привычных «солнышек» лепились газоразрядные лампы. Их свет резал глаза. Пользы от ламп было с гулькин нос: бо льшая часть коридора оставалась в тени. Кулаком Марк легонько постукивал в запертые двери. Кладовки? Подсобки? Табличек на дверях не было. Вскоре он вышел в гулкий холл – бетонную коробку без окон. Отсюда коридоры расходились по комплексу буквой «Т». Торцевую стену холла украшал имперский орел, покрытый свежим слоем «золота». Запах эмали еще не выветрился. В правом коридоре свет не горел, и Марк решил туда не соваться. Левый «рукав» привел его в гигиенический блок: умывальная, душевые, сортир… В умывальной обнаружилась дверь, не замеченная ранее. За ней чтото едва слышно шелестело.

Марк сунулся внутрь – и замер на пороге.

Десяток длинных столов. Обернутые сукном доски на «ногах»раскладках. Стойки с валиками и прижимами. За третьим с краю столом трудился рядовой Ноний. На столешнице распласталась полевая форма, и Ноний, высунув от усердия кончик языка, старательно утюжил ее… Великий Разум! Утюжил! Вне сомнений, странный предмет в руках солдата являлся утюгом. Тем самым, которым советовал Марку делать морду наладчик Пробус.

Марк в теории знал, что такое утюг. Видел на картинке в детстве. Позже – в музее. Пару раз мельком – в исторических фильмах. Но чтобы взаправду использовать этот антиквариат для глажки одежды?!

Ноний поднял взгляд на Марка и все понял правильно.

– В автомате глажка не работает, – вздохнул он. Лицо парня раскраснелось, щеки были пунцовыми. – Пятую неделю. Обещали починить…

– Когда? – спросил Марк.

– Вчера обещали. И шесть дней назад. И две недели назад… Вот, приходится вручную.

– А эти штуки? Тоже для глажки?

– Ага. Барахло. Все время чтонибудь застревает. Утюгом надежнее.

Что ж, подумал Марк, будем осваивать технологии каменного века. Когда он вернулся с мятой, но чистой формой, в гладильной попрежнему торчал один Ноний. Остальные бойцы не спешили приводить одежду в порядок. Марк взял с полки утюг, взвесил на руке. Тяжелый, зараза. Включил нагрев – индикатор показал восемьдесят пять процентов заряда – и пристроился по соседству с Нонием. Пару раз с непривычки обжегся, но вскоре приноровился, и дело пошло на лад.

Ноний вздыхал с удручающей частотой. Хотел чтото сказать, но не решался.

– Я не кусаюсь, – подбодрил его Марк.

– Слушай, ты бы это… ну, перед начальством…

– Что – перед начальством?

– Не прогибайся так, да?

– Это я прогибаюсь?! – изумился Марк. Мазнув рукой по раскаленному боку утюга, он зашипел от боли. – Где?!

– Везде! С самого утра…

– Например?

– Ну, на плацу. Когда маршировали. Ты ж как на параде вышагивал! Все нормально идут, а ты…

– Это ты не видел, как на параде маршируют. Обычный строевой шаг. Я ж не виноват, что тут половина в ногу не попадает!

– А на турнике? Подъем переворотом – двадцать раз! Я считал. На «отлично» десяти достаточно. Подтягивание – тоже десятка. А ты тридцать отпахал. На фига выделываться?

– Сделал, сколько мог…

Марк мог больше. Когда его вызвали к турнику, он как раз решил «не выделываться». Выходит, не спасло.

«Проклятье! Я что, оправдываюсь?! Перед кем?!»

– У нас многие и десяти не могут. Я, например… – Ноний потупился. – У вас в училище другие нормативы были?

– Другие. Там все другое было.

– В общем, ты лучше… Не лезь вперед всех. Ребята неправильно поймут. Решат, в декурионы метишь. На тебя и так уже косо смотрят…

Некоторое время Марк молчал.

– Ладно, учту. – Он криво усмехнулся. – Спасибо, что просветил. Тебя как зовут? Меня – Марком.

– Кезон.

– Не трясись, Кезон. – Марк протянул Нонию руку. – Прорвемся.

