Молот Ведьм

— Спасибо, господин барон, — сказал я, поскольку у меня не было другого выхода. — Это будет честь для меня.

***

Ваш покорный слуга за многие годы убедился, что самое главное — это смиренная и упорная служба Господу, а материальные блага и преходящие радости имеют небольшое значение. И поэтому я научился жить с сухим хлебом и глотком воды, хотя не сказал бы, что подобная диета мне полностью подходила. Однако когда представлялся случай, я был не прочь потешить нёбо.

Чего я ожидал от обеда у барона Хаустоффера? Несомненно не того, что увидел, входя в трапезную. У почти квадратного стола, накрытого вышитой скатертью, сидел сам барон, его жена и несколько дворян, управляющий Кнотте и человек, которого я ранее видел на замковом дворе, и который наверняка был капитаном стражи. За высокими стульями, при каждом из гостей, бдело по двое слуг, один из который должен был заниматься напитками, а другой едой. Ха, еда! Не знаю, можно ли таким тривиальным словом описать те деликатесы и разносолы, что гордо красовались на столе! Ибо я увидел крупных фаршированных поросят со слегка коричневой, подрумяненной кожицей, заливное из сома и щуки, каплунов, начиненных куропаток, и даже фазанов, красиво украшенных перьями. В серебряных мисках парили горячие похлёбки, а ко всему этому подали булки, булочки и хлеба, разнообразной формы и цвета. У каждого из пирующих было своё блюдо, серебряное и украшенное гербом Хаустофферов. Ох, любезные мои, такого приёма не постыдился бы герцогский двор, и я лишь жалел, что Смертух и близнецы не могут участвовать в пире, потому что — как вы догадываетесь — их попросили принять пищу вместе с придворными и воинами. Ваш покорный слуга вошёл в зал последним из гостей, что было бы непростительной бестактностью, если бы не факт, что барон явно ожидал такой ситуации. Увидев меня, он вежливо встал.

— Вот и уважаемый магистр Инквизиции, господин Мордимер Маддердин, — представил он меня. — Который в милости своей обещал бдительным оком присмотреться к нашим проблемам. А теперь, моя госпожа — он поклонился жене, — господа, попируем и проверим, заслужили повара сегодня плёток или же доброго слова.

Я поклонился.

— Судя по запаху, уважаемый барон, твои повара открывают перед нами врата рая. По крайней мере, передо мной, у которого нет, к моему прискорбию, уточнённого нёба больших господ и единственным пропитанием которого слишком часто есть молитва.

— Бесспорно насыщающая душу, — произнёс, слегка улыбнувшись, один из дворян.

— Но не придающая сил жалкому телу, — ответил я, вздыхая. — Хотя я знаю, что живут благочестивые монахи, которым как раз молитва вполне заменяет всякое пропитание. Жаль, мне, однако, далеко до подобной степени святости.

Один из слуг отодвинул передо мной стул с высокой резной спинкой. На ручках его я заметил расположенную среди виноградных листьев змею — знак Хаустофферов. Я только сейчас сообразил, насколько необычен этот герб. Лев, тур, медведь, орёл, дева, конь, даже единорог или дракон — обычное дело. Но змея? Я не мог вспомнить ни одного рода, символом которого была бы змея. Я посмотрел на столовые приборы. Гербовая змея была выгравирована на всех. За столом сидело всего девять человек, но еды подали столько, что совсем немаленькая деревня имела бы возможность долго веселиться. Внесли супы, кроликов, перепёлок, заячий паштет, павлина с изюмом, потом медовые пироги, вафли, фиги, сметанный торт с большим марципановым рыцарем, стоящим на его верхушке, рис с молоком и шафраном. Видов вина и бокалов, которые нам постоянно меняли, я даже не считал. Я только чувствовал сладкую тяжесть и три раза отпускал пояс, дабы освободить место следующим разносолам. Под столом и у стен лежали сторожевые собаки барона — огромные, мохнатые псы с медвежьими лапищами. Они тоже были едва живы от переедания.

— Простите за вопрос, — обратился я к моему соседу, дворянину с одутловатым, красным лицом и высоко выбритым затылком. — Это какой-то особый повод для пира?

— Нет, — засмеялся он от всего сердца с полным ртом, фыркнув на скатерть остатками паштета. — Господин барон всегда так обедает.

