Зов странствий. Лурулу (ЛП)

Он поднялся по нескольким ступеням к парадному входу — массивной двери в глубине небольшого портика. На двери не было никаких ручек, кнопок, сенсорных пластинок или других подобных устройств; Мирон тщетно искал колокольчик или дверной молоток. На двери висела тяжелая маска демона из покрывшейся патиной меди; рельефные черты маски искажала злобная торжествующая усмешка — или, может быть, какая-то другая внушавшая страх эмоция. Глаза маски выпучились, уши напоминали крылья летучей мыши, изо рта свисал длинный черный язык. Мирон неодобрительно покачал головой: маска символизировала еще один аспект авангардизма — шокирующим качествам и непривычности придавалось первостепенное значение. «В какой степени Тиббет заразилась этим поветрием?» — спросил себя Мирон. Мысль эта огорчила его подобно вызывающему подавленность воспоминанию о допущенной ошибке. Мирон снова стал искать какой-нибудь звонок, переключатель или другое сигнальное устройство, но, как прежде, ничего не нашел. Он постучал в дверь костяшками пальцев и даже пнул ее несколько раз, но это не произвело никакого эффекта — дверь была явно звукоизолирована. Наконец, в качестве последнего отчаянного средства, Мирон дернул медную маску за болтающийся черный язык — и тут же из-за двери послышалось причудливое переливчатое верещание: что-то вроде быстрой последовательности бессвязных диссонансов, неприятных для слуха, но, тем не менее, заинтересовавших Мирона. Он снова потянул маску за язык, тем самым пробудив к жизни новую, столь же случайную последовательность диссонансов. «Странно!» — снова подумал Мирон. Это была не музыка, но кто-то тщательно продумал алгоритм, производивший звуки, ничем не напоминавшие мелодию или гармонию — кто-то стремился избежать всякого намека на красоту или талант. Еще одна демонстрация авангардистской системы ценностей! Мирон уже протянул руку, чтобы дернуть маску за язык в третий раз, но в этот момент дверь сдвинулась в сторону.

В проеме стояла высокая женщина в униформе гувернантки или домоправительницы; на лице ее изобразилось недоуменное раздражение. Смерив Мирона с головы до ног неодобрительным взглядом, она спросила: «Что вам тут понадобилось, сударь?»

Мирон собрал воедино жалкие остатки собственного достоинства: «Я хотел бы видеть леди Тиббет. Будьте добры, сообщите ей о моем прибытии».

Домоправительница не проявила никакого сочувствия: «Не могу выполнить вашу просьбу, сударь. Леди нет дома».

«Даже так? В таком случае, если она намерена вернуться в ближайшее время, я мог бы ее подождать».

«Это было бы бесполезно, сударь. Леди Тиббет улетела с супругом в Палисады, на планету Франток, где они занимаются сбором античных черепков для Пангалактического музея. Не желаете ли оставить для нее сообщение?»

«Да, я хотел бы оставить сообщение, — ответил Мирон. — Можете ей передать, что к ней заходил Чижик-Пыжик, по самому пустячному делу».

«Хорошо, я так и сделаю, сударь».

5

Мирон вернулся к такси; машина отвезла его обратно в космопорт. На борту «Гликки» капитан Малуф, Шватцендейл и Винго беседовали в камбузе, задержавшись за утренним чаем с пирожными. Мирон тихонько прошел к себе в каюту, спрятал подарки в стенном шкафу, переоделся в повседневную униформу и остановился в нерешительности посреди каюты. Наконец он пожал плечами: распустить нюни и опустить руки? Это ничему не поможет. Глубоко вздохнув и расправив плечи, Мирон вышел в коридор, пересек салон и зашел в камбуз. Усевшись за стол, он налил себе чаю и взял с подноса лимонное печенье.

Другие астронавты наблюдали за ним с ненавязчивым любопытством. Наконец Винго спросил: «Ты рано вернулся. Как твои дела?»

Мирон сдержанно ответил: «Принимая во внимание все обстоятельства, мои «дела», как ты выразился, идут хорошо, но ко всем чертям». Поразмыслив немного, он прибавил: «Если это кому-то интересно, я мог бы упомянуть о том, что с небезызвестной Тиббет Гарвиг меня больше ничто не связывает».

