Исправляя ошибки (СИ)

Допрашиваемый коротко смеется — и судьи это слышат.

— Ни один человек в здравом уме не станет добровольно искать встречи с рыцарями Рен.

Помимо записей Диггон предоставил заключение судебно-медицинской экспертизы, задачей которой являлось определить психоневрологическое состояние преступника Рена. От большинства процедур тот опять-таки отказался. Однако те, которые все же удалось провести, свидетельствуют о вменяемости молодого человека в целом — невзирая на легкое психологическое расстройство, которое упомянула в своих наблюдениях майор Хартер Калония, главный врач в составе Сопротивления, изначально наблюдавшая раненного пленника. Это расстройство, судя по всему, носило временный характер, и в данный момент ни один из медиков его не зафиксировал.

Саму Хартер на слушание не вызвали, невзирая на ходатайство представителей Сопротивления. Обвинение сослалось на то, что майору Калонии, как и лейтенанту Тэслину Брансу, решением военного совета запрещено покидать Эспирион вплоть до особого приказа. О причинах такого решения военный совет имел право не распространятся.

Вот так власти перекрыли последнюю лазейку, которую Сопротивление могло бы использовать, добиваясь если не оправдания — об оправдании речи уже не шло, — то хотя бы смягчения приговора.

Суд, а тем более чрезвычайный военный суд обязан опираться всецело на букву закона, не зависящую ни от каких обстоятельств, которые не предусмотрены Конституцией Новой Республики и другими правоохранительными документами. Поэтому генерал Органа и ее товарищи формально не имели возможности оперировать к стратегической ценности пленника, которая являлась основным аргументом Леи в приватных разговорах с канцлером.

Когда ей предоставили возможность говорить, Лея за неимением ничего лучшего взялась рассуждать о нравственности и гуманности. Решив рискнуть, она намеренно припомнила происшествие в Тиде, чтобы сообщить жителям Республики, что им не следует уподобляться убийцам и мерзавцам из Первого Ордена, готовым идти по головам для достижения целей. «Неприкосновенность каждой жизни — вот что отличает нас от наших врагов», — сообщила генерал в завершение своей тирады.

Конечно, ее речь ничего не изменит. Вероятнее всего, Лея лишь дала своим политическим противникам повод лишний раз усмехаться и рассуждать о неисправимом идеализме главы Сопротивления.

Однажды по окончании заседания Лея попросила Верховного канцлера о короткой беседе с глазу на глаз.

— Скажите откровенно, Лайам, — промолвила она, глядя на него с жаркой мольбой, — чего вы добиваетесь? Вам интересна правда? Или вас устроит одно только показательное выступление на потребу толпе?

Он, тяжело покачав головой, сказал лишь одну фразу, которую Лея накрепко запомнила:

— Полагаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос, генерал. Кайло Рен должен умереть.

Беседы с заключенным все продолжались. Короткие, ничего не значащие вопросы чередовались с такими же ничего не значащими ответами. Каждый допрос проходил в форме словесной дуэли, в которой чаще всего так и не намечалось ни победителя, ни проигравшего.

По крайней мере, на записях голос Кайло звучал уверенно и вполне осознанно. Так что ни один человек в самом деле не заподозрил бы у его владельца какое-либо психологическое заболевание.

— Почему вы перешли на сторону Первого Ордена?

— Я уже отвечал вам, Диггон.

— Да, но тогда мы с вами беседовали с глазу на глаз. А сейчас каждое ваше слово станет известно суду.

— Я сражаюсь за Первый Орден, потому что в рядах его бойцов нет лицемерия. Эти люди не лгут. Они привыкли стрелять в лицо, а не в спину.

— Вы полагаете, выстрел «Старкиллера» по системе Хосниан не был «ударом в спину» в отношении Республики? Или захват Тида не являлся таковым?

— Что вы имеете в виду, Диггон — ограбление и убийство мирных жителей, расстрел военнопленных, или экономическое потрясение, которое претерпела Республика в результате этих событий?

