Исправляя ошибки (СИ)

Отдав необходимые приказания, разослав сообщения через голонет, наконец, поговорив не в самой дружелюбной манере на сей раз с каким-то помощником Викрамма — словом, уладив худо-бедно непростое дело о своем заместительстве и переведя, наконец, дух, Лея даже с удовольствием представила, в каком замешательстве окажется канцлер при виде этого бабьего царства в репульсорной гондоле от Альдераанского сектора. Впрочем, на первое время такая компания в самом деле сгодится для отвода глаз. А вот как быть дальше… впрочем, в отдаленное будущее генерал не заглядывала почти принципиально, полагая, и, надо сказать, не без основания, что война лучше всяких пустых витиеватых изречений, произнесенных в сенате, расставит грядущие события по своим местам.

Как истинный человек своего времени — человек, который с рождения (и даже, если вспомнить, до рождения) был повязан в войне, ставки в которой были самыми что ни на есть высокими — Лея всей душой, всем сердцем верила, что истинно судьбу галактики вершат солдаты на поле боя, людская самоотверженность, собранная в единую мощную силу, а вовсе не правительство, не сборище индивидуумов, любящих потрепать языками. Еще она верила в Силу — верила со всей серьезностью, хотя и расходилась в этом вопросе с большинством боевых товарищей, привыкших полагаться не на древнее непонятное колдовство, а лишь на собственные возможности, на мощь своего звездного корабля и верный бластер. Генерал мыслила, что, если какому-то отдельно взятому человеку и суждено коренным образом повлиять на исход дел — так это Люку, избраннику Силы; тому, кто уже показал на деле, чего подчас стоят верования джедаев.

Далее Органа, будучи верной своему слову, записала обращение к сенату и к народу, которое распорядилась как можно скорее отослать Викрамму, чтобы тот поступал с этой записью, как сочтет нужным. В сообщении не говорилось ничего такого, что и так не было бы известно всем и каждому — а именно, Лея сообщала о всесторонней верности Сопротивления правительству Республики, которое генерал, не опасаясь громких слов, называла «единственной законной властью»; также она вспоминала о чудовищной утрате былой столицы, о вероломстве врага, который до поры скрывал от сената свою истинную сущность сурового, смертоносного хищника — такого же опасного, как некогда Империя. И потому как член сената и как руководитель Сопротивления — единственного движения, которое своевременно распознало угрозу Первого Ордена — она призывала все звездные системы, верные демократическому строю, поддерживающие законы Республики и принципы, на которых те были основаны, сплотиться для достойной и продуктивной борьбы, позабыв, быть может, о некоторых личных разногласиях.

Подобная речь была точно тем, чего новый канцлер ожидал от нее. Своим горячим призывом генерал Органа как бы гарантировала, что с ее стороны не будет препятствий на пути к становлению союза между правительством и руководством Сопротивления. Чего, разумеется, быть никак не могло. Лея, хоть и недолюбливала Викрамма, однако, никогда не мыслила себя самодуром — таким, чтобы ставить личную антипатию выше интересов государства.

По результатам очередного заседания — как Лее вскоре стало известно — сенаторы сошлись на том, чтобы издать отдельный документ, в котором будут досконально прописаны границы новых, расширенных полномочий канцлера. На сегодняшний день можно было смело говорить о двух составляющих документа. Во-первых, в нем будет строжайше обозначен строк окончания этих самых особых полномочий — до завершения войны с Первым Орденом. Во-вторых, любые свои решения и приказы главнокомандующий флотом Республики, коим отныне и назначался Викрамм, должен был согласовывать с особым военным комитетом, который также будет назначен в ближайшее время. Уже известно, что одна из должностей в комитете закреплена за Джиалом Акбаром.

