Зов странствий. Лурулу (ЛП)

После ужина четверо друзей обычно переходили в полутемную старую библиотеку, где в каменном камине пылал огонь и где их прибытия ожидали кресла с мягкой кожаной обивкой. Под рукой были графины с крепкими напитками, настойками и дистиллятами известных высоким качеством марок. Беседы касались множества различных вопросов и нередко затягивались допоздна. Друзья обсуждали новых знакомых и анализировали их качества; разговор нередко возвращался к воспоминаниям о космических портах далеких планет и странных народах, населявших далекие края. Время от времени обсуждению подвергались глубокие истины — как правило, в связи с наклонностью Винго к невразумительной философии. Изредка кто-нибудь упоминал о Лурулу, причем со временем стало ясно, что каждый из четверых придавал этому имени, слову или термину различные значения.

Во время таких обсуждений Малуф говорил мало, а Мирон — еще меньше, но Шватцендейл оживлял беседу причудливыми гипотезами, каковые Винго считал должным снабжать оговорками или опровергать перед тем, как перейти к изложению своих собственных теорий.

«Если вы помните, мы как-то обсуждали значение и влияние Лурулу. Рискуя показаться глупцом, повторяющим прописные истины, хотел бы указать на тот факт, что «судьба», «участь» и «Лурулу» — вовсе не синонимы. «Участь» — темный, роковой, подавляющий термин. «Судьба» гораздо светлее, нечто вроде прекрасного заката. Но когда мы говорим о Лурулу, словесные ассоциации бесполезны. Лурулу — индивидуальное представление, подобное надежде или тоске, но гораздо более реальное, чем мечта».

«Смотри-ка! — усмехнулся Шватцендейл. — Винго становится поэтом, он украшает пустое место блестящими шарами, сверкающими лентами и мигающими разноцветными лампочками словоблудия — так же, как он украшает свои пирожные глазурью и сахарной пудрой».

Винго вздохнул: «Мои цели благородны. Я считаю, что космос содержит множество сложностей, большинство которых не находит отражения в словесных формулировках, в связи с чем приходится прибегать к косвенным ссылкам, намекам, аналогиям».

«Чушь! — Шватцендейл оставался собой. — Заворот мозгов чистейшей воды! Язык достаточно хорошо нам служит — зачем выворачивать его наизнанку, пытаясь выразить нечто, чего на самом деле нет?»

Малуф налил себе вина из графина: «Винго, никто не нападает на твои попытки определить сложное понятие, но для обсуждения Лурулу не требуются абстрактные формулировки. Взгляни вокруг: Лурулу рядом, тут как тут. Я имею в виду, конечно, Мирона. Он — здоровый, сильный, выносливый молодой человек приятной наружности, умеет вежливо разговаривать и даже еще не начал лысеть. Он живет во дворце, у него денег куры не клюют, он ни в чем не нуждается. Девушки за ним волочатся хороводом жизнерадостного очарования. Если Мирону захочется, чтобы кто-нибудь положил ему в рот виноградину или почесал ему спину, ему достаточно поднять бровь, и это сделают. Мирон — олицетворение Лурулу!»

Мирон откинулся на спинку кресла: «Не знаю, не знаю… Когда я смотрю в зеркало, я вижу очень обыкновенного, ничем не выдающегося человека, которому повезло иметь такую родственницу, как леди Эстер Ладжой».

«Точнее говоря, такую родственницу, как покойная леди Ладжой», — поправил его Шватцендейл.

Мирон кивнул: «Вот именно. Так или иначе, все не так просто, как вы себе представляете. Я частенько чувствую себя виноватым — будто меня застали с поличным, когда я засунул руку в банку с чужими конфетами». Мирон переводил взгляд с одного лица на другое: «Вы надо мной смеетесь!»

«Подобные угрызения совести неудивительны, — сказал Малуф. — Но я не стал бы придавать им слишком большое значение».

Мирон не возражал: «Тем не менее, на меня иногда что-то находит. Я нервничаю, не нахожу себе места — причем интуиция подсказывает, в чем тут дело». Наклонившись вперед, Мирон уставился в огонь: «Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы вы — Винго, Фэй и капитан — всегда были со мной и пользовались моей удачей вместе со мной».

Некоторое время четверо сидели молча, гладя в пылающий камин. Наконец Малуф тихо сказал: «Интуиция тебя не обманывает. Все преходяще, прекрасное мгновение не остановишь. Твоя программа, при всех ее идиллических достоинствах, неосуществима. По своей природе я не сибарит, я не способен жить в зачарованном мире мечты, в нем для меня нет места. Полагаю, что примерно то же самое могут сказать о себе Винго и Шватцендейл. Капитальный ремонт «Гликки» закончен: ее корпус сияет эмалью и металлом, в камбузе установлено роскошное новое оборудование. Звездолет томится на взлетном поле, как брошенный ребенок». Малуф рассмеялся: «Может ли «Гликка» испытывать одиночество? Этот вопрос следует обсудить с Винго, хотя по его лицу уже видно, что он сомневается в такой возможности».

