На грани человечности (СИ)

   ...Как знать - может, и мне жаль, Одольдо. До сих пор. А ты - всё тот же рыжий демон, что и в те, далёкие, бурные, шалые годы - помнишь? Только волосы поседели, и морщин прибавилось. Но и теперь женщины без ума от тебя... Одольдо, Одольдо, зачем так упорно флиртовал ты со всякой встречной и поперечной? Обижал меня - зачем? Если б не это - может статься, и не ревновала бы я тебя так бешено. И остались бы мы вместе, и были счастливы доныне. И - чем Тьма не шутит! - разделила бы я с тобою всю твою жизнь до конца. Даже - мысли твои крамольные и богомерзкие твои опыты. Теперь не вернуть былого, и нет здесь, пожалуй, ни правых, ни виноватых...

   ...Воистину, Бариола. Ни правых, ни виноватых - и ни возможного, близкого некогда счастья. А ты - всё та же искусная воительница и неприступная красавица, что и когда-то. Помнишь - паломничество, пустыня Ранаирская... битвы до заката и песни у костра до рассвета? Наша первая встреча, и первая ночь - помнишь? Пусть волосы поседели, и морщин прибавилось - и ныне ты вскружила бы голову любому, если бы пожелала... Бариола, Бариола, зачем ты так бешено ревновала меня ко всякой встречной и поперечной? Обижала меня - зачем? Если б не это, может статься, не флиртовал бы я направо и налево, назло тебе. И были бы мы счастливы, и трудились бы рука об руку - для сограждан, для страны, для будущего. А ныне? "Мы с тобою стоим у края земли, между нами опять война..." Не так ли сказано у гениальной сестры твоей?

   Вот и теперь - так близки мы, и так безнадёжно далеки. Любящие и страдающие, гордые, утомлённые, старые люди. Что осталось нам в жизни? Только - разыгрывать противников идеологических, теологических, дипломатических, и прочая, и прочая. Только - обряжать боль душ своих во всяческую грязную мишуру, вроде политики внешней и внутренней. Пожалуй, лишь чудо ниспошлёт нам момент истины: когда будет сброшено с плеч долой всякое притворство, да заодно десятка два минувших лет, и останемся только мы двое в целой вселенной - Мужчина и Женщина.

   Увы, чудеса канули в небытие вместе с эпохой Великого Откровения...

   - Полно, Бариола. (Единственное, что можно вслух произнести; и то предательски дрогнул голос). - Не посягну я на твою честь.

   Тяжко, устало опустился Одольдо на прежнее место; и с ним - все двадцать лет тоски, и боли, и стремленья избыть тоску и боль в труде на благо и в разгульном угаре. Дотянулся до кубка, недопитого в ходе учёного диспута; принялся потягивать белое торнское долгими, горькими глотками. Наконец и Бариола осознала, что губы закушены, и пальцы свело - до судороги в побелевших костяшках. Жаль, что не посягнёшь, Одольдо... Тьфу, тьфу, изыди, Тьма Вековечная! нет бича под рукой...

   - Уж не подумываешь ли ты, на старости лет, стать нищим пустынником? - вымолвила чуть уловимо. - Вспомнить о душе бессмертной - после целой-то жизни, загубленной на ереси да на ублаженье грешной плоти? Как бы по смерти не причислили тебя к лику святых, прости Единый!

   - Закон всеобщий, Бариола, - отозвался Одольдо серьёзно, даже грустно. - Плох тот святой, кто при жизни не слыл еретиком. Таков печальный удел всякой мысли новой, дельной: быть преданной - сперва анафеме, затем извращенью на потребу сильным мира сего. Самих Первопророков - согласись! - к костру приговорили во время оно, обвинив в ереси и чернокнижии. И с тех пор, не успели угли остыть - скольких людей уничтожили именем Их, заклинавших: не убий?!

   - Те, кто казнили Пророков, были - язычники и варвары!

   - Как знать. Может, тысячи лет не минует, как потомки заклеймят язычниками и варварами - нас. Хотя бы за убийство сестры твоей кровной, Виальды.

   - Что тебе до Виальды?

   - Ничего. Ровным счётом ничего. - Слишком сосредоточенно любовался Одольдо игрою света в гранях опустевшей чаши. - Но и с твоей стороны не столь умно - ревновать к собственной сестре, вот уж двадцать лет как съеденной червями, без погребенья огненного. В чём, коль начистоту, есть толика и моей, и твоей вины.

   - Я не убивала её! - выкрикнула Бариола запальчиво; резко очерченые скулы её вспыхнули пунцовыми пятнами. - Даже не потворствовала убийству. Всё лимийки...

