За право летать

исказилось её лицо, но слез не увидел.

— Значит, правда Смолянин, — хмыкнул гард, — Надо же, теперь героя прислали. Зря старались. Мы же ясно сказали — нам нужны переговоры с имперцами. Иначе никуда мы не выйдем. А будете мудрить — взорвем все к чертям.

— Слушай, головожопый, — изумился Санька, — у тебя вообще какие-нибудь мозги есть? Где тебе сейчас возьмут имперцев? Когда их с неба смели на хер?

— Не наши проблемы. Знаешь, да: ищщы, ищщы, должон быть… Мы ведь баз двадцать под контролем держим, не меньше, так? Наши все согласились — пока своими глазами не увидим, стоим насмерть.

— Слушай, урод, тебя в детстве не роняли? Я тебя ещё раз спрашиваю, где нам взять хоть одного имперца, если их в окрестностях всей Земли — только трупы, и тех мало. Хочешь слетать, пособирать их там? Так валяй, я договорюсь, чтобы тебе дали взлет.

— Ты мне мозги не пудри, — заговорил гард с угрозой. — Что от нашего флота осталось — я знаю. Видел, как они возвращались. Значит, вот-вот высадка начнется, если уже не началась. И сдаться мы вам не позволим.

Никогда в жизни Санька не соображал так много и так быстро. До сих пор все в его жизни было просто и ослепительно, кристально ясно: летать, любить, учить, кататься и пижонить — над чем тут задумываться? Но как доказать этому отмороженному, что Вторжение закончилось, не начавшись, Санька не понимал. От бессилия он опять хотел заорать и только чудом удержался.

— Ты гардемарин или просто так форму надел? — тихо, очень тихо спросил Санька.

— Уж точняк не просто.

— Я тебе слово офицера даю: нет никакого вторжения. Имперцы ушли. Переговоры вести не с кем и не о чем.

— Слово офицера? У нас тут уже много офицеров было. Все жить хотят. Может, и ты брешешь, — равнодушно ответил гард. — Нам нужны гарантии, что до имперцев наши требования доведены. Пусть они знают, гады, что мы не сдадимся и что на марцалов нам уже начхать. Мы теперь сами… Нас ведь не только летать учили, инструктор, нас и умирать учили. Ты и учил. Теперь вот — принимай зачет.

— Ты хоть понимаешь, — Санька взвыл, — что вы Питер снесете только потому, что ты хочешь того, чего нет? Хвост Большой Медведицы зажарить?

— Хвост зажарить, говоришь… — Гард заговорил почти ласково. — Нет, нам Медведица не нужна. Нам нужна свобода. Понял? Вот ты, хоть и герой, а уже жить захотел. Значит, сдался. Значит, нам только на себя рассчитывать.

— Парень, — психанул Санька, — если для тебя главное — это откинуть копыта, давай я сам тебя пристрелю. Для простоты. А хочешь героической смерти, посажу тебя на «копейку», запузырю в Пояса — и мокрого места не останется. Какого хера ты к Питеру прикопался?!

Гардемарин оглянулся через плечо и подался назад. Мимо него на бетон перед бункером вытолкнули зареванную Юльку.

— Забирай, — снисходительно улыбнулся гард. — Это тебе за крейсер. Конец света будете встречать вместе. Прощай, Смолянин. Говорят, летал, ты хорошо.

Он поднял руку в утрированно-четком гардемаринском салюте, и дверь закрылась.

Мимоходом