Однако сам Хаустоффер и его жена ели немного. Барон немного попробовал несколько блюд, а женщина съела пару пирожных и фиг. Пили они также очень умеренно, в отличие от других гостей, включая Кнотте и капитана стражи. Капитан (как я смог услышать, его звали Вольфганг) не отказывался от выпивки. Сейчас он сидел, широко развалившись на стуле, и мертвенным, тупым взглядом всматривался в собственное блюдо, на котором громоздился десерт. У него был полуоткрытый рот, что придавало его широкому лицу особенно идиотское выражение. Зато по Кнотте было незаметно выпитого моря напитков. Он шутил, забавлял всех анекдотами и вливал в себя один кубок за другим. Однако голос у него был свежим, а взгляд острым и чутким. Я видел, как он пару раз поглядывал в мою сторону. Также пару раз щедро наливал мне в кубок или давал знак слугам, чтобы внимательнее мной занимались. Неужто хотел меня споить? Что ж, инквизиторское обучение не обеспечивало контроля над собственным организмом. Мы не умели ни нейтрализовать действие алкоголя, ни справляться на следующий день с последствиями ночной попойки (конечно, существовали определённые микстуры, но они никогда не помогали стопроцентно). Однако ваш покорный слуга с юного возраста был одарён необыкновенно крепкой головой, что позволяло ему весьма часто оставаться в состоянии лёгкого подпития, когда остальные пирующие ползали под столами. Конечно Кнотте не мог об этом знать. Может надеялся, что хорошая выпивка, потреблённая в больших количествах, настроит меня благожелательнее к просьбам барона?

Когда Хаустоффер увидел, что никто из гостей уже не проявляет желания разрушать по-прежнему громоздящиеся на столе горы еды, он поднял руку, прося тишины.

— Уважаемые господа, дорогие мои гости. Я обещал сегодня магистру Маддердину особый десерт. — Он указал пальцем дворецкому, который низко поклонился и исчез за дверьми. — Надеюсь, он вас заинтересует.

Действительно. Сейчас я вспомнил, что ранее в разговоре Хаустоффер пообещал мне «представить на десерт что-то, что возможно изменит мои убеждения». Однако, обожравшийся и упившийся по макушку и по самые уши, я утратил свойственную мне бдительность. Я не должен был забывать о такой важной фразе. Я поудобнее сел на стуле и бросил взгляд на Кнотте. Он смотрел на меня и улыбался. Похоже, злорадно. Какой сюрприз готовил старый барон?

В покои вошёл менестрель в крикливо цветастой куртке и задорной, зелёной шапочке. Он всем низко поклонился, после чего сел на возвышении за стулом барона. Тронул пальцами струны лютни и начал петь балладу о храбром рыцаре Гарманде и его возлюбленной, которую злая ведьма превратила в куст дикой розы. Капитан стражи громко отрыгнул и остроумно заметил, что по его мнению такая пара имела явные затруднения при совокуплении. Однако, как я и ожидал, не выступление несомненно талантливого барда должно было стать развлечением, подготовленным к завершению пира. В зал медленно вошло шестеро слуг. Поделённые на пары, они с явным усилием несли три длинных, прямоугольных предмета, накрытых толстой, чёрной материей, свисающей складками до самого паркета. Я похолодел, ибо мне представилось, что когда откроют покрывало, то увижу на деревянных носилках тела Смертуха и близнецов. Возможно ли, чтобы отказ настолько разозлил барона, что он захотел позабавиться за мой счёт? Что ж, я слышал и о более изощрённых причудах нашей аристократии, но эта наверняка стала бы последней, о которой ваш покорный слуга узнал бы в жизни. У меня есть, благодаря милости Господа и многолетним тренировкам, некоторые способности во владении оружием и рукопашном бое, но я даже мечтать не мог победить воинов и слуг барона. Или хотя бы убежать от них. Тем более что в достойном сожаления приступе обжорства я набил брюхо так, что чувствовал, будто нёс перед собой, на поясе, тяжёлый мешок. Четверо слуг подошло к столу и взялось за углы скатерти. Подхватили всё с грохотом опрокидывающейся посуды. Горы еды, вино из кубков и бокалов смешались друг с другом. Один из дворян вскочил с места и уставился на стягиваемую скатерть, но потом посмотрел на барона и сел под его насмешливым взглядом. Ваш покорный слуга, вообще-то, не знаток этикета, приличий и хороших манер, но завершение пира показалось мне самое меньшее эксцентричным, если не невежливым. Но что поделать, большие феодалы могут себе позволить то, за что малые мира сего ответили бы как за оскорбление.