Дорога к океану смерти

Она вновь остановилась перед зеркалом: расстегнув верхнюю пуговицу, вытянула наверх кулончик, смеющийся льдистым голубым светом. Не следовало принимать такой подарок — но сил не было отказаться. Мише в жизни на такой кулончик не заработать, обойди он хоть весь этот дурацкий Марс пешком — а уж теперь и подавно. Да не в одних деньгах дело, просто — просто вот она, мечта любой бабы, принц на белом коне, влюбившийся с первого взгляда, и понимающий с полуслова, и предлагающий увезти на край света от всех этих языков и глаз…

В конце концов, можно было бы говорить о подлом ударе в спину, если бы Михаилу в самом деле еще высадка предстояла — а сейчас-то чего? Все путем, Марс им больше не светит, тихо-мирно возвращаются домой, никаких триумфальных встреч — кто там заметит отсутствие одной жены? Ага, конечно, никто — кроме самого Михаила. Ему сейчас и так, наверное, тяжело. Можно подумать, если я принесу себя в жертву, ему станет легче. Черт, завтра опять сеанс связи, что я ему скажу?

Может, ничего? Приберечь новости до приземления? Нет, так еще подлее: полгода притворяться в прямом эфире… Да и найдутся доброжелатели, всем глаза не отведешь, доведут до сведения. Уж лучше самой. О, написать письмо! Разве не говорил он всегда сам, что предпочитает горькую правду?

—… все будет хорошо, Митенька, ты, главное, не расстраивайся, Марс не убежит никуда, ты еще молодой, будут другие экспедиции, и вообще на нем свет клином не сошелся…

— Да, мама. Я понимаю. Не волнуйся, — обреченно повторял Дима. Запаздывание уже превышало две минуты, пытаться остановить этот поток ответными репликами было вполне бесполезно.

—… не верь плохому, Митенька, здесь все так за вас переживают, так стараются что-то придумать, чтобы вас выручить, главное, чтобы вы вернулись благополучно, ты…, — Анна Витальевна внезапно задохнулась и как-то неловко взмахнула рукой перед глазами, — не…

В кадре откуда-то появилось множество рук, пытавшихся поддержать падающую женщину.

— Мама!

Непонятная суета, чьи-то спины, потом крупным планом лицо Борисыча. У него дергалась щека.

— Дмитрий, мы вызвали скорую, может еще… Похоже, сердце — удавил бы этого подонка, который поднял панику! — Он неуверенно посмотрел куда-то в сторону и виновато добавил. — У нас три минуты, тут еще Вера что-то хочет сказать.

Вера не стала ждать изменения кадра — сразу торопливо заговорила, сжав перед грудью побелевшие от напряжения руки.

— Семен, я знаю, что ты там рядом. Я хочу тебе сказать — ты за нас не волнуйся, ты можешь на нас рассчитывать, понимаешь? Да, здесь сейчас всем приходится несладко, журналисты и вообще — но мы выдержим, не беспокойся. Ведь мы — вместе, мы — семья, нам ничего не страшно. Наверно, Анна Витальевна одна была…

— Была…, — потерянно повторил Дима.

Ужинать он отказался. Пристегнулся, отвернувшись к стене, и на вахту тоже не встал, буркнув, что ничего от этого не изменится. Ренат, как всегда, проявив ноль эмоций, возражать не стал и молча заступил на вахту, предоставив решать вопрос командиру. Часа два Семен убеждал себя в необходимости проявить чуткость и деликатность, потом грубым рывком выдернул Михаила из его ниши.

— Тихо! Ты все равно не спишь, я же вижу. У тебя есть объект для приложения профессиональных обязанностей. Давай-ка, выходи из ступора и займись парнем. Кто тут у нас психолог? Или мне, для тебя лично, прикажешь отдельного психотерапевта на сеанс связи заказывать? Димке хуже, чем тебе, твоя жена, по крайней мере, жива. И вообще, раз ей был нужен не ты сам, а знаменитый победитель, на что тебе такая жена?

Михаил сжал зубы так, что по щекам прокатились желваки, дернув плечом, сбросил командирскую руку, но подтянулся к Димкиной нише. Похлопал его по плечу.