V

– Центурия, подъем! Тревога!

Сирена орала, как роженица. Под потолком казармы взбесились багровые зарницы «алармов». С двухъярусных коек горохом сыпались бойцы в исподнем. Босые пятки с маху ударяли в пол. Сюрреалистическими крыльями нетопырей мелькала спешно надеваемая форма.

– Шевелись! Стройся!

– Проснуться, живо!

– Ты, сонная муха!..

Норматив – пятьдесят секунд. Рассудок Марка еще прозябал во власти сна – тело действовало само, на голых рефлексах. Сколько у него их было, учебных тревог! В том, что тревога учебная, Марк ни секунды не сомневался. Война на мирном, патриархальном Сечене? Высадка десанта с дикой Кемчуги?! Гусары умирают, но не сдаются, ждут подмоги от союзниковпомпилианцев…

В такой экстрим верилось с трудом.

Он уложился в сорок три секунды. Посредственное время для курсантавыпускника, отличное – для рядового в учебке. Опять решат, что выслуживается. Ну и хрен с ними! Пусть думают, что хотят. Уже стоя в заполняющемся строю, Марк наскоро проверил форму и амуницию. Мундир застегнут, портупея подогнана, подсумки и поясные аккумуляторы на месте. «Универсал» на плече, в походном положении – заряжен и на предохранителе.

– Ррравняйсь! Смирррна!

Строй окаменел.

– Деканам приступить к осмотру личного состава!

Командовал незнакомый декурион. Ливии Метеллы видно не было. Вдоль строя двинулись четыре декана, придирчиво осматривая бойцов. Они напоминали таможенных псов, вынюхивающих наркоту.

– Почему воротничок нараспашку?!

– Где подсумок, боец?!

– Оружие к осмотру! Не заряжено?! Рядовой Кацелий?

– Так точно!

– Два наряда вне очереди!

– Есть два наряда вне очереди…

Декан Прастина возник перед Марком как бес из табакерки. Осматривал долго, с въедливостью заклятого врага. Потребовал предъявить оружие. Марк предъявил. Прастина скрипнул зубами: придраться снова было не к чему. Кусая губы, он двинулся дальше, не задерживаясь возле других бойцов.

– Вольно. Отбой учебной тревоги. Ррразойдись!..

И через час:

– Центурия, подъем! Тревога!

Сирена, багровые сполохи, топот ног, сдавленная брань… Карусель, подумал Марк. Знаем, проходили. В училище, на первом курсе. Спать хотелось до одури. Кружилась голова. «Рразойдись!»; мутная, беспокойная дрема; «Центурия, подъем!..» Декан Прастина скользнул по Марку бессмысленным взглядом сомнамбулы и протопал дальше на деревянных ногах. Не узнал спросонья? Вряд ли. Лопоухому было уже все равно – лишь бы скорее упасть и отрубиться. Марку хотелось того же. Мысли путались, в груди под сердцем копилась тупая злоба. Тыкалась в ребра, искала выход. Салабона нашли? Примерного? Подъемотбой, упалотжался? Значит, выслуживаюсь? Штык вам в очко, чтоб голова не болталась! Буду как все. Раздолбаем, по меткому определению врача.

Прав Ноний, не хер прогибаться…

Четвертая серия сорвала Марка, что называется, с нарезки. Плохо соображая, что делает, дрожа от липкого, дурманного куража, он ужом ввинтился под собственную койку – благо спал на нижней, – свернулся калачиком и провалился в сон. Жесткий пол показался ему мягче перины. Идите в задницу с вашими тревогами! Мы свое в училище «откаруселили». Он беззастенчиво продрых и сирену, и команду «Центурия, подъем!», и отбой, и суматоху, начавшуюся в пятый раз. Скорее всего, никто бы его не хватился, если бы изпод койки в самый разгар проверки не высунулась босая нога. Об нее споткнулся декан Прастина, едва не упав. Лопоухий тупо уставился на препятствие, заморгал, пытаясь навезти резкость, – и вдруг оскалился с волчьим энтузиазмом.

– Подъем, боец! Подъем, я сказал!