Дорога к океану смерти

— Я уже знаю об этом. И мне очень интересно, почему я узнаю о таких проблемах из средств массовой информации, генерал?

— В ЦУПе рассчитывали оптимальную траекторию поворота. Сотрудник, выступивший на радиостанции, был не в курсе и неправильно интерпретировал задержку. Лучшее время для маневра наступит только недели через три, поэтому… В общем…, — генерал, багровея, безнадежно путался в оправданиях.

Президент профессионально держал паузу, позволяя тонущему — тонуть. Не знаешь, что хуже — слишком инициативные идиоты или такие вот, докладчики. Не следовало вообще ввязываться в эту авантюру с Марсом, тем более перед выборами. Но, черт побери, так все было привлекательно и убедительно. Американцы в самом деле сразу урезали свой космический бюджет, практически, отказались от гонки. А теперь, похоже, приз все равно достанется им. Второй попытки нам не потянуть. А уж для оппозиции какой лакомый кусочек! Сейчас зайдутся в хоровом лае насчет преступного разбазаривания, в то время, как тысячи обездоленных сограждан…

Как говорил Черчилль, это хуже, чем преступление — это была ошибка. И она может стоить мне второго срока.

Все спят. Подвахта — по расписанию, а Димка, умаявшись за авральные сутки — прямо у пульта. Вот поэтому не стоит пристегиваться на вахте. Мобилизует.

Ренат пригасил освещение и бесшумно подплыл к иллюминатору на теневой стороне. Тусклое бесстрастное лицо в темном стекле прибито к пустоте блестящими гвоздиками звезд. Острые скулы, точеные брови, чуть раскосые глаза в глубокой тени длинных ресниц. Дисциплина, вбитая в плоть и кровь. Спокойствие, вошедшее в легенды и анекдоты. Вежливость литературных аристократов. Неизменная компетентность, постоянная готовность выполнить приказ. Безупречный подчиненный, совершенный помощник, идеальный товарищ…

Маска, приросшая к лицу. Роль, заместившая душу. Кто ты, вечный Второй? Кто ты, там, под маской? Что стоит за твоей исполнительностью — высокая дисциплина служения или просто отсутствие собственной воли?

Где-то там, в глубине, под броней киношного супермена прячется интеллигентный мальчик, когда-то бросивший консерваторию ради летного училища, чтобы доказать девушке, что он не трус. Потом он это проделывал много раз — доказывал себе, другим, ей, доказывал прежде, чем кто-то начинал сомневаться, доказывал, когда все давно сомневаться перестали. Доказал? Другим — пожалуй. Даже ей. В конце концов, он слепил из себя образ, который она готова была полюбить, и она сдалась. Покорилась — и навсегда заперла его в клетке придуманной роли. А себе?

Солгу ли я сейчас, глядя в глаза себе, глядящему на меня из глубины Вселенной? Кто я? Глупый вопрос. Меня нет, я — лишь отражение чужой мечты, воплощенный воображаемый персонаж, не существующий в природе. Я действую не так, как хочу или считаю нужным, а так, как ждала бы от меня она. Роль заставляет меня быть всегда лучшим, лишь истина не дает стать первым.

И сейчас у меня раздвоение призрачной личности. Безупречные герои не поворачивают назад, даже по приказу. Что надо сделать, чтобы Алия по-прежнему могла мной гордиться? Ответ очевиден, и он предполагает отказ от нее. В чем тогда смысл? В любых обстоятельствах точно выполнить приказ — о да, для всех это в образе. Возможно, это было бы достаточным оправданием даже для нее, но для себя я навсегда останусь дурным актером, провалившим бенефис. Так что для меня важнее — жена и жизнь — или роль? Кто я — герой или удачливый комедиант?

Какая разница, важен результат. The show must go on. Выбрав путь, надо идти до конца.

Ренат с силой оттолкнулся от окна, закрутившись вокруг оси, волчком пронесся по отсеку и бесшумно самортизировал руками у пульта. Покосился на Димку — спит, никто не видел.