— В первую очередь мне было бы интересно, разумеется, поговорить о мирных жителях.

Пленник тоскливо вздыхает.

— В таком случае, наш разговор будет коротким. На войне нет мирных жителей, майор. На захваченной территории каждый человек, даже ребенок — это враг, потенциальный убийца, способный пристрелить исподтишка. Только не говорите мне, что не слышали о партизанских отрядах, об их саботирующих действиях. О террористах, которые подрывают множество гражданских лиц ради уничтожения одного-единственного военного объекта.

Кайло делает паузу.

— Уж я-то наслышан об этом. С детства.

Иронию в его словах способны были понять немногие — только Диггон, его превосходительство Верховный канцлер Лайам Викрамм и сама Лея. Эти три человека оставались единственными присутствующими на слушаниях лицами, которым была известна правда о происхождении Кайло Рена.

Очевидно, Викрамм по-прежнему считал невыгодным обнародовать настоящее имя преступника. Возможно, он опасался, что известие о родителях Кайло Рена может пробудить у общественности ненужное сочувствие. А может, не желал нового скандала, подобного тому, что разгорелся в сенате шесть лет назад.

В глазах подавляющего большинства подсудимый по-прежнему был только «Кайло». Хотя каждому было понятно, что это псевдоним, никто не пытался пролить свет на истинное имя преступника, какового у того вообще могло не быть. Его посчитали одним из одаренных нищих детей, которых некогда приютили имперские агенты, чтобы воспитать из них цепных псов. Беспризорник без семьи и без имени, который присвоил себе имя темного лорда Дарта Вейдера, назвавшись его внуком (что, разумеется, никак не может быть правдой) с целью возвыситься. Такова была официальная позиция, которую никто не оспаривал и не подвергал сомнению.

Впрочем, Лее уже было все равно. Если бы сейчас какой-нибудь особо прыткий инсайдер, каковым в прошлом выступила Синдиана, открыл всей Республике, что Кайло Рен — ее сын, генерал Органа подтвердила бы эту информацию, не задумываясь — без тени смущения или горечи. Хотя бы потому, что именно сейчас, в ходе этой судебной канители, она получила возможность полноценно убедиться в справедливости своих давних ощущений. В том, что ее прекрасная гордость на заре материнства не обманула. Ее сын в самом деле наделен потрясающе крепким духом и сильной волей. Он был рожден, чтобы стать бойцом.

Она не собиралась отрекаться от него, какие бы трудности это ни сулило. Однако и открывать правду самостоятельно не спешила, опасаясь неприятностей.

— Поэтому вы приказали расстрелять поселенцев на Джакку?

— Пустынную шваль. Еретиков и бродяг.

— А на Ованисе?

— То же самое. Разве что вместо пустыни — каменный каньон, откуда выползали эти отродья.

— А на Такодане?

— Воры, пираты, контрабандисты. Каждого второго из них власти Республики сами были бы не прочь приговорить к расстрелу.

Диггон хохочет.

— Магистр Рен, вы неподражаемы!

Убийство мирного населения — вот ключевой момент обвинения. И тут советники Викрамма постарались на славу, приказав каждому воинскому подразделению выбрать их архивов все, что может послужить доказательством вины Кайло. А поскольку тот и сам не таил своей причастности к карательным операциям, очень скоро этот факт вовсе перестал вызывать у суда какие-либо сомнения.

Однако если в отношении судебных показаний заключенный вел себя с присущей ему дерзостью, играя и дразня допросчиков, день за днем не сбавляя позиций и не собираясь, кажется, даже пытаться вывернуться, то во всем, что касалось информации о Первом Ордене (а на допросах Диггон нередко спрашивал об этом) Кайло все так же сохранял бдительность и не сообщал ничего важного.

Когда в конце первой недели Диггон обратился к генералу Органе с новой «личной просьбой», в которой — он изначально предвидел это — она, скорее всего ему откажет, Лея, выслушав майора, поняла, что шутки окончились.