Проводник

Капля крови упала на подоконник. Тогот, не отпуская контроля за моей рукой, начертал на подоконнике два кровавых знака, потом заставил меня залезть на подоконник. На мгновение я замер на самом краю. Я никогда не страдал боязнью высоты, но стоило мне посмотреть вниз, как я понял, что никогда-никогда по доброй воле не прыгну вниз.

— Произнеси заклятье перышка, — приказал Тогот. — Ты должен его отлично помнить.

Трясясь от холода и страха, я дрожащими губами произнес набор нечленораздельных звуков, и в следующий миг Тогот столкнул меня вниз.

Может, кто-то и видел мой прыжок, не знаю. Надеюсь, что нет. Но если кто и видел, то он должен был не поверить своим глазам, потому что падал я медленно. Минуту падал, а то и дольше. И, пожалуй, это была одна из самых страшных минут в моей жизни. Одно дело мысленно общаться с демоном, заучивать какие-то заклятия, получать от него копеечные подачки, и совсем другое попытаться впервые реально на практике применить одно из заклятий… Тем не менее я легко, словно пушинка опустился на промерзшую землю. Даже не покачнулся.

Где-то высоко у меня над головой зазвенел звонок, и я словно проснувшись, пулей метнулся за угол школы. Не важно что подумает директор, но он явно не поверит, что я умудрился, не переломав ноги, спрыгнуть с четвертого этажа.

чучу

Заскочив за угол, я какое-то время стоял, прислонившись спиной к каменной стене. В первую очередь мне надо было привести в порядок свои мысли. Впервые я реально использовал колдовство. Я спрыгнул с четвертого этажа, и с той же легкостью мог спрыгнуть с четырнадцатого. Только теперь я начал понимать, что Тогот, и все связанное с ним не сказка. Раньше, конечно, я тоже верил во все, что говорил мне мой персональный демон, но лишь шагнув в пустоту из окна кабинета директора, я понял: старик был прав, тогда, после купания в котловане, и в самом деле случилось самое главное событие моей жизни. Я переродился. Все эти школы, линейки, стенгазеты остались где-то там, в мире реальном, а я больше не принадлежал ему. Я стал свободен, по настоящему свободен. Я мог делать что хочу, мог никого не бояться.

Чуть отдышавшись, я собрался было вынырнуть из-за угла и в наглую пройтись перед школой, задрав нос, чтобы все увидели; отныне я свободен, свободен от дурацких условностей этого мира. Меня остановил Тогот.

— С катушек съехал? — язвительно поинтересовался он. — Как это писал один из ваших вождей: «Головокружение от успехов»…

Эти слова подействовали на меня как холодный душ. Только что я парил в небесах и вот нате тебе: «пиф-паф». И я с высот Олимпа подстреленной уткой нырнул в болото реальности.

— Ты сейчас должен думать не о том, каким великим ты можешь стать, а о том, что через час прибудет первый твой караван; о том, что ты должен найти место врат, открыть портал, замаскировать караван и переправить его в место следующих врат, открыть вторые врата, и получить причитающуюся нам плату.

— Нам?

— Не строй из себя дурачка. Ты умом и так не блещешь, поэтому не заставляй меня еще больше в тебе разочаровываться… А теперь: марш, — в «голосе» Тогота появилась сталь. — Бегом вокруг школы. Через три минуты на остановку возле «Богатыря» подъедет двенадцатый троллейбус. Желательно, чтобы ты на него успел…

Я успел.

Заскочив в троллейбус, я высыпал в кассу четыре копейки, и, оторвав билет, забился в дальний угол на задней площадке. Мне повезло, похоже, всем было наплевать на то, что на ногах у меня домашние тапочки.

Сначала я проверил, счастливый ли билет мне достался. На билете было выбито шесть цифр. Если сумма первых трех и последних трех совпадала, билет считался счастливым, если разница составляла не более десяти, то — все в порядке, если больше, то тебе обеспечены большие неприятности. У меня оказалось максимально неприятное сочетание. В первый момент я жутко расстроился. Значит, кража пальто и мой побег раскроются, и в этот раз Яков Григорьевич меня покрывать не станет, а вызовет родителей на педсовет… и так далее и тому подобное.