«В какой-то степени — в пределах общепринятых понятий о вежливости и приличиях — нас это, конечно, интересует, — заметил капитан Малуф. — В частности, не могу не заметить, что по этому вопросу ты, по-видимому, принял окончательное и бесповоротное решение».

«Ничто не может окончательнее и бесповоротнее», — нахмурившись, Мирон попробовал чай.

Наступило молчание. Его снова прервал Винго: «Если бы ты потрудился что-нибудь объяснить, мы не отказались бы тебя выслушать».

Мирон устало откинулся на спинку стула: «Хорошо. Факты, во всей их неприглядности, таковы. Я приехал на такси к усадьбе Гарвигов, не подозревая о подстерегающем меня провале. Я попросил водителя подождать и направился к дому через сад. Как только я прошел через ворота ограды, я столкнулся с парой сумасбродных четырехметровых авангардистских уродств — с натяжкой их можно было бы назвать «статуями». С моей точки зрения, они не только не привлекательны, но немедленно вызывают отвращение — и в этом, надо полагать, заключалась цель их создателя. Меня это огорчило: Гарвиги никогда бы не поставили такую мерзость у себя в саду, если бы сами не входили в круг авангардистской элиты».

Мирон рассказал друзьям о массивной двери, лишенной общепринятых устройств, о медной маске демона с болтающимся черным языком и об оскорбляющих слух звуках, раздавшихся, когда он дернул маску за язык. Он рассказал о встрече с домоправительницей и о тех относящихся к Тиббет сведениях, каковые он почерпнул из разговора с этой высокомерной служанкой. «Я скрыл свои чувства и вернулся на такси в космопорт. Теперь у меня практически нет никаких чувств, кроме чувства благодарности за то, что я каким-то чудом избежал встречи с Тиббет — благодарности судьбе или Лурулу, называйте это как хотите. Дуракам везет, как говорится».

«Гм! — улыбнулся Винго. — Мирон верит в удачу! Это, конечно, примитивный фатализм. Но по существу он признаёт существование подсознательных побуждений, оказывающих огромное, хотя почти незаметное влияние». Стюард повернулся к Мирону: «Не так ли?»

Мирон пожал плечами: «Точнее было бы сказать, что я нахожусь в оглушенном замешательстве».

Винго серьезно произнес: «Обстоятельства таинственны. «Судьба» — это то, что происходит. «Лурулу» — гораздо более тонкое понятие, и в случае Мирона Лурулу выполнила защитную функцию, что само по себе исключительно любопытно».

«Бред собачий!» — обронил Шватцендейл, склонив голову набок и подняв правую бровь выше левой.

«Представляю себе, как удивится Тиббет, когда ей скажут, что к ней заходил Чижик-Пыжик», — усмехнулся Мирон.

Капитан Малуф поднялся на ноги: «Может быть, я — единственный из всех нас, кто не ощущает никакого замешательства, так как в данный момент я совершенно, полностью, фаталистически убежден в том, чтó нам следует делать дальше. Не испытывая ни малейших сомнений, с ясностью прозрения, посетившего величайшего пророка всех времен и народов, я вижу, что нам пора работать. Все по местам! Задраить люки, приготовиться к отлету!»

6

«Гликка» прибыла в космический порт Саалу-Сейна на Вермейзене. На следующий день Мирон посетил муниципальную регистратуру, где с вызывающей облегчение безразличной эффективностью ему выдали подтверждающий право собственности документ на основании завещания леди Эстер. Мирон стал владельцем неожиданно огромного наследства, в том числе великолепной усадьбы Сарбитер в пригородном районе Дингл-Террас.

Мирон нанял домашнюю прислугу, после чего он и его друзья-астронавты вселились в роскошные апартаменты усадьбы, где они быстро согласовали чрезвычайно приятный режим существования. В хорошую погоду они долго и лениво завтракали в саду. По вечерам они иногда бродили по городу, по одиночке или вместе. Чаще всего, однако, они оставались дома, отдыхая в шезлонгах вокруг бассейна, наслаждаясь охлажденным фруктовым пуншем и беседуя с новыми знакомыми.

Ужин подавали с соблюдением всех подобающих церемоний, в трапезном зале с обшитыми деревянными панелями стенами, под люстрой из тысячи сверкающих кристаллов. Меню всегда состояло из семи, восьми или даже девяти блюд, поглощению каковых немало способствовало извлечение пыльных бутылей из погребов усадьбы.