— Ты ведь все слышал. Вишь, командир считает, что мне легче. Как ты думаешь, если бы тебя предали, тебе было бы легче? — Он помолчал. — Впрочем, неделю назад я уже считал, что нас предали, и очень огорчался по этому поводу. Сегодня понял, что есть много разных степеней предательства.

Димка молчал.

— Ты знал, что у твоей матери больное сердце?

— Нет, — не оборачиваясь, буркнул кадет. — Никогда ничего такого не было.

— Значит, по крайней мере, ты себя в предательстве винить не можешь.

Дима чуть повернулся, по-прежнему глядя в стенку широко открытыми глазами.

— Ты не понимаешь! Она, конечно, расстроилась, когда меня взяли, но я даже не думал… Я думал — великие открытия, геройские подвиги, всякий там пафос… А что мать волнуется — так это нормально, у всех волнуются. А неделю назад я понял, что рвался сюда, чтоб меня по телевизору показали, чтобы все приятели сдохли от зависти! И оно того стоило?

В люке рабочего отсека показался Ренат. Он вопросительно посмотрел на Семена, тот предостерегающе поднял палец.

— Знаешь, Дим, — задумчиво ответил Михаил, — это распространенное заблуждение. Система ценностей, которую человек сознательно считает для себя правильной, часто не совпадает с тем, чем он на самом деле руководствуется. Колумб, скажем, был уверен, что идет за золотом, постом губернатора и так далее — потому что это для него было убедительным самооправданием. На самом деле, если бы это было так, он повернул бы назад задолго до Америки. Его матросы — те да, те шли за выгодой — а сам Колумб шел, чтобы дойти. А какие-нибудь полярники, Роберт Скотт там, или Амундсен, уже себя даже и не обманывали. Вообще, все, кто первыми идет туда, где никто еще не был, что бы они о своих целях ни думали, на самом деле просто идут, чтобы дойти. Это — единственный смысл, но именно он толкает человечество вперед.

— Да? — Димка резко перевернулся. — Если смысл только в том, чтобы дойти, почему же мы собираемся возвращаться?

Казалось, в воздухе отсека повис тонкий звон, словно скрестились не взгляды, а шпаги.

— Действительно, почему? — задумчиво повторил Ренат.

«… внеплановый сеанс связи, на котором заявили о продолжении полета к Марсу и отказе подчиниться приказу руководства о возвращении. Каждый из участников экспедиции лично подтвердил, что сознательно и добровольно поддерживает это решение, осознавая и принимая все последствия. Космонавты планируют посадить на Марс не только предназначенный для посадки модуль, но и большую часть корабля, что, по их мнению, позволит экипажу просуществовать на поверхности длительное время и создаст условия для проведения серьезных исследований Красной планеты. Специалисты Российского Космического агентства в экстренном порядке анализируют предложенную космонавтами программу…»

Есть!

Он не позволил себе неуместно довольного выражения лица — лишь приличествующая случаю скорбная озабоченность. Только кулак сжался на полированном столе.

Спасательная экспедиция опоздала на полтора месяца. Собственно, то, что успеть не удастся, стало ясно еще до старта — хотя не всем, конечно. Еще работала связь, и вести с поверхности Марса передавались по всем каналам, как сводки с фронта. Еще все были живы и полны оптимизма, а мощный поток научных результатов заставлял ученых визжать от восторга. Еще вся страна, внезапно проникнувшись новой национальной идеей, забыв все прежние распри, напрягала ресурсы и силы для спасения «марсиан». Как грибы, множились фонды поддержки, спешно восстанавливался в почти доперестроечном объеме весь огромный космический комплекс, доставались из забытых архивов задвинутые некогда под сукно уникальные технические решения. Тысячи добровольцев штурмовали все мыслимые инстанции в надежде попасть в состав экспедиции. Экономика, подстегнутая всеобщим энтузиазмом, набирала ход…

А специалистам, оценившим ресурсы колонии, уже было очевидно, что так долго ребятам не продержаться. Поэтому в последние месяцы перед стартом концепция экспедиции как-то незаметно изменилась: вместо схемы «поднять колонистов на орбиту и срочно доставить на Землю» появился проект долговременной базы с организацией работы личного состава вахтовым методом.