Узнав об этом, генерал испытала, с одной стороны, облегчение, но с другой — тревогу. Ей было приятно знать, что большинство членов правительства не позабыло событий прошлых лет, и оттого сенат готов был, по крайней мере, дважды и трижды подумать прежде, чем наступать на те же грабли. Вот только пока необходимый документ будет составлен, пока соберется военный комитет, который определит первые шаги Республики по стезе боевых действий, Первый Орден не станет дремать, и, возможно, новоявленные союзники потеряют то невеликое преимущество, которое принесла им гибель «Старкиллера».

В решении сената проглядывались очертания двойной игры. С одной стороны, правительство наделяло канцлера требуемыми ситуацией полномочиями, с другой — само же и ограничивало его права, словно насмешник, который дает — и тотчас забирает обратно.

Что касается Полы Антиллес, сенаторы поприветствовали ее весьма почтительно, с соблюдением всех предписаний этикета, предусмотренных для такого случая. Но в дальнейшем не позволили ей вставить даже слова, к чему на первых порах девушка, в общем-то, и не стремилась, предпочтя приглядываться к более бойким ораторам, прислушиваться к тому, что они вещают — словом, сперва составить четкое и объективное мнение, а уж потом говорить самой. Органа могла только похвалить ее выдержку и рассудительность, которых, признаться, она не ожидала от столь юной и решительной особы.

Позже, осмыслив итоги, Лея пришла к выводу, что она сумела достичь, по крайней мере, основных поставленных перед собой целей — отвести глаза центристам, недовольным ее отсутствием, и добиться того, чтобы сенат считался с официальной позицией Сопротивления. А большего, если подумать, пока и не требовалось.

***

Но даже в то время, когда генерал, казалось бы, сумела побороть себя и основательно погрузиться в текущие дела, сын не покидал ее мыслей. Можно даже сказать так: чем настойчивее Лея приказывала себе пока не вспоминать о нем, дать Бену время опомниться, смириться с истиной и осознать то, что осознать ему положено, тем, однако, все чаще думала, каково ему там, за стенами изолятора — в наручниках, в неволе, в одиночестве, подавленному, растерянному, мучительно-озлобленному? Да и могла ли она на самом деле, без толики самообмана, перестать беспокоиться о самом для себя важном?

Каждый вечер доктор Калония рассказывала ей о состоянии пленника. «Здоровье юноши с каждым днем вызывает все меньше опасений», — утверждала Хартер, нервно кусая при этом губы. И Лея, глядя на нее, все отчетливее видела, что та прячет сильное волнение.

Вновь и вновь глава медиков успокаивала генерала, пока однажды — это случилось уже на четвертый, или на пятый день после пробуждения Бена, — у нее не вырвалось, наконец, признание, что, хотя предыдущие ее доклады были, в целом, правдивы, однако более беспокойного пациента Калония не встречала до сих пор. Да, в физиологическом смысле молодой человек идет на поправку. Но что при этом происходит у него в голове?

— Я не представляю, что мне с ним делать, — говорила Хартер, уже чуть не плача. — То он лежит часами напролет, глядя в стену, и упрямо ни на что не реагирует, как ни бейся. Даже от еды отказывается. То мечется по всему боксу, ударяя кулаками по всему, до чего только может достать. Сегодня, например, начисто разворотил беднягу-дроида, одного из местных, который сунулся к нему с традиционной ежедневной диагностикой. А то и вовсе… — она понизила голос. — Иной раз, наблюдая за ним через камеры слежения, я думаю, уж не разговаривает ли парень с пустотой?.. Я бы назначила ему психологическую экспертизу, но без его собственного согласия… сами понимаете, генерал.

И доктор озабоченно покачала головой.

Лея же, напротив, пришла в бешенство. Ее рассердило даже не упоминание о незавидной участи пострадавшего дроида, а то, что ее сын по-прежнему имеет привычку уходить в себя — туда, где властвует Темная сторона, и где призраки прошлого — по крайней мере, один из них — внимают его зову. Выходит, вместо того, чтобы смириться и отступить, открыться окружающему миру, Бен по-прежнему бежит, отрекаясь от всего, к чему могла бы тянуться его душа; по-прежнему упрямится.