Все это — лишь красивые слова, пока у меня нет здравых предложений. Из каждого положения есть минимум два выхода, мы просто зациклились на повороте. Ну, например, можно долететь до Марса и подождать на орбите беспилотник с топливом. Ага, года три. Мы просто сожрем друг друга — и вовсе не потому, что не хватит еды. На корабле-то, с замкнутой СЖО, можно продержаться долго. Но, кстати, не обязательно ждать без дела, в посадочном модуле — автономный запас топлива, программу можно выполнить… Тогда я сам их сожру, по программе — именно мне сидеть на орбите. И вообще идея с беспилотником не годится — если уж выбирать путь героев, мы не можем требовать от страны дополнительных затрат, разве что Земля сама предложит.

А на поверхности — долго не прожить, тем более всем, модуль рассчитан на запас. Это если не найти воду — но ведь уже давно известны залежи льда, разве нет? И если не стартовать с поверхности, останется масса топлива. Есть вода, есть энергия — будет и воздух. Проблема только с едой. Собственно, если не собираться назад, то и еды на борту много останется. Кстати, и топлива тоже — из основного запаса — и вообще тут много чего полезного. Как только доставить это все вниз? Орбитальные зонды? Это надо обдумать. Оранжерею так не спустить, а без нее… Но, между прочим, наш жилой отсек по сути своей — стандартный шаттл. В тренировочном симуляторе была миссия посадки на Марс — игрушка, конечно, но симулятор, вообще-то, программировали всерьез. Надо посмотреть программу поближе. Не то, чтобы оранжерея могла легко туда поместиться… Так ведь в запасе будет не три недели, а полгода — можно что угодно на винтики разобрать. А тогда, если все получится, наверное, можно надеяться на те же три года. Ну, пусть два — но зато на поверхности…

Это еще был не план — только призрак плана, опора, от которой можно начинать считать. И в главных чертах его надо успеть рассчитать до окна поворота. Ренат еще раз обернулся на спящего Димку, улыбнулся и полузабытым концертным жестом поставил пальцы на клавиатуру.

— Лариса, постойте!

Визг тормозов. Соня из бухгалтерии едва не угодила под колеса, перебегая улицу. Еще одна!

— Дорогая, как это ужасно! Я только на днях услышала — представляю, что вы пережили! — фальшивое приторное сочувствие в голосе и жадное любопытство в крысиных глазках.

— Спасибо, все нормально, — Лариса отвечала предельно холодно, сжав зубы, чтобы сразу закончить разговор. Не тут-то было.

— Ах, бросьте, догадываюсь, каково вам — ведь, говорят, ужас что передавали, что там начальство чуть ли не нарочно скрывало неполадки! Вы еще хорошо держитесь, я на вашем месте просто с ума бы сошла! Они, конечно, отбрехались, но мы-то с вами знаем…, — крысиные глазки восторженно поблескивали, не отрываясь от загнанной в угол жертвы. — А как к этому относится ваш муж — Михаил, кажется? У вас ведь уже была возможность с ним поговорить? Нам по дороге, вы мне все подробно расскажете…

Нет, это нестерпимо! Лариса внезапно остановилась, пробормотала что-то про невыключенный утюг и, круто развернувшись, с риском для шпилек рванула обратно.

— Конечно, такое испытание для нервов! Мы все вам сочувствуем! — кричала ей вслед Соня, приподнимаясь на цыпочки.

Захлопнув за собой дверь, Лариса сбросила туфли и несколько минут бесцельно металась по квартире, ничего не видя перед собой и не понимая. Мельком взглянула в зеркало. На щеках, проступая из-под нежных розовых румян, горели красные пятна. Значит, вот так теперь будет. Все, кто до сих пор со скрытой или явной завистью в глазах интересовались новостями полета, теперь будут лезть ко мне с притворными утешениями и злорадно ухмыляться за спиной. Еще бы! Я больше не героиня патриотических интервью и телерепортажей, я жена неудачника, о котором через год никто не вспомнит. И хорошо, если не вспомнит — а то ведь смеяться начнут! С такой помпой под фанфары стартовали — и с полпути назад, поджавши хвост.

Лариса снова заметалась по комнате. И как раз теперь, когда на нее с пристрастием смотрит столько глаз, когда у нее связаны руки — ей вдруг, так неожиданно, улыбнулось счастье, махнула крылом пресловутая синяя птица. Упустить такую удачу — немыслимо, невозможно. Но именно сейчас бросить мужа — ведь каждый плюнет вслед! Просто хочется кричать и кусаться.