Совсем погрустнев, я мысленно обратился к Тоготу, но тот не пожелал со мной разговаривать.

— «Когда же ты повзрослеешь?» — ответил он… Или что-то вроде этого.

Эта поездка показалась мне длинной в вечность. Медленно проплывал мимо Большой проспект. Мы миновали Андреевский рынок — уменьшенную копию Гостиного двора, только еще более грязную, с фасадами отколовшейся штукатурки и грязными витринами. Вот троллейбус высочил на первую линию и устремился к Тучкову мосту. Мне стало не по себе. Раньше я никогда один так далеко не заезжал. А тут еще и ноги стали мерзнуть. Все-таки тапочки не ботинки.

Наконец, когда я уже окончательно запутался в маленьких улочках Петроградской (до сих пор в них путаюсь) Тогот скомандовал:

— Приготовься, следующая остановка твоя.

Я пулей метнулся к дверям, протискиваясь между взрослыми пассажирами. Двери открылись, и я, наконец, покинул троллейбус на совершенно незнакомой мне улице. Вокруг, подпирая низкое серое небо, возвышались обшарпанные доходные дома прошлого века. Потрескавшийся перекореженный асфальт довершал неприглядную картину.

— Вперед! — продолжал распоряжаться Тогот. — Время на исходе.

Я помчался вперед.

— Прямо… В подворотню… Налево… В проходную… Через двор… Вперед… — командовал демон. Я давно уже потерял всякую ориентацию. Город давил, возвышаясь надо мной каменной громадой, и в какой-то миг мне показалось, что теперь мне всю жизнь суждено вот так бежать и бежать, пересекая незнакомые мне дворы, больше напоминающие помойки, скользить по бугристому асфальту крошечных улочек, проскакивать через проходные парадные.

Наконец Тогот велел мне остановиться. Я замер, пытаясь перевести дыхание.

— Так, малыш, соберись, — продолжал демон. — Мы почти на месте.

Я огляделся. Стараниями своего невидимого покровителя я очутился в небольшом дворе-колодце, откуда можно было попасть в еще два таких же двора. Парадных тут не было, зато справа и слева от меня поднимались ряды окон.

— И куда дальше? — поинтересовался я.

— Тебе нужно третье окно справа, — ответил демон.

— Третье окно? — не понял я.

— Окно, окно, — согласился Тогот. — Залезешь в комнату. Там сейчас никого нет. Именно там откроется портал.

— Но ведь это… — я даже не смог договорить. Не смотря на свой возраст, я отлично знал кто такие воры, и что многие малолетние преступники лазят через окна в чужие квартиры.

— Выполняй!

Понимая, что не смогу отвязаться от настырного Тогота я, понурив голову, направился к окну. А воображение… Мое воображение уже рисовало мне тюрьму, суд, рыдающую мать, камеру, где меня непременно будут мордовать уголовники.

Окно располагалось всего в полуметре от земли и к моему удивлению оказалось незакрытым (решетки на окнах первого этажа в те годы были редкостью). Мне, руководствуясь наставлениями Тогота, ничего не стоило подцепить бритвой нижний край рамы, а потом потянуть всю раму на себя. Она легко поддалась, а следом за ней и вторая — внутренняя. Трясясь то ли от страха, то ли от нервного возбуждения, я пулей нырнул во тьму. И, конечно, я не заметил банки, стоящей в углу между окнами. К тому же, пол комнаты оказался много ниже уровня асфальта. В итоге, я приземлился на пол, больно ударившись копчиком о паркет, свернув при этом банку, разлетевшуюся по полу грязной кляксой стекла и варенья, а так же наполовину оборвав шторы — падая, я пытался хоть за что-то зацепиться. Грохот получился неимоверный. Но рассиживаться на полу было некогда. Вскочив на ноги, я первым делом прикрыл окно, чтобы с улицы ничего заметно не было, а потом огляделся.

Я оказался в убого обставленной комнатенке: платяной шкаф пятидесятых, кровать с любовно уложенной горой подушек, стол, застеленный клеенкой, в дальнем углу старинный резной буфет и рядом с ним кресло-качалка. В полутьме сложно было различить детали, но шагнув ближе к буфету, я увидел ряд фотографий в дешевых рамках.