Слуга царю...

повсюду, размахивая трофейным оружием и пугая морских обитателей в радиусе морской мили воинственными воплями. Равно не улыбалось ему самому попасть под «дружественный» клинок.

На то, чтобы очистить палубу, ушло чуть больше пяти минут, причем обороняющиеся матросы успели выстрелить всего два раза, к счастью никого не задев. Судя по выкрикам, доносившимся с юта, куда выходил люк матросского кубрика, разъяренные горцы завершали разгром неприятеля в его логове, и Бекбулатов смог наконец с горем пополам стереть с лица кровь и пот.

Зрелище, которое представляла собой палуба, явно предназначалось не для слабонервных.

Повсюду в лужах крови валялись тела матросов, кое-где еще проявляющие признаки жизни, но в большинстве неподвижные. Увы, они были не одиноки на этом театре смерти: бывалые морские волки, ходившие по краешку не первый год, явно владели холодным оружием лучше, чем огнестрельным… У подветренного борта, с торчащим из спины окровавленным острием, лежал, подмяв под себя врага, старый Мовсар, и после смерти продолжавший сжимать его горло мертвой хваткой… — Бедный старик…

Ашот, опровергая своим видом басни о миролюбии своих соплеменников, картинно опирался на длинный тесак, зажимая свободной рукой кровоточащее бедро.

— Вы ранены? — Владимиру пришлось приложить усилие, чтобы оторвать окровавленную ладонь юноши от раны. — Присядьте, я попробую вас перевязать…

— Пустяки! — Пребывающий в хорошо знакомом штаб-ротмистру боевом запале молодой армянин, видимо, пока почти не чувствовал боли. — Царапина… Лучше займитесь капитаном: он, похоже, в своей каюте на корме…

Едва произнеся эти слова, Ашот мешком осел на палубу, внезапно лишившись чувств.

Разорвав пропитанную кровью штанину шаровар негоцианта, Бекбулатов убедился, что рана, несмотря на величину и обилие крови, не опасна, и с легким сердцем сдал его с рук на руки опасливо выбирающимся из трюма «мирным» невольникам, в числе которых, естественно, был и Войцех, находящийся на грани обморока.

В кормовой части «Роксоланы» и в самом деле царила подозрительная тишина. Несомненно, Фарук-ага, не производящий впечатления глухого, отлично слышал выстрелы и вопли и имел достаточно времени, чтобы забаррикадироваться в каюте. Вот бы еще выяснить, сколько с ним людей и, главное, как они вооружены…

— Ашот, дорогой, — обратился Владимир к смертельно бледному армянину, пришедшему в себя и теперь болезненно кривящемуся, так как лапам перевязывавшего его горца, похоже, было более привычно лишать жизни, чем оказывать помощь. — Спроси, остался ли в живых хоть кто-нибудь из матросов.

Страдалец, по белому в синеву лицу которого градом катился пот, кивнул и принялся что-то втолковывать своему мучителю. Тот закивал головой и затараторил, перебив его на первых же словах.

— Он говорит, что люди гор никогда не добивают поверженного врага, — принялся переводить юноша, зрачки которого опасно плыли, показывая готовность последнего снова удалиться в Страну Забвения. — Считая это недостойным мужчины…

— Пожалуйста,