   - Но ведь позволила преступленью свершиться? - Одольдо отставил чашу на стол, прозрачные глаза его потемнели. - Теперь же, поговаривают, тщишься ты - уже преднамеренно! - сгубить Вайрику фер Ламбет. Отроковицу непостижимо мудрую, при виде коей душа ликует: не оскудела ещё земля Льюрская... Годы не пошли тебе впрок, Бариола. Разучилась ты веровать искренне, но научилась интриговать не хуже лимийки. Увы тебе.

   - Что тебе - до Вайрики фер Ламбет? - Подозренье пронзило внезапно.

   - Я обязан исповедоваться тебе? - оборвал Одольдо - с излишней, быть может, резкостью. - Одно скажу: опасную игру ты учиняешь, Бариола. Победы добьёшься - не миновать тебе проклятья потомков. Что до меня - перечеркну былое, прокляну и при жизни, так и знай. Упреждаю: оставь её!

   Медленно, очень медленно Бариола выпрямилась, дыша тяжело. Откровенье подобно было удару обухом топора в темноте. Вон оно что. Одольдо, её Одольдо - и Вайрика фер Ламбет! Как доселе не догадалась... С первого дня стоит Вайрика фер Ламбет костью в горле - молодая да ранняя, демонически удачливая. Отняла у Бариолы славу первого меча ордена; на её место метит, коварно заручившись покровительством Владычицы. Отнимает и последнее, самое дорогое...

   Кого угодно - скрипя зубами - терпела Бариола рядом с Одольдо. Но презренную ведьму... Нет! отныне не жить ей. Последние колебания рассеяла пылкая защита отца-настоятеля: слишком далеко и ты зашёл, бессердечный рыжий демон. Между нами опять война... Да будет так!

   - Принято! - шепнула она одними губами.

   И, со стуком оттолкнув столик, прочь почти выбежала; оставила по себе замирающий, неуместно мелодичный звон кольчуги.

   Одольдо смотрел ей вслед, откинувшись в кресле, понемногу осознавая произошедшее. Когда перешёл он от ёрничанья к угрозам, и отчего так обернулось? Может, именно теперь упустили они оба момент истины, момент чуда, когда возможно было вернуть их любовь на круги своя? Поговорить бы с ней иначе - тихо и задушевно; и обнять плечи её, такие беззащитные под кольчугой; и поднести к губам руку её, иссохшую, загрубелую от меча. И сломать лёд отчуждения, сковывающий душу её; и стала бы она совсем прежней, искренней и пытливой... И - ревнивой по-прежнему? То-то.

   Вправе ли он рисковать, жертвовать Вайрикой ради прошлого в лице Бариолы? Ни за что. Долг его - не цепляться за ушедшее, но жить настоящим и будущим. Всячески оберегать сестру Вайрику - несомненно, святую Вайрику. Ибо столь беззащитны святые в нашем бренном, злобствующем мире.

   И да не повторит святая Вайрика страдного пути святой Аризии. Все усилия приложит он, дабы не допустить нового преступленья.

   Достаточно одной Виальды.

15.

   Тимильские леса производили на Суламифь впечатление добротности, устойчивости на века, способности перенести какое угодно испытание - вплоть до экологической катастрофы. Уважительное отношение землянки целиком разделяли - правда на свой манер - местные жители. Как воспринимать чащобу непролазную, площадью не в одну сотню гектаров, на самом склоне Тёмных Веков? Да ещё где-то в самое сердце её, согласно слухам не вполне достоверным, глубоко вдавалась бухта, на мили окружённая трясинными болотами и посещаемая лишь самыми забубёнными сарнийскими пиратами. Странно было бы, если б молва не населила такой лес всяческой нежитью.

   Потому человек честный и правоверный без крайней нужды близко сюда не подходил. Одни развесёлые "рыцари с большой дороги", ребята отчаянные и уж, вне сомненья, коротко знакомые с Тьмой Вековечной, чувствовали себя в этих дебрях как дома. Перебывали тут и Мятежный Гаэд, революционер по призванию; и Лима Справедливая, она же Лима Арбалетчица и Лима Одноглазая, королева вольных стрелков; и Вильда Крамольница, менестрель с демонически чарующим голосом; и Архант Рыжий, знаменитый пират-сарниец, смолоду с удачей неразлучный, а на исходе лет совестью замученный. Частенько собиралась тут вместе сия братия, дабы сообща строить козни против лучших людей королевства Льюрского. Неоднократно Его Величество Дерьен Шестнадцатый - да продлит Единый дни его царствования! - повелевал гвардейцам своим очистить Тимильские леса от смутьянов. (Особые распоряжения, как поговаривают, касались Вильды Крамольницы: к ней у государя свои счёты водились). Но всякий раз лихие наёмники - коими и держалась и славилась несгибаемая гвардия Льюрская - возвращались крепко потрёпанные и несолоно хлебавши. И клялись, и божились: больше-де ни за всё золото мира!..