Зов странствий. Лурулу (ЛП)

Поразмыслив, Винго пожал плечами: «Все это прекрасно и замечательно, но возникает впечатление, что вы не признаёте существование «истины» в каком-либо смысле и на каком-либо уровне».

«Истина? — Кьюрег лениво махнул рукой. — Чтó есть истина? Последнее убежище слабоумных. Иллюзорное, нефункциональное представление, подобное корню квадратному отрицательной бесконечности. Зачем беспокоиться по этому поводу? Как справедливо заметил некогда умница барон Бодиссей, «истина — чирей в заднице прогресса»». Философ взял с блюда последнее лимонное печенье.

Вздохнув, Винго поднялся на ноги, пополнил запас сладостей на блюде и снова уселся: «Рекомендую попробовать пирожные из дождевых ягод с кремом. Эклеры, глазированные белым шоколадом, тоже заслуживают внимания».

«Благодарю вас, — отозвался Кьюрег. — Немедленно последую вашей рекомендации. Чай остался?»

Винго наполнил чашку мудреца.

«А теперь, — продолжал Кьюрег, — если вас все еще интересует этот вопрос, я могу объяснить, зачем я лечу на Кирил».

«Как вам будет угодно, — не слишком дружелюбно сказал Винго. — Не хотел бы ни в малейшей степени вмешиваться в ваши личные дела. Пусть вас не беспокоит мое праздное любопытство».

«В таком случае я могу удовлетворить его в нескольких словах, — философ поднял с блюда пирожное из дождевых ягод с кремом. — Я лечу на Кирил, чтобы подтвердить справедливость наблюдений, которые я сделал во время первого посещения этой планеты».

Винго ошеломленно уставился на собеседника.

Кьюрег задумчиво смотрел в пространство: «Все это случилось давно, когда я был молод и еще бредил романтическими идеалами. Я надеялся, что паломничество на Кирил станет отважным приключением — таким оно и оказалось». Философ замолчал, о чем-то задумавшись. Через некоторое время он сказал: «Слишком много воспоминаний. Они сливаются в круговорот впечатлений, голосов, цветов, лиц, пейзажей. Тысячи эпизодов, огромные трагедии, маленькие торжества». Кьюрег молча наблюдал за тем, как стюард наливал ему чай, после чего продолжил:

«Кирил — негостеприимный мир. Путь пилигримов лежит по пустыням и болотам, они взбираются по песчаным дюнам и бредут по колено в вязкой жиже, их силы и терпение испытывают бескрайние холмистые саванны, где растут только язвенные деревья и терновник. Погода непредсказуема: по утрам клубится промозглый туман, после полудня часто начинается гроза. А по ночам в небе плывут три тусклые луны.

Время от времени паломникам встречаются постоялые дворы и приюты, где путник может сидеть, глядя на бесконечно разнообразную вереницу других пилигримов, проходящих мимо: молодых и старых, мужчин и женщин, часто с детьми. Одни маршируют с песнями, другие бормочут заклинания. Иногда, танцуя и прыгая из стороны в сторону, мимо пробегает юродивый, проклинающий небеса. Его возгласы замирают вдали, и все становится таким же, как прежде.

На Дальнем Западе высится Святая гора — умирающий вулкан с кратером на вершине, где булькает и шипит лава. Крутой подъем к этому кратеру трудно преодолеть; многим паломникам приходится буквально ползти на четвереньках».

Дородный Винго, с его чувствительными ступнями, разволновался, представив себе подобные тяготы: «И что же, никто не помогает этим несчастным?»

Кьюрег пожал плечами, не испытывая особого сочувствия: «Они добираются до края кальдеры, там отдыхают и залечивают, по возможности, свои болячки, после чего присоединяются к остальным.

Обход кратера, в сущности — конечная цель паломничества. На полпути устроена выступающая над жерлом обзорная площадка, откуда открывается потрясающий вид на весь кратер и на кипящую далеко внизу огненную магму. Большинство пилигримов не останавливаются на площадке, опасаясь головокружения. Тем не менее, иногда тот или иной паломник выбегает в приступе религиозного остервенения на этот плоский уступ, бросается в пропасть и падает, исчезая в клокочущей лаве. Бывает и так, что он хватает своего ребенка — или даже чужого ребенка — и швыряет его в кратер. Чаще всего, однако, его удерживают другие пилигримы — ребенка оттаскивают от обрыва, после чего отец обычно передумывает и решает не кончать с собой».

