Проводник

Повинуясь какому-то странному импульсу, я вышел со двора, вошел в парадную и позвонил в один из звонков, в вертикальный ряд выстроившихся радом с дверью. Открыла мне молоденькая девчушка.

— Вам кого?

— Никитишну, — выпалил я. А что я еще мог сказать.

— А, Фадееву? — разочарованно протянула девчушка. — Вам тогда надо было в третий сверху звонок звонить.

— А я не знал, — сконфуженно пробормотал я.

— Ничего, в следующий раз знать будете.

— Так вы меня не пустите?

Девчонка скорчила недовольную гримасу.

— Проходите.

Я вошел. И вновь воспоминания детства подвели меня. Когда я был здесь много лет назад, коридор показался мне огромным, широким проспектом, по которому можно было мчаться бесконечно. В действительности он оказался узким проходом между выставленными с обеих сторон шкафами, где словно бойницы открывались узкие двери в комнаты-склепы.

Я прошел к дверям той самой комнаты. Двери были, конечно, другими, так как те мы с Тоготом, разнесли в мелкие щепки. Но выглядели они старыми, ветхими, как и все в этой квартире.

— А она у себя? — спросил я у девчушки, которая неотступно следовала за мной.

— Вам виднее, — игриво ответила она.

Я осторожно постучал.

— Входите, — ответил мне старческий голос.

Я нырнул за дверь, оставив позади любопытную соседку.

Комната поразила меня. Не смотря на прошедшие годы, я бы мог поклясться, что мебель осталась прежней. Тот же стол, накрытый клеенкой, тот же шкаф, буфет и кресло-качалка. Только в свете убогой люстры, все это выглядело уютно, по-домашнему. На кровати клюя носом сидела древняя старуха, лет наверно девяноста.

— Здравствуйте, я работник одной из социальных служб города, — представился я.

— Ну и чего ты сюда приперся? — совершенно некстати влез Тогот..

— Отстань! — фыркнул я. Но слова покемона словно сняли пелену с моих глаз. Я увидел, что клеенчатая скатерть потрескалась и местами дырявая… А еще я разглядел на полу несколько темных, выцветших со временем пятен, словно кто варенье разлил.

— Так зачем вы явились? — вновь заговорила старуха, и в ее голосе я почувствовал безразличие — безразличие к жизни. Так говорит с тобой голем или мертвец проснувшийся после многовекового сна.

— Меня прислали, чтобы оценить ваши жилищные условия, — врал я. Язык сам находил нужные слова, складывая их пустые, ничего не значащие фразы.

— Какие тут условия, — проскрипела старуха. — Вот умру я вскоре, и заберете комнату, — говорила она медленно, словно обдумывала каждое слово. — А в эти ваши новостройки я все равно не поеду…

Я тяжело вздохнул. Тагот прав, мой визит уже не имел смысла ни для меня, ни для нее… Тем не менее, я хотел до конца исполнить то, зачем пришел.

— Вот, из бюджета города вам, как нуждающейся выделены средства, — я осторожно положил на край стола банковскую пачку сторублевок. — Тут десять тысяч… — начал было я.

— Да идите, вы идите… — пробормотала старуха. — Дали бы лучше помереть спокойно.

— До свидания, — мне ничего не осталось делать, как поспешно ретироваться.

За дверью меня ждала все та же девочка.

— А это, того… вы всем так деньги раздаете? — поинтересовалась она, даже не пытаясь скрыть, что подслушивала.

Меня охватила ярость. Не так мне виделось это свидание. Я пришел совершить своего рода покаяние, только, похоже, покаяния никакого не получилось. Так, дал взятку за содеянное. Неожиданно у меня родилась еще одна мысль.

— Скажи, — повернулся я к девочке. — А ведь у вас тут еще одна старушка жила… Лет так десять назад.

— Это вы о той, что копыта от страха двинула, когда Фадееву обворовали…

Да, ну и натворил я тогда дел… Значит, для той соседки все закончилось трагически… Я подозревал что-то подобное.

Как бы то ни было, я узнал, что хотел, больше мне тут нечего было делать.

Ощущая себя полным мудаком, сотворив заклятие забвения, я покинул место, где впервые в жизни открыл врата.