«Не обязательно! — заявил Винго. — Завораживающая концепция!»

Шватцендейл зевнул и поднялся на ноги: «Пока что я все еще наслаждаюсь декадансом и пытаюсь побить несколько рекордов в этом виде спорта. Бытие бесстыдного эпикурейца, танцующего с цветами и нюхающего прекрасных дев, требует немалых затрат энергии, и сегодня я уже растратил весь запас героической готовности к наслаждениям. Короче говоря, я пошел спать — спокойной ночи!» Он вышел из библиотеки; вскоре за ним последовали Малуф и Винго. Последним удалился Мирон, оставив в одиночестве огонь, догоравший в камине молчаливой темной библиотеки.

7

Мирон несколько раз навещал отца и мать в их старом доме в Лиллинге. Во время этих визитов он всегда чувствовал себя неудобно, потому что его родители так и не расстались с надеждой сделать из него финансиста, работающего на бирже вместе с отцом и проводящего выходные дни в родном городке. Такая карьера, несомненно, позволила бы Мирону приобрести высокую репутацию в обществе. Мирон вежливо отклонял подобные предложения, ссылаясь на обязательства, заставлявшие его оставаться в Саалу-Сейне.

Однажды Мирон убедил родителей провести с ним какое-то время в усадьбе Сарбитер. Они приняли приглашение, приехали в Саалу-Сейн и два дня оставались в усадьбе. Все это время отец и мать Мирона строжайшим образом соблюдали все правила приличия, демонстрируя безукоризненные манеры; при этом их шокировали и серьезно беспокоили бесцеремонные взаимоотношения Мирона и его трех друзей. Они с облегчением вернулись в Лиллинг, убежденные в том, что Мирон водится с какими-то бродягами, твердо намеренными испортить их наивного сына, навязав ему свои достойные осуждения низменные стандарты.

Проходили недели; астронавты стали открыто обсуждать возвращение к космическим странствиям. Наконец, во время очередного скучного мрачноватого ужина, они согласовали дату вылета, договорившись не задерживаться в Саалу-Сейне больше десяти дней.

Теперь каждый день приобрел особую окраску, особый характер. Капитан Малуф, Винго и Шватцендейл навещали переоборудованный звездолет; Мирон иногда присоединялся к ним, но чаще оставался в усадьбе, погруженный в состояние беспросветной подавленности.

За полтора дня до отлета Мирона гальванизировал внезапный приступ энергии. Он посетил банк и встретился с юрисконсультом, договорился с агентом по продаже недвижимости, уволил прислугу, нанял супружескую пару, согласившуюся присматривать за усадьбой, и упаковал личные вещи. В назначенный день и в назначенный час «Гликка» вылетела из космопорта Саалу-Сейна. На борту звездолета находились капитан Малуф, Фэй Шватцендейл, Винго и — в полном соответствии с ожиданиями его друзей — Мирон Тэйни.

~

Джек (Джон Холбрук) Вэнс (родился 28 августа 1916 г. в Сан-Франциско, умер 26 мая 2013 г. в Окленде) — знаменитый американский писатель, автор множества романов и рассказов в научно-фантастическом и фантазийном жанрах, а также детективных повестей. Большинство его произведений публиковалось под именем «Джек Вэнс», хотя он пользовался и другими псевдонимами. Новеллы и рассказы Вэнса посвящены самым различным научно-фантастическим идеям, но писатель уделял внимание, главным образом, загадочным явлениям и биологическим возможностям (экстрасенсорному восприятию, генетике, паразитам мозга, «переселению душ», другим измерениям, необычным культурам), а не технологическим изобретениям. К 1960-м годам Вэнс выбрал, в качестве места действия своих персонажей, подробно разработанную футуристическую Ойкумену — область Млечного пути, заселенную человеком в процессе космической экспансии. Все его последующие научно-фантастические сюжеты развиваются в более или менее строгом соответствии с условиями Ойкумены — объединенной лишь некоторыми общими представлениями о законности и цивилизации и постоянно расширяющейся федерации миров, каждый из которых отличается своей уникальной историей, своим уровнем развития и своей культурой. В пределах Ойкумены поддерживается относительная безопасность и, как правило, преобладает коммерция. Но за ее пределами, в Запределье, о безопасности во многих местах не может быть и речи.