Винго недоуменно покачал головой: «Столь напряженное, трагическое паломничество трудно вообразить. Начинаю понимать, что вас влечет обратно на Кирил».

Игнорируя замечание стюарда, Кьюрег попробовал эклер, глазированный белым шоколадом: «Так или иначе, в конце концов пилигримы возвращаются в Бесовскую Высадку. Они уходят оттуда на запад, а приходят с востока, тем самым завершая «круговерть» — и наступает момент необузданного торжества! Они смеются и плачут, они падают на колени и целуют землю; ничто во всей их жизни не может сравниться с восторгом этой минуты. Память о ней остается с ними навсегда».

«Все это понятно и в высшей степени мелодраматично, — размышлял вслух Винго. — Окончание паломничества становится актом победы духа, преодоления всех препятствий. Но зачем пилигримы летят на Кирил в первую очередь, какими побуждениями они руководствуются?»

«Причин столько же, сколько паломников, — ответил философ. — Одни стремятся заслужить благоволение того или иного божества, другие хотят умилостивить призраков предков. Многие — приверженцы тайных культов, умерщвляющие плоть. Некоторые надеются искупить тайные преступления, а иными движет не менее мощный стимул — возможность сбежать от сварливой супруги».

«И какое место в этом списке занимают соображения, заставляющие вас повторно испытать кошмар, посетивший вас в молодости?» — почти насмешливо поинтересовался Винго.

Кьюрег воспринял вопрос всерьез: «Простого ответа нет. Первоначально паломничество было своего рода вызовом, принять который требовало мое самоуважение. Затем, через три-четыре дня, мое отношение к происходящему стало изменяться. Вызов постепенно потерял значение, я о нем забыл. Вместо этого я стал наблюдать, слушать и осязать со все возрастающей чувствительностью. Для меня становились все ярче и яснее детали, текстуры, нюансы. Однажды утром меня осенило прозрение. Я увидел в кустах у дороги большой черный валун. Я тут же остановился и обратился к нему: «Камень! Я тебя вижу, а ты меня не видишь. Почему? Потому что я способен чувствовать и сознавать свои чувства, а ты — нет! Почему это так? Все очень просто! Потому что я жив, а ты мертв»».

«Любопытно! — воскликнул Винго. — В вашей истории несомненно есть вдохновляющий элемент, хотя, казалось бы, взывать к камню — довольно-таки бесполезное занятие».

«По меньшей мере оно никому не причиняет вреда, — Кьюрег встал из-за стола. — Благодарю вас, я очень приятно провел время. Ваши пирожные и печенье безупречны». Вежливо кивнув, эпикуреец вышел из камбуза.

Винго остался за столом, прихлебывая чай и размышляя обо всем, что услышал.

5

Полет продолжался без нежелательных инцидентов. Пилигримы коротали время, изучая священные тексты, обсуждали духовные доктрины и часами рубились в карты на гроши — Шватцендейла к карточному столу больше не подпускали: игроки все еще горько переживали разгром, нанесенный им судовым механиком. Кьюрег, как всегда, безразлично держался в стороне, не участвуя в утренних собеседованиях и пресекая любые попытки Полоскуна вовлечь его в теологический диспут.

Команда «Гликки» выполняла повседневные обязанности, хотя теперь Винго проводил много времени, размышляя о планете Кирил и о том, чтó он узнал про кругохождение по ее всемирному континенту. Мало-помалу он начинал понимать представление Кьюрега о паломничестве как о метафорическом символе гораздо более значимого события. «Все это замечательно, — думал Винго, — но как насчет самих пилигримов? Какие побуждения заставили их пуститься в тягостный и мучительный поход? Причины, шутливо упомянутые Кьюрегом, нельзя принимать за чистую монету. А тогда, чтó ими движет?» Подвергнув этот вопрос глубокому анализу, Винго пришел к тому выводу, что фактической подспудной причиной массового паломничества был инстинкт — подобный тому, который заставлял многотысячные полчища леммингов Древней Земли бросаться в море. Такую причину, по мнению Винго, нельзя было считать существенной или поучительной, но она была вполне реальным — даже если подсознательным — стремлением доказать свою жизнеспособность посредством прохождения отчаянного испытания физической и духовной стойкости.