Марафон закончился на каком-то пыльном чердаке.

Плюхнувшись на старый кухонный стол, видимо перенесенный сюда за ненадобностью кем-то из жильцов, я попытался перевести дыхание. Я глотал воздух как выброшенная из воды рыба. Караванщики, столпившись у пыльного окна, с интересом взирали на открывшуюся панораму крыш. Они о чем-то перешептывались на своем неизвестном мне языке.

Только теперь я сумел толком разглядеть их. Для меня они были все на одно лицо, высокие, чем-то напоминающие скандинавов, но скандинавов с неземными лицами. У всех одинаковые светлые, почти белые длинные волосы. Одеты они были в длинные плащи, неопределенного покроя.

— Интересно, а что везут эти караванщики? — спросил я у Тогота. — По-моему у них нет с собой никакого товара. И вообще, мне они больше напоминают шпионов, чем караванщиков.

— Может они и есть шпионы, — с неохотой отозвался Тогот. — Тебе этого лучше не знать. Поверь, тебе еще встретятся караваны с грузом и с ними мороки будет много больше.

— Куда уж больше! Теперь меня, наверное, вся городская милиция искать будет.

— Кому ты нужен! К тому же ты ничего не украл, — начал Тогот. — А даже если и найдут тебя, не бойся, я помогу тебе выкрутиться. Хотя я очень сомневаюсь, что кто-то почешется начать розыски.

Уж в этом-то я точно не сомневался. Как оказалось, Тогот был прав на все сто, никто меня не искал.

Но тогда на запыленном чердаке будущее рисовалось мне в самом неприглядном свете.

— Вставай, пора!

— Пора?

— Пора попросить свой гонорар.

Неспешно поднявшись, я подошел к караванщикам, но они что-то обсуждали, не замечая меня. Тогда, чтобы привлечь их внимание, я кашлянул.

— Что это за город? — спросил один из караванщиков, пока я пытался сформулировать свой вопрос, относительно суммы гонорара. — Мы спорим: один из нас утверждает, что это Салимат-де-Си, а другой, что — Сат-пиер-Бург.

Я покачал головой.

— Это — Ленинград, а раньше, лет сто назад, он назывался Санкт-Петербург.

— Да, Сат-пиер-Бург, — кивнул караванщик. — Страна — Хорсия.

— Россия, — поправил я. — Но теперь это — СССР.

— Ф-ф-ф-р, — насмешливо повторил мой собеседник и задумался, а потом вновь заговорил на своем языке с остальными.

Мне пришлось вновь прокашляться.

— Я, собственно, насчет гонорара.

— А гонорар, — понимающе кивнул караванщик, видимо из всех только он один говорил по русски. — А когда мы отправимся дальше?

Я ментально обратился к Таготу..

— Когда они отправятся дальше?

— Через пятнадцать минут ты сможешь открыть следующие врата, — ответил Тогот.

— Через пятнадцать минут, — повторил я караванщику.

— Минут? — переспросил тот. — Что есть «минута»? Я не плохо говорю на вашем языке, но система ваших мер для меня до сих пор загадка.

— Ну, минута, это минута, — попробовал объяснить ему я. — В минуте шестьдесят секунд. А в часе шестьдесят минут…

— Секунд, часов, — пробормотал себе под нос караванщик, зачем-то загибая пальцы, словно, пытаясь что-то то ли вспомнить, то ли пересчитать. — Нет, не понимаю… — и видя мою беспомощность, задал следующий вопрос. — Это случится до того, как стемнеет?

— Да, — с уверенностью ответил я. — Скоро, очень скоро.

Удовольствовавшись этим ответом, караванщик обратился к одному из своих спутников, тот кивнул и, сунув руку в карман плаща, выудил оттуда довольно большой сверток — черная кожа, стянутая алой лентой и запечатанная сургучной печатью, словно ценная посылка или бандероль.

— Поблагодари, — приказал Тогот.

— Большое спасибо, — пробормотал я, пытаясь запихнуть сверток в карман, но он был слишком большим и в карман не лез.

Караванщики отвернулись, вновь принялись разглядывать городскую панораму, о чем-то оживленно споря.