Ульфила

это чудо.

А все эти епископы и пресвитеры, что с пеной у рта орут друг на друга на соборах, с горящими глазами рассуждают о вере и вбивают друг другу в глотку потными кулаками слово «любовь», — разве любой из них не мечтает стать Давидом, Моисеем, Иисусом?

Евсевий фыркнул. Даже помыслить трусят. Ведь стать Давидом, стать Моисеем, стать Иисусом — это означает, что придется «власть иметь». Себя обуздывать, других людей принуждать. Мыслью, мать твою, парить!.. Хорошо еще, что понимают — ни ума, ни сил не хватит. Оттого и бесятся.

А этот варвар с Дунайских берегов взял да переложил боговдохновенные письмена на свой языческий язык, не дожидаясь ни приказа, ни благословения. Для нужд богослужения, чтец паршивый.

И ведь получилось! Евсевий ощутил это, когда слушал чтение. Текст не утратил даже ритма. Казалось, еще мгновение — и готская речь станет внятной ему, старому римскому аристократу.

Ну так что же — захочет этот каппадокийский звереныш стать апостолом?

Евсевий громко засмеялся, спугнув задремавшего было рядом слугу.

Хорошо же. Он, Евсевий, сделает Ульфилу апостолом.
* * *

— Я?! — закричал Ульфила.

Побелел.

Затрясся.

Евсевий с удовольствием наблюдал за ним.

Разговаривали во внутреннем дворике одного из небольших дворцов императорской резиденции. Грубовато изваянная из местного серо-белого камня Афродита сонно глядела на них из фонтана. Блики отраженного от воды солнца бегали по ее покрывалу. Это была единственная языческая статуя, оставленная в садике, — прежде их было множество. Пощадили богиню за то, что была целомудренно закутана в свое покрывало.

Среди дремотной красоты ухоженного садика метался в смятении варвар. Своротил вазу — привозную, греческой работы. Только после этого угомонился.

— Дикий ты, Ульфила, — сказал ему Евсевий. По имени назвал так, словно много лет знакомы.

А у того щеки горят — будто только что отхлестали по лицу.

Но когда заговорил, голос даже не изменился.

Сказал Ульфила:

— Мне страшно.

Евсевий наклонился вперед, горбатым носом нацелился:

— Чего тебе бояться, если с тобой Господь и на тебе Его благословение?

— Благословения и боюсь, — честно признал Ульфила.

— Прежде Бог разговаривал со своим творением напрямую, — проговорил Евсевий задумчиво. — Но чем больший срок отделял само творение от времени Творения, тем меньше понимал человек своего Создателя. И тогда Он послал к человечеству свое Слово, принявшее облик и судьбу человека. И Слово это было услышано, пусть поначалу немногими. И так вновь соединился Господь со своим человечеством. Веришь ли сему?

— Верю, — сказал Ульфила.

— Разве тот, кто взялся записывать Слова, создавая новые мехи для старого вина, — разве не уподобляется он Богородице, приносящей в мир Слово Божье?

Старик перевел дух. Нет, он не ошибся в этом варваре. Ульфила вздрогнул всем телом, сжался, стал как камень — только глаза горят.

И улыбнулся Евсевий еле заметно, раздвинул сухие старческие губы. Ибо по пятам